Обладавший завидной деловой сметкой, «апельсин» сразу же предложил администрации замечательную вещь: одна из крупных фирм, которой Чалдон давно уже ставит «крышу», выступает в качестве щедрого спонсора, но взамен администрация ИТУ дает осужденному возможность жить так, как он привык, не отказывая себе ни в чем. Администрация, естественно, с радостью согласилась — ведь в спонсировании учреждений ГУИТУ нет ничего противозаконного.
Чалдон, оборудовав себе тут настоящий курорт, перебрался в БУР, где и провел оставшийся срок почти безвылазно. Он жил тут настоящим принцем — его оберегали от пушинок, не ходил на разводы, не нюхал лагерной баланды, смотрел по видаку да специально установленной спутниковой «тарелке» боевики да «порники» и по сотовому телефону держал связь с братвой, координируя ее действия. Иногда, когда Чалдону становилось совсем скучно, он приглашал на бутылку коньяка самого хозяина Герасимова, ведя с ним непринужденную светскую беседу и наслаждаясь пикантностью момента и профессионализмом собеседника.
"Апельсин" вскоре откинулся, по слухам, спустя какой-то год он, будучи в Магадане, стал жертвой киллера, но «курорт» на буровской хате остался.
А коли «курорт» есть — не пропадать же ему! К тому же приамурская братва, свято блюдя корпоративную честь, продолжила благотворительные отчисления в фонд бедствующей зоны.
Именно по этой причине Астра, как самый уважаемый тут человек, и был определен в доставшуюся зоне по наследству роскошную хату; а че, бля, в натуре, петухам с чертилами запомоенными тут кочумарить?..
Вор, тяжело вздохнув, полез в бар, достал оттуда бутылку благородного «Ахтамара», пачку «Беломора» и небольшую коробочку с анашой.
— Красноталь! — Астра, подойдя к металлической двери, постучал кулаком, вызывая прапорщика-контролера, — тот не замедлил явиться на зов.
— Вызывали? — по-лакейски изогнув спину, спросил контролер.
— Слышь, Красный, мне вот тут пацаны говорили, что ты косяки с анашой лучше всех забиваешь… — небрежно сообщил пахан.
— Чалдон говорил мне как-то, что я — лучший косячник на всем Дальнем Востоке! — не без затаенной гордости сообщил контролер, который был приставлен к «курортной» хате БУРа в качестве надсмотрщика, лакея и мелкого порученца одновременно.
— Ну так забей, — распорядился Астра. — Покажи умение…
Когда дурак-контролер, вежливо кивнув на прощание, ушел, заслуженный вор, пыхнув анаши, налил себе полновесную рюмку коньяка и, смакуя, пил ее минут десять. В голове произошло приятное помутнение, пробежало легкое волнение, и пахан, с минуту подумав, подошел к полочке с телевизором и видаком. «Порники», примитивные стейтовские триллеры с крутым мордобоем, звучными взрывами машин да набившие оскомину гангстерско-полицейские фильмы совершенно не интересовали вора-интеллектуала: Астра очень любил тот кинематограф, который идиоты-критики почему-то именуют «элитарным», а не меньшие идиоты-видеопрокатчики почему-то — «жизненным». Бергман, Антониони, Пазолини, Феллини, Орсон Уэллс, Тарковский, Бунюэль, — подобные вещи пахан мог смотреть по несколько часов кряду; видиотеке БУРа. наверняка бы позавидовал любой столичный сноб. Правда, одну видеокассету все-таки пришлось выбросить — "Цвет граната": Астра с явной брезгливостью сделал это после того, когда узнал, что режиссер этого фильма — натуральный педераст, в свое время отсидевший срок за педерастию.
Астра, немного подумав, выбрал "Скромное обаяние буржуазии" — этот фильм он видел, наверное, раз сто, если не больше, но не мог удержаться, чтобы не посмотреть его еще раз. К тому же знатоки и любители утверждали, что бунюэлевский «сюр» лучше всего смотреть в состоянии наркотического опьянения…
Вот уже третьи сутки хозяин полковник Герасимов пребывал в подавленном настроении. Причина была более чем серьезна: Астра действительно обиделся.
Герасимов был на «курортной» хате уже два раза, пытаясь примириться с вором, — тот оставался корректным и сухим, всем своим видом демонстрируя, что не желает беседовать с поганым "мусором".
Хозяин был человеком опытным и потому понимал: теперь надо ждать неприятностей.
Поднявшись, полковник подошел к зарешеченному окну, выглянул во двор — занималась вьюга.
"Как хорошо будет после отставки, — принялся самоуспокаиваться Герасимов. — Поеду на Полтавщину, к хохлам, буду там жрать по литрухе самогона в день, а закусывать исключительно салом да галушками… Жену, паскуду эту, выгоню, другую найду, — как куплю себе черную «Волгу», буду кататься по городу, и девки сами вешаться будут, на капот прыгать…"
Однако до богатой народным алкоголем и дешевой свининой Полтавщины, столь желанной полковничьему сердцу, было еще далеко — и теперь уже дальше, чем когда бы то ни было. Нехорошие, косые, явно недоброжелательные взгляды Астры, подчеркнуто-корректный тон, полное нежелание "договориться полюбовно" — все это подтверждало самые нехорошие предчувствия.
Хозяин, захрустев пачкой «Космоса», щелкнул дорогой зажигалкой, закурил, на какое-то мгновение окутавшись сероватым дымом.
— М-да, бля, и зачем я этого Васю послушался? — рассуждал он вслух, меряя неверными шагами кабинет. — Мог бы тогда, в клубе, сразу договориться… Да и Киселев, подлец, тоже хорош. — Начальник ИТУ, не зная о несчастливой судьбе бывшего кума, был уверен, что тот уже давно на Большой земле. — Отдал бы этих ссученных блатным на разборку: что — убыло бы от Киселева? Да и сук на зоне небось на сто разборок бы еще хватило, резать не перерезать… Кабан шалый. Нагадил, а мне отдуваться… Да и эти, Чалый с Малиной, тоже хороши…
Знал бы теперь товарищ полковник, где теперь те ссученные и чем занимаются…
Вертолет КА-0012-"Б", надсадно ревя сверхмощными двигателями, продолжал свой беспорядочный и, казалось, бесцельный полет над заснеженной тайгой. Беглецы нашли в кабине какие-то инструкции и навигационные справочники — сидевший за штурвалом Чалый ни хрена не смыслил ни в том, ни в другом, но, будучи человеком таежным, опытным, выросшим в этих краях, все-таки умудрялся ориентироваться по каким-то только одному ему известным приметам.
За иллюминаторами то и дело мелькали темные силуэты высоких лиственниц, яркими пятнами белели лесные поляны, закрывали горизонт покатые сопки.
После третьего косяка в дупель обкурившийся Иннокентий, естественно, полностью забыл о первоначальной причине угона военного вертолета и о спасительном плане бегства за границу.
"Шмаль" попалась хорошая, веселящая, не «грузила», то есть не концентрировала внимание на незначительных пустяках, — вертолетчики Краснознаменного Дальневосточного военного округа знали толк в наркотиках, в натуре. Кабину вертолета то и дело сотрясал животный гогот — Чалый, глядя на приборы, дико хохотал; видимо, качавшиеся стрелки, светящиеся точки на экранах и локаторные разверстки выглядели в его глазах очень забавно. Корявые татуированные пальцы с обгрызенными коричневыми ногтями неуверенно лежали на штурвале — пилот, размахивая зажатой в одной руке бутылкой водки, другой то и дело дергал резко горизонтальные и вертикальные рули, и после каждого такого движения вертолет то заваливался в полете набок, грозясь неминуемо свалиться, то резко взмывал ввысь, из-за чего у обессиленного такими сверхасовскими маневрами Малинина подкатывал к горлу ком и начинались рвотные спазмы.
— Эх, Малина, гуляем, фуля той жизни! — возбужденно кричал Астафьев. — Ха-ха-ха!..
Москвич уже жалел, что показал Чалому кисет с анашой, и сильно жалел. Призрак столь желанной, столь близкой свободы снова исчез в зыбком таежном тумане. Даже сам сатана, существуй он тут, в дикой дальневосточной природе, скорее всего, не знал бы, какие мысли проносятся сейчас в голове подельника, затуманенной наркотическим дымом и алкогольными парами.
Спустя минут двадцать, когда был докурен четвертый косяк и предусмотрительно забит пятый, Чалый окончательно вошел в раж. Он с силой надавливал на штурвал — дикие вопли Малины, теряющего от этих маневров равновесие и постоянно валящегося с ног, вызывали в нем лишь очередные приступы гомерического хохота.
Пилот давно перестал обращать внимание на стрелки приборов, плясавшие перед глазами. Еще после первых затяжек травкой он отбросил в угол инструкцию по полетам, посчитав себя опытным мастером высшего пилотажа. И чем сильней ревели двигатели вертолета, работающего на максимальных перегрузках, чем круче были повороты и виражи, то и дело вдавливающие его в пилотское кресло, чем громче и отчаянней вопил за спиной подельник, в очередной раз валившийся с ног, тем радостнее становилось на душе Иннокентия; душа смеялась и пела, а оркестром ей были грохочущий вертолет и визжащий Малинин.
Наконец после часа полета водка и наркотики немного утряслись в теле Чалого, он перестал веселиться и тупо уставился в бронированное лобовое стекло.
Из-за спины послышался стон Малины:
— Кеша, ну ты че?.. Потише… Так же и угробиться можно.
— Отдзынь, козлина, прорвемся. Учись, как надо техникой управлять, пока я жив, а то так и подохнешь придурком неграмотным.
Малина, пошатываясь, добрался до соседнего кресла, устало плюхнулся в него, обиженно поджал губы.
— Че расселся, паучина, планшет тащи, — не глядя на подельника, презрительно процедил Чалый.
Тот беспрекословно повиновался. Через минуту Астафьев, не снимая заскорузлую руку со штурвала, развернул на коленях навигационную карту полетов. Перед глазами предстала полная, как посчитал уголовник, ахинея: какие-то черточки, цифры, знаки градуса, широты и долготы, параллельные и кривые линии.
— Ты че, бля, принес, это че, по-твоему, карта, да? — Чалый решил не показывать перед подельником незнание законов аэронавигации: негоже нормальному пацану падать лицом в грязь перед полным идиотом.
— Кеша, так больше ж ничего нету, только этот планшет, я все обыскал, бля буду, — затараторил перепуганный Малинин, от волнения растирая бледные дрожащие руки. — Че теперь делать-то, а?..