Первый трофей
Морозы вот уже несколько дней стояли градусов за тридцать. Определить, сколько точно, не мог ни один из жителей села по самой простой причине – не было у них градусников. Висел, правда, один на окне сельского совета. Но сколько сельчане ни стучали по нему пальцами, так ничего и не выстукали. Градусник имел всегда одно показание, ноль градусов. И летом, и зимой.
– Наверное, ещё в коллективизацию сломался, – пояснил внуку дед Евсей.
Парнишка, на вид лет шестнадцати, но не по годам крепкий и коренастый, усмехнулся:
– Так уж и в коллективизацию. Ты же рассказывал, что здание сельсовета сразу после рождения отца построили. А он ведь аккурат после войны родился, как только ты с фронта вернулся.
Дед осмотрел внука с ног до головы.
– А может, градусник и после войны перестал работать. Кто ж теперь помнит…
– Всё ты, дед, путаешь.
– Поживёшь с моё, и ты начнёшь путать. Ишь, взялся деда учить! Яйца курицу не учат! Так говорится или я опять путаю?
– Так, так! – согласился внук.
– Вот я и говорю, ну никак сейчас на улице ноль градусов быть не может. Сейчас около тридцати, а может, и того больше. Вон как у тебя щёки покраснели! – И дед Евсей ласково потрепал внука по щеке.
Тот засмущался. Отвернулся от деда, оглядел улицу: не видел ли кто дедовских нежностей. Ведь он, Ванька, давно считал себя взрослым. А тут ласкается, старый.
Но Ванька деда боготворил. Всему у него учился, во всём старался подражать. Особенно в охотничьих делах. Ведь многие жители их таёжного села в основном были промысловиками. Так велось испокон веку. Пришли их предки когда-то сюда, поселились, построили избы, отвоевали у тайги немного пахотной земли, чтобы посеять зёрна и посадить картошку. Всё остальное им тайга и так давала.
Охотились многие. Даже кое-кто из баб в тайгу на промысел хаживал. Особенно когда нужда заставляла. Били сельчане зверя разного, пушнину и мясо государству сдавали, а им за это деньги выплачивали. Они себя на эти деньги обували и одевали, семьи содержали. Новый припас для промысла закупали, чтобы в следующий охотничий сезон опять в тайгу заброситься. И так год за годом. Сезон за сезоном. Богатыми не становились, но и с голоду никогда не пухли. Всегда у каждой семьи было из чего суп приготовить. А если у кого с кормильцем что в тайге случалось, было и такое, то всем миром той семье на выручку приходили…
Накануне Прохор, Ванькин отец, сын деда Евсея, со своего охотничьего участка домой вернулся – с близкими повидаться, по дому семье помочь. А по пути медвежью берлогу проверил. Хозяин тайги залёг в ней ещё с начала зимы, и сейчас брать его было в самый раз.
– Мужиков, батя, собери, – сказал он деду Евсею. – Пусть помогут. Ну а мы уважение им окажем. Поклонимся сельчанам охотой медвежьей, глядишь, и они когда-нибудь нас не забудут. Зверь спит огромный. Возьмём мяса, на все семьи хватит.
– А Ваньку-то возьмём на берлогу? – спросил дед.
– Как же не взять…
Утром дед с Ванькой отправились выполнять просьбу Прохора. И вот задержались у сельсовета.
– Пошли, дед, хватит уже! – торопил Ванька деда. – Только время теряем. Ведь медведь может встать из берлоги и пойдёт по тайге шастать, пока мы тут по сломанному градуснику погоду определяем.
– Эх, внучок, – дед Евсей улыбнулся, – спешка, знаешь, когда нужна? Говори!
Тот молчал, хотя знал, что дед сейчас скажет. Сколько раз от него это слышал. Молчал из уважения. Наконец дед выдал:
– Спешка нужна при ловле блох!
– Согласен, дед. Но идти-то всё равно нужно. И так полдня потеряли.
– Не переживай. Куда хозяин из своей тёплой спальни денется? Лежит себе и лапу сосёт вместо леденца.
– Так уж и сосёт? – Ванька с недоверием посмотрел на деда.
– Факт, лапу сосёт. А что медведю в такой мороз делать? Не веришь? Вот сейчас у Якова Ивановича спросим. Он не даст соврать.
Дед остановился у одного из домов и постучал в дверь. Толкнул, не дождавшись, когда откроют, вошёл. Ванька за ним.
– Входите, входите, гости дорогие! – послышались голоса хозяев. Семья сидела за длинным столом.
– Присаживайтесь чай пить, – пригласил глава дома Яков Иванович.
– Мы с огромным удовольствием! – начал раздеваться дед Евсей.
Ванька последовал его примеру, про себя досадуя на очередную задержку. Но ничего не поделаешь, традиция.
– С чем пожаловали? – спросил Яков Иванович, дождавшись, когда дед Евсей нальёт себе в кружку чаю из ведёрного самовара.
– Мы к вам с просьбой. – Дед хлебнул из чашки, похрустел сушкой с маком и снова отпил чаю.
Хозяин ждал, когда гость изложит свою просьбу.
– На медведя, Яков Иванович, сходить не желаешь? Очень нас уважишь. Вчера Прохор, сын мой, из тайги вышел. Берлогу проверил знакомую. Лежит в ней косолапый, нас ждёт. Говорит, зверь хороший. Шкура чёрная. Он этого зверя ещё по осени приметил.
– Кто пойдёт? – Яков Иванович допил чай, аккуратно перевернул кружку вверх дном, поставил на блюдце.
– Трое нас. Прохор, я и внук Ванька. – Евсей кивнул на Ваньку, сердце которого ёкнуло: вдруг Яков Иванович сейчас заартачится?
Тот, посмотрев на парня, сказал:
– Хорошо. Ещё кто?
– Ты с сыном, если согласишься. Григория позовём, Панкрата. Этого хватит. Пару собак возьмём. Согласен?
– Пойдёт. А я лошадёнку запрягу, чтобы зверя вывозить. Во сколько встреча?
– Как рассветёт. У нашего дома. Устроит?
Яков Иванович кивнул.
Для приличия дед Евсей и Ванька ещё минут пятнадцать посидели за столом. А потом поблагодарили хозяев за угощение, извинились, что побеспокоили, оделись и вышли на улицу.
– Пошли к Григорию, а опосля к Панкрату. Долго засиживаться не станем. Если я забудусь, ты, Ванька, меня торопи. Нам ведь ещё собраться нужно. А то есть у меня грешок – люблю по гостям ходить.
– Есть грешок, – согласился тот. – Дед, а про лапу-то медвежью ты не спросил. Обманул меня. Может, у Григория спросим?
– Ничего твой Григорий о лапах не знает. Он ведь ненамного старше тебя. Ты напомни мне завтра, я у Якова и спрошу. С годами многое стал забывать.
– Напомню, дед. Обязательно напомню…
Но утром Ванька напрочь забыл спросить деда, как медведь сосёт лапу и зачем. Было не до того. На медведя его взяли в первый раз. Из-за этого он переволновался и ночью плохо спал. Ворочался в постели почти до утра. Пока завтракали, отца и деда вопросами беспокоить не стал. А уж когда вся бригада собралась у их дома, вообще всё из его головы повылетало. Мужики вспоминали свои походы на медведей, курили. Обговаривали, как этого лучше взять. Где уж тут что-то спрашивать…
Наконец бригада тронулась в тайгу, которая начиналась сразу за огородами. Каких-то сто метров от села. Мужики были без лыж. По неглубокому ещё снегу идти было хорошо. У всех за плечами ружья, у Ваньки за поясом топор. Дед приказал взять, чтобы рубить жерди и разбудить ими медведя.
– Негоже его спящего стрелять. Это грех большой – зверя сонного добыть, – поучал он внука. – Иначе он нам отомстить может.
– Это как?
– Нападёт на нас или потом кого из семьи утащит.
От слов деда Ваньке стало жутко, однако виду он не подал. Топор сунул за ремень. Проверил, чтобы было удобно. Пока шли до места, думал только об одном – как не промазать по зверю, если доведётся стрелять, и хватит ли у него патронов, ведь дед дал всего четыре.
– На два дуплета, – произнёс он. – Не на уток идешь. Этого тебе за глаза хватит.
Ванька с ним не спорил, хотя видел, что сам дед Евсей опоясался патронташем, набитым патронами, сплошь заряженными пулями…
Медведь лежал в небольшой лесной куртине, посреди мохового болота. С берлогой он определился ещё по осени, когда приходил сюда кормиться ягодой, росшей на болоте в изобилии. Место было спокойным, люди добирались до центра болота очень редко. Старую ель повалило ветром года два назад, отчего корни дерева вырвало из земли, и они, приподнявшись, образовали подобие норы. Ель упала не до конца, а зависла макушкой на других деревьях.
Полюбившееся место под выворотнем медведь слегка расширил и углубил, предчувствуя суровую зиму. Натаскал веток, травы, мха и сделал себе подстилку. С наступлением морозов решил залечь на зиму. Тщательно оберегая тайну своего жилища, он долго кружил по болоту, путал следы. А в самый последний момент, подходя к берлоге, пятился задом, шёл в «пяту». Подойдя к берложьему челу, протиснулся в нору и залёг.
Прохор следы медведя на своём участке встречал не раз. След медведя-самца был крупный и сразу бросался в глаза. А вокруг болота медведь набил целые тропы, лакомясь здесь ягодами. То, что медведь заляжет на болоте, Прохор и не думал. Но, видя сложные медвежьи петли из следов на снегу, понял: мишка хитрый и готовится к спячке. Начал тропить, скорее из интереса узнать, где же всё-таки ляжет медведь. Прохору хотелось перехитрить зверя: «Ты, медведь, всех обманываешь, но я, охотник, тебя всё равно выслежу». Когда следы вывели Прохора к болоту, а медведь дал след в «пяту», охотник понял, где ляжет зверь.
На следующий день Прохор обошёл куртину леса. Медвежьих следов не было. Вокруг лежал чистый, свежевыпавший за ночь снег, который искрился стальным блеском на солнце. А уж саму берлогу Прохор обнаружил позже. Медведь спал и не думал, что люди придут по его душу…
Охотники подошли к кромке болота и остановились перевести дух. Хождение по снегу и бездорожью утомило.
– Хорошо хоть болото промёрзло, – сказал Прохор. – Спасибо морозам, я ходил – человека держит.
– Мороз нам на руку. Медведи в холод крепко спят. Лошадь я здесь оставлю. – Яков Иванович привязал коня к дереву. Надел ему на морду торбу, предварительно наполнив её захваченным из дома овсом.
Тут-то Ванька и вспомнил о том, что говорил ему дед, и, не удержавшись, спросил:
– А правда, что медведь, когда спит, лапу сосёт?
Охотники заулыбались и посмотрели на парня, отчего тот немного засмущался.