Ему было глаз не оторвать от прекрасного тела, которое, сбросив одежды, предстало теперь перед ним во всем своем великолепии. Те же изумительные пропорции, те же плавные изгибы, что он видел когда-то в Сикстинской капелле и во время чудесного появления на церемонии. Но теперь это тело освещал внутренний огонь, пламя чувства. Если раньше он любовался статуей, то здесь перед ним стоит живая женщина.
Теперь он замечал крохотные детали, которые издали разглядеть было невозможно. Морщинки в углах глаз. Веснушки на верхней части щек.
Джованни загляделся на родинку в нежной выемке пупка, а хрупкие, как у ребенка, костяшки пальцев начали тихонько его ласкать. Это тело словно было изваяно большим мастером, который в своем искусстве необыкновенно близко подошел к совершенству идеальной Красоты, а потом вдруг остановился, убоявшись возбудить зависть богов.
Однажды, беседуя с мастером по керамике, Пико узнал об обычае китайских гончаров испещрять свои изделия рисунками, чтобы ни один предмет, вышедший из рук человека, не выглядел совершенным. Может быть, планета перестанет существовать, если земной мир хоть на миг совпадет с небесным? И к этому мы приговорены природой? Никакими усилиями нам не удастся похитить частицу того, что блуждает над нашими головами, в горнем мире совершенства. Сама природа избегает последнего сочетания, того, что поставило бы последнюю печать на ее деяния. И мир потерял бы смысл, если бы нам удалось догнать образы, живущие в наших снах.
Неужели клинамен[74] Лукреция, сила, противостоящая бесконечному низвержению в пустоту и дающая жизнь всему сущему, нужна только для того, чтобы положить начало бесконечному приближению? И она тоже обречена никогда не достигнуть конечной цели? Сколь бы ни были бесконечны ее перемещения и бесчисленны комбинации ее частиц, среди них есть одна единственная, последняя, которая недостижима. И когда в конце времен снова начнется грандиозный цикл, все опять пойдет по кругу извечного несовершенства и бесконечного повторения несчастий.
Возле этого тела, ощущая, как легкие пальцы гладят его, приводя в состояние экстаза, Пико вдруг ощутил, как перед ним раздвигаются границы истины. Той самой истины, которую открыл и о которой молчал его учитель, предпочтя, чтобы смерть запечатала его уста. Последняя истина, которую познает человек, — это мука любви: последнее, что высвобождается из «ничего». И одолеть это «ничто» бессильно даже искусство.
Пико неистово бросился на незнакомку, стиснул ей руки и повалил на пол. Женщина сопротивлялась, как пантера, пытаясь сбросить его. Она царапала ему лицо, а он продолжал держать ее, пытаясь пробиться между плотно стиснутых колен, которые, как скалы, упирались ему в грудь.
Она защищалась без единого слова, без единого стона. Только хриплое дыхание изредка слетало с ее губ, и это был единственный звук борьбы. Она отстаивала свою форму, которую юноша хотел отменить, уничтожить.
И вдруг сопротивление прекратилось. Зрачки женщины расширились и утонули в лазурном озере. Сила, противостоявшая его натиску, сломалась, как рушится стена под ударами тарана. Теплое женское тело сдалось, побежденное неодолимой жаждой, трагическим смешением страдания и наполненности, той мощью, о которой писал Платон и которую Лукреций воспел как основу мира. Незнакомка обвилась вокруг Пико и зажала его, как в тиски, и он проник в теплую плоть, как в раскрытую дверь.
— Теперь ты мой, — прошептала она, пока он уносился на волнах наслаждения. — Как и все остальные…
Пико медленно выплывал из тепла, в которое погрузился. Острое наслаждение, целиком вобравшее его в себя, спало, и от него осталось только эхо подрагивающих мускулов, как гаснущий вдали звон. Он вдруг разом ощутил под собой холодный пол, струйки пота, катившиеся по остывшему телу, и огляделся в поисках женщины. Но ее нигде не было. Она исчезла в свое «никуда», погрузилась в то самое «ничто», которое теперь царило повсюду. Вернулась в тень, откуда и пришла. Пико овладел всего лишь тенью.
Однако, пока тело еле двигалось, все еще находясь в ступоре, ум принялся за работу, словно душа лучше, чем плоть, была готова к тому, чтобы вынырнуть из сумрака страсти.
Пико поднялся и поискал глазами одежду. Одевшись, он быстро вышел из комнатки. В зале тоже никого не было. Он наскоро оглядел все комнаты, выходившие в зал, в поисках хоть кого-нибудь. Осталось проверить только калитку, ведущую в сад. Юноша уже двинулся в этом направлении, но тут увидел, что к нему, разговаривая между собой, приближаются какие-то люди.
Он быстро отступил в дверной проем, следя за ними глазами. Их было четверо. Они прошли мимо, не подав виду, что его заметили. Когда они немного отошли, один из них привлек внимание Пико. Одет он был, как все, в длинный плащ с капюшоном, лицо закрывала маска с чертами фавна. Он о чем-то оживленно говорил, остальные шли за ним и внимательно его слушали. Фигура этого человека и манера двигаться напоминали кого-то очень знакомого. Когда Пико вышел из дверного проема, мужчина обернулся, и их взгляды встретились. Не оставалось никаких сомнений, что это египетский вождь.
Но что он здесь делал? Пико сразу связал его со сдвоенным существом, которое видел в компании незнакомки.
Может, Мирна пришла с ними, возвещая об их появлении, как демон-слуга, который, по преданию, метит своей слюной дорогу, по которой идут колдуны? Что же здесь нужно человеку, владевшему, как считал Менахем, какими-то тайнами Востока?
Пико сжал кулаки и в гневе тряхнул головой. Нет, присутствие вождя только лишний раз доказывало верность его интуиции. Это вождь задумал трюк с появлением и исчезновением незнакомки и, скорее всего, прибегал к какой-то тайной науке. Вот только наука его вся основана на обмане. С ее помощью жрецы Древнего Египта запугивали верующих, населяя мрачные пирамиды голосами и видениями. А потом это отвергнутое племя, похитив секрет у песков пустыни, разнесло его по всем странам света в своем нескончаемом бегстве.
Пико задумался. Что же делать? Франческо Колонна врал, когда говорил, что Академия была распущена после смерти Альберти. Но тогда и Перфетти его обманул, заставив пойти за загадочным чертежом по следу той пантомимы и поверить, что у дела Леона Баттисты Альберти есть продолжатели.
Вождь сразу отвел глаза. Он спокойно прошел дальше, не подав вида, и подвел своих спутников к двери. Но в глазах его блеснул огонек. Не огонек любопытства, что было бы естественно при виде Пико на тайном собрании, а огонек соучастия, словно он ожидал увидеть его здесь.
Вилла по-прежнему выглядела опустевшей. Юноша тихо скользнул к двери, стараясь не попасться на глаза стражникам. Но они тоже куда-то подевались. Он очутился на погруженной в темноту улице. Закутавшись в плащ от пронзительного ночного холода, он зашагал к центру города, держась обочины старой римской дороги.
Не успел он подойти к развалинам терм, как услышал цоканье копыт по мостовой. Он быстро спрыгнул в канаву, окаймлявшую дорогу, и мимо него галопом промчался целый отряд всадников, исчезнув в направлении спуска с Квиринала.
В темноте он не смог разглядеть, кто были эти всадники.
Возле колонны Траяна
Пико пошел дальше, и со всех сторон его окружила тишина пустынного места, которое стало выглядеть еще безотраднее, когда цокот копыт затих за развалинами терм. Джованни был в смятении, и все, что произошло, не укладывалось у него в голове.
Ему редко снились сны. Зато он часто слышал будоражащие рассказы о далеких краях, чудесных видениях, загадочных женщинах и об исступлении экстаза. Иногда он мог принять за пророческую мудрость искаженное переосмысление дневных событий, но ему редко случалось пробуждаться с целым роем образов в голове. Наверное, душа его была глуха к голосам и видениям сна и расценивала сон только как выработку привычки к пустоте смерти.
Но теперь его не покидало ощущение, что он живет во сне, который снится сразу нескольким людям. Лоренцо Великолепному и Боттичелли, одержимым идеей возвращения из страны теней. Помпонию, в его поисках божественной Красоты в смешении полов. Перфетти, как в цитадели, затворившемуся от нашествия варваров в учении Платона. Леону Баттисте, с его стремлением дать Божеству новый голос. Стефано Поркари, с его борьбой за возвращение Риму былой славы. Каждый из них смотрел этот сон на свой лад. И все устраивали представление масок, не желая принимать мысль о том, что за смертью ничего нет и сами мы — ничто.
А печатник, а резчик Фульдженте, Менахем и аббревиатор Марко? Они погибли, потому что стали этому сну поперек дороги. Последнее время Пико о них почти не думал. Они обратились в прах, и память о них исчезнет быстро. Никто не сможет совершить акт правосудия, ибо самого правосудия не существует.
Но сейчас образы их растерзанных тел смешались в сознании Пико с чувством неодолимого томления. Острое, болезненное опьянение телом незнакомки не давало ему покоя. Оно ворвалось, как буря, и перевернуло все его убеждения. Только эта женщина оставила в его душе неизгладимый след. Только она одна была настоящей.
Его разум, возбужденный сильным чувством, лихорадочно заработал, и внутри начала складываться неожиданная цепочка образов и призраков. Над всем этим царило непреодолимое желание — найти незнакомку и снова погрузиться в нее.
Пико миновал развалины храма Диоскуров, которые словно охраняли вход в эту часть города, и оказался в лабиринте улочек, окружавших Капитолийский холм. Он шел мимо домов, построенных на фундаментах римских вилл, стараясь не попасться на глаза папского дозора. В этот час стража патрулировала город, наблюдая за порядком на излете карнавала.
Но его заботила не столько ночная стража, сколько люди, что ворвались в «Овен» в тот момент, когда он, по чистой случайности, уже успел выйти.
Какая роль была отведена им в этой интриге, вокруг смерти? Может, ему, пока не поздно, надо воспользоваться случаем и бежать отсюда, оставив миссию, возложенную на него Великолепным?