– Так вы от него усвоили тонкое понимание кухни? – поинтересовалась она.
– Пожалуй. Теперь словосочетание «зарубежный китаец» приобрело положительный смысл. «Иностранцами» называют людей богатых, добившихся успеха в своем деле, наладивших связи с Западом. Лу стал удачливым предпринимателем благодаря своему ресторану. Так что его прозвище соответствует действительности.
Кэтрин подняла хрустальный бокал, в котором приятно позванивали льдинки, и отпила немного воды.
– Он спросил у вас, кто будет платить за обед. Почему?
– Если бы я пришел по служебному делу, он выписал бы мне счет в два-три раза больше настоящей суммы. Таков общепринятый обычай. Не только для нашего управления, но и для всех государственных компаний. Деньги списываются по статье «социальные расходы».
– Что значит – в два-три раза больше?
– В Китае большинство людей работает в государственных компаниях. Социализм предполагает относительное равенство, то есть теоретически главный управляющий и швейцар должны получать приблизительно одинаковую зарплату. Так что швейцар имеет право за счет средств компании по статье «социальные расходы» угостить обедом или доставить какое-то развлечение своим друзьям или родственникам.
Официантка принесла в корзинке бутылку вина и два маленьких блюдца с черной икрой на серебряном подносе.
– За счет заведения.
Откупорив бутылку, она налила немного вина в бокал Чэня и терпеливо ждала его оценки. Он протянул бокал Кэтрин.
– Вино замечательное, – улыбнулась она, отведав вина.
Когда официантка удалилась, они подняли бокалы в тосте.
– Мне приятно, что вы назвали меня своей подругой, – сказала она. – Но давайте оплатим счет пополам.
– Нет, наш обед оплатит управление. Я сказал, что сам заплачу, потому что не хотел вводить управление в слишком большие расходы. Для китайца было бы серьезной потерей лица – не платить в обществе своей дамы, тем более в обществе прелестной американской подружки.
– Подружки?
– Ну, ему я так не сказал, но он определенно считает вас именно моей подружкой.
– Как у вас все сложно – «социальные расходы», «потеря лица». – Она снова подняла бокал. – Вы думаете, Гу специально сюда заходил?
– Вчера вечером Гу ни о чем таком и не заикался, но, думаю, вы правы.
– О! Значит, вы с ним вчера виделись?
– Да, посетил вечеринку в стиле караоке. Я взял с собой Мэйлинь, секретаршу из автоинспекции.
– Так вы пригласили другую свою подружку! – Кэтрин изобразила ревнивое возмущение.
– Исключительно для того, чтобы продемонстрировать ему свои серьезные намерения относительно стоянки, инспектор Рон!
– А, понимаю, в обмен на информацию. И что же вам удалось выяснить?
– К сожалению, насчет Вэнь ничего, но он обещал постараться. – Он осушил свой бокал и, вспомнив о водке «Маотай», смешанной со змеиной кровью, решил не посвящать ее в подробности вчерашнего вечера. – Вечер закончился только около двух, нам подавали самые экзотичные блюда плюс две бутылки «Маотая», так что сегодня утром у меня голова раскалывалась.
– Бедняжка!
Подали основные блюда. Еда была превосходной, вино так и таяло во рту, а его компаньонка поражала очарованием. Головная боль Чэня почти отступила. За окном сияло солнце. Из-за двери доносились звуки русской песни «Яблони в цвету».
Он подумал, что, пожалуй, не так уж плохо проводит день, и в памяти всплыли строки:
Солнца свет горит золотой.
Мы не можем забрать этот день
Из старинного сада
И упрятать на память в альбом.
Так вернемся играть в его тень –
Или время не даст нам пощады.
Он смутился. Это были не совсем его стихи. Неужели он все еще пьян? Ли Бо утверждал, что свои лучшие стихи он писал в состоянии опьянения. Чэнь подобного еще не испытывал.
– О чем вы задумались? – спросила она, подцепив вилкой кусочек рыбы.
– О стихах… Но не моих, точнее, не совсем моих.
– Не смущайтесь, вы же известный поэт. Вас знает библиотекарша в шанхайской библиотеке. Не почитаете мне свои стихи?
– Даже не знаю… – На самом деле ему хотелось почитать ей. И секретарь парткома Ли велел ему развлекать гостью. – В прошлом году я написал стихи о Дайфу, современном китайском поэте. Помните двустишие на моем веере?
– О том, что пришпорить коня и красавицу – одно и то же, да? – с улыбкой сказала она.
– В начале восьмидесятых бульварные газеты раззвонили по всему свету историю его развода. И он уехал на один из Филиппинских островов, где начал новую жизнь под другим именем… Как человек, живущий по вашей программе защиты свидетеля. Он изменил имя, отрастил длинную бороду, открыл лавку по продаже риса и купил «неиспорченную» местную девушку, на тридцать лет моложе, которая ни слова не знала по-китайски.
– Примерно так в свое время поступил и Гоген, – заметила она. – Извините, что прервала вас, пожалуйста, продолжайте.
– Это было во время войны с Японией. Поэт оказался участником Сопротивления. По слухам, его убили японцы. С тех пор появился некий миф. Критики утверждали, что девушка, торговля рисом и его борода служили лишь прикрытием для его антияпонской деятельности. Мои стихи являются реакцией на подобные заявления. Первая строфа посвящена прошлому. Я пропущу ее. Вторая и третья описывают жизнь поэта в качестве торговца рисом, живущего с девушкой из местного племени.
Толстый гроссбух открывал он утром, цифры
Двигали им вверх и вниз
По косточкам из красного дерева
Целый день, пока наступивший вечер
Не замыкал его в кольце ее обнаженных рук
Блаженной завесой темноты:
Время уподоблялось рисовым зернам,
Струящимся меж его пальцев. Бетелевая жвачка
Прилипла к стойке. Он отпускал себя,
Как воздушный шар,
Затерявшийся на горизонте,
Сверкающий огоньками сигарет.
Однажды ночью он проснулся от невнятного
Шороха листьев у окна.
Она ухватилась во сне
За москитную сетку. Золотая рыба выскочила
И отчаянно забилась на полу.
Неизъяснима способность молодой женщины
Испытывать ревность, и безнадежно сложные
Аналогии мира открылись ему.
Должно быть, какой-то другой поэт,
Давным-давно умерший, сказал:
«Его поэзия ограничивается
Его возможностями».
– Это все? – Кэтрин задумчиво смотрела на него поверх своего бокала.
– Нет, есть еще одна строфа, но я неточно ее помню. В ней говорится о том, что спустя много лет критики приехали поклониться той женщине, которой было уже за шестьдесят, но она не помнила ничего, кроме того, что Дайфу занимался с ней любовью.
– Это так грустно, – сказала она, тонкими пальцами поглаживая ножку бокала. – И так несправедливо по отношению к ней.
– Несправедливо по отношению к критикам-феминисткам?
– Нет, не совсем. Это как-то слишком цинично. Хотя ваши стихи мне понравились. – Отпив вина, Кэтрин продолжала: – Можно я спрошу вас о другом? Когда вы писали те стихи, какое у вас было настроение?
– Уже не помню. Я написал их так давно.
– А я уверена, что тогда настроение у вас было очень плохое. У вас был тяжелый период, вас не понимали, и вы лишились иллюзий. Поэтому стали циничным… – Кэтрин помолчала. – Извините, если я лезу к вам в душу.
– Да нет, все в порядке, – сказал Чэнь, захваченный врасплох. – В общем-то вы правы. Как говорил великий поэт эпохи Тан Ду Фу, «в счастливом состоянии люди не способны написать хорошие стихи. Когда человек доволен жизнью, ему хочется только наслаждаться ею».
– Антиромантический цинизм может быть маскировкой для разочарования поэта. Стихотворение обнажает другую сторону вашей души.
– Неужели… – Чэнь немного растерялся. – Вы имеете право понимать их по-своему, инспектор Рон. В процессе деконструкции каждое толкование может оказаться неверным.
Их разговор был прерван телефонным звонком его заместителя Цяня.
– Вы где, старший инспектор Чэнь?
– В «Подмосковье», – сказал Чэнь. – По поручению секретаря парткома развлекаю нашу американскую гостью. Что вы хотите мне сообщить?
– Ничего особенного. Я сегодня в управлении. В любой момент может позвонить следователь Юй, и мне еще нужно обзвонить несколько гостиниц. Если вы что-нибудь надумаете, застанете меня на работе.
– Значит, вы тоже работаете в выходной. Молодчина, Цянь. Ну пока.
Однако Чэнь слегка встревожился. Возможно, Цянь хотел продемонстрировать ему свое усердие в работе, особенно после того горького инцидента в Цинпу. Но зачем ему знать, где Чэнь находится? Может, напрасно он выдал ему свое местонахождение.
Появилась Анна с картой десертов.
– Спасибо, – поблагодарил ее Чэнь. – Оставьте, мы сами что-нибудь выберем.
– Если можно, еще один вопрос по лингвистике, – сказала Кэтрин, выбрав себе шоколадный мусс.
– Слушаю вас.
– Лу называет Анну и других русских официанток своими «младшими сестренками». Почему?
– Во-первых, они очень молоденькие, но Лу зовет их так не только поэтому. Раньше мы называли русских своими старшими братьями, считая их более прогрессивными, а себя – лишь на ранней стадии коммунизма. Сейчас Россия считается более бедной страной по сравнению с Китаем. Русские девушки приезжают сюда в поисках работы в наших ресторанах и ночных клубах точно так же, как китаянки едут в Соединенные Штаты. Лу очень этим гордится.
Кэтрин зачерпнула ложечкой мусс.
– Мне нужно попросить вас об одной услуге – в качестве вашей американской подружки, как считает Лу.
Все, что угодно, инспектор Рон. – Он заметил в ней легкое изменение, она разговаривала с ним без неприятной колкости, как в предыдущие дни.