– Вас? – удивился Илья Семенович. – За что такая честь? Я ведь уже давненько переквалифицировался!
– Извините, я других врачей не знаю, – Виктор развел руками.
– Ладно, садитесь на кушетку!
Илья Семенович снял бинт, взял со стола очки и склонился над раной.
– Да! – выдохнул он удивленно. – И долго вы так ходите?
– Несколько недель.
Илья Семенович подошел к медицинскому шкафчику, вытащил оттуда пинцет, вату, баночку со спиртом.
– Потерпите, будет больно! – предупредил он и приблизил продезинфицированный пинцет к ране.
Резкая, пронизывающая боль внезапно родилась в ране и прошлась по всему телу, заставив Виктора сцепить зубы и закрыть глаза.
Где-то там, вдали от его перепуганного болью тела прозвучал удивленный голос врача: «Ага! Вот так штука!.. А вы прилягте, прилягте пока!»
Болевая волна прошла, осталось только сильное жжение в правом виске. Виктор лежал на спине и смотрел в потолок.
– Ну как? – над ним склонился Илья Семенович. – Жить будете? – Потом усмехнулся: – Вставайте, вставайте, господин спасатель!
Виктор поднялся. «Господин спасатель?» – повторил он мысленно в недоумении. Потом понял, почему «спасатель» – на нем до сих пор была зимняя форма МЧС.
– Вот, смотрите, что я у вас нашел! – Илья Семенович поднес к лицу Виктора кусок белого бутылочного стекла размером с двухкопеечную монетку. – Шрамик, конечно, останется… Кость задета. Подъедете через пару дней – еще раз посмотрю!
– Сколько я вам должен? – Виктор полез в карман куртки.
– Давайте скажем так: «Лечить людей для меня теперь хобби!» А за хобби денег не берут. Кстати, и претензий по поводу лечения я принимать не буду! Вы сами сюда пришли!
68
Вечером Нина и Соня сидели в гостиной и смотрели по телевизору какой-то мексиканский сериал. Виктор закрылся на кухне. Достал из-под стола пишущую машинку, вытер с нее пыль. Вставил лист бумаги. Хотелось чем-то заняться, отвлечься от спутанных в клубок мыслей, которые словно перетягиванием каната занимались. Только вместо каната у них было сознание Виктора. И мысли эти скакали то в Чечню, то еще дальше в прошлое, то вдруг обрывались и задавали Виктору вопрос: «А что теперь?». И зависал этот вопрос в невесомости, и вместе с вопросом будто бы сам Виктор зависал и смотрел на пол, проверял, упираются ли его ноги в линолеум на полу и вообще: действует ли здесь, на кухне, закон притяжения?
Смотрел на белый лист бумаги, но голова не включалась. Невесомость переходила внутрь тела, в сознание, потом возвращалась наружу. Начинала раздражать. В конце концов Виктор напечатал на листе этот самый вопрос «Что теперь?», и ему стало легче. Материализовавшись, превратившись в текст, он покинул мысли Виктора.
Пройдя мимо Нины и Сони, он зашел в спальню и прикрыл за собой двери. Улегся на двойную кровать под пуховое одеяло.
Ночью, во сне почувствовал рядом чужое тепло. Отодвинулся от него на край кровати.
На следующий день проснулся поздно. Часы показывали одиннадцать. Нины дома не было, зато Соня, как только Виктор в трусах и в майке появился в гостиной, сразу спросила про пингвина.
– Приедет, – ответил ей Виктор. – Скоро приедет.
Этого обещания хватило, чтобы Соня вернулась к своим занятиям. А занималась она самообразованием. Сидела на диване, покрытом зеленой гобеленовой накидкой, и, подложив для устойчивости под тетрадку книгу, писала буквы.
Виктор прошел на кухню. Поставил чайник на огонь. Посмотрел на пишущую машинку. Взял ее в руки, чтобы снова засунуть под стол, но тут заметил, что на вставленном вчера в машинку листе бумаги напечатан какой-то текст. Поставил машинку на место, присел.
«Что теперь?
Витя, ты спрашиваешь: что теперь? А я не знаю. Я хотела бы, чтобы мы все-таки остались семьей – ты, я и Соня. Если ты не против, я рожу тебе ребенка и тогда все будет лучше. Я знаю. У моей подруги тоже были проблемы с мужем, пока не родились дети. Я обещаю тебя слушаться. Пожалуйста, прости за Колю.
Целую, Нина».
Виктор вытащил листок из машинки. Перечитал еще раз. Мотнул головой, словно прогоняя наваждение.
«Что она себе в голову взяла? – подумал. – Чушь какая-то! Родить ребенка?..»
Виктор тяжело вздохнул. Вставил лист обратно в машинку, чтобы напечатать ответ. Но остановил себя. Спрятал машинку под стол и посмотрел в окно.
На улице светило солнце. Сверкал снег, покрывавший двор. Немолодая женщина прогуливалась под домом напротив, толкая впереди себя детскую коляску.
Виктор нашел взглядом окно бабы Тони. Смотрел на него несколько минут, вспоминая детство. Именно сейчас ощутил он недостаток корней, или просто нитей, связывающих его сегодняшнего с его же прошлым. Он, словно вырванный с мясом из жизни, существовал теперь в каком-то виртуальном, нереальном мире. Его видели, или попросту замечали слишком мало человек, слишком мало, чтобы он ощутил себя реальным. Может, он действительно всего лишь привидение, к тому же привидение, «прописанное» в этой квартире и не имеющее права покидать ее стены.
Опять ему стало не по себе. Внимание рассеивалось, просачивалось, растворялось в воздухе. Даже рана в виске больше не болела, не привлекала к себе его внимания. А ему так хотелось собрать свои мысли, все разом, и изолировать их, закрыть в какую-нибудь коробку, в сейф, куда угодно, лишь бы они дали его голове отдохнуть, дали глазам спокойно осмотреться.
«Господи! – подумал он. – Надо куда-то пойти! Надо развеяться, подышать морозным воздухом. Надо вырваться отсюда, вернуть себе город, вернуть себе среду обитания! Найти кого-то! Кого?»
Виктор вспомнил Леху. Вот тот человек, который уже никуда не денется и которого всегда можно застать в одном месте!
Вышел в коридор. Посмотрел на вешалку, где висела его эмчеэсовская куртка. Надевать ее совсем не хотелось. Но теплее у него сейчас ничего не было.
69
Прогулка по малолюдному зимнему Крещатику окончательно «вернула» Виктора в Киев. Ногам было уютно и приятно в старых легких ботинках. После сапог с махровыми портянками собственные шаги казались Виктору излишне легкими, не требующими никаких усилий.
Зашел в ЦУМ погреться и тут же оторопел, увидев продающиеся новогодние украшения.
Понял, что вернуться ощущениями в город – этого мало. Надо еще вернуться во ВРЕМЯ, нужно, чтобы время жизни города совпадало не только со временем на твоих часах.
Снова вышел на Крещатик, повернулся лицом к Дому Профсоюзов и уставился на его башенку. Вечная реклама «Адидаса» сменилась температурой – «—12 °С», потом загорелось точное время «13.36» и, наконец, самое главное – «17 декабря».
Виктор смотрел на монитор башенки до тех пор, пока картинки и цифры не пошли по второму кругу.
Потом зашагал в сторону Майдана Нэзалэжности.
Кафе «Афган» было открыто, но внутри никого не было. Низенькие столы и отсутствие стульев уже казались Виктору чем-то совершенно нормальным. Только когда он появлялся здесь последний раз, второго зала еще не было. Виктор вернулся на порог, постучал ботинками по решетке, сбивая прилипший снег, и снова зашел.
Во втором зале стоял бильярд с укороченными ножками, а под стенкой расположились три игровых автомата старого образца. Такие иногда показывают в американских фильмах семидесятых годов. Называются они «однорукие бандиты». Смотрелись они здесь очень даже к месту. Виктор достал пятьдесят копеек, бросил в вертикальную щель монетоприемника и дернул ручку-рычаг на себя. Три барабана внутри автомата закрутились, замелькали нарисованные бананы, лимоны, помидоры. Выпало две сливы и один банан. Виктор усмехнулся и вернулся в первый зал, к стойке бара. Постучал монеткой по кофеварке.
– Сейчас! – долетел откуда-то незнакомый мужской голос.
Через минуту за барную стойку въехал на инвалидном кресле мужик лет сорока, у которого все конечности были в наличии, но, видимо, не все из них работали. Одет он был в спортивный костюм.
– Чего надо? – спросил он, глядя на Виктора в упор.
– Леха есть?
– А тебе он зачем?
– Повидаться. Мы с ним старые приятели.
Мужик помолчал, потом скривил губы.
– Леха твой с курса сбился. Спился, короче говоря.
– А где он?
– В общаге, тут рядом.
Уточнив этаж и номер комнаты, Виктор покинул кафе.
Дверь в Лехину комнату была не заперта. В нос Виктору ударил затхлый, неприятный запах. В комнате было грязно. Под чугунной батареей отопления стояли ряды пустых водочных бутылок. В правом углу на боку лежало инвалидное кресло, а на кровати слева, уткнувшись лицом в подушку, спал Леха. Он был одет, только одна пустая штанина размоталась и висела сбоку, почти дотягиваясь до пола.
– Леха? – негромко окликнул Виктор.
Леха что-то буркнул во сне, повернул голову к стенке. Виктор наклонился над ним. Взъерошенные волосы, примятая спутанная борода, красное лицо – внешне Леха стал походить на обычного бомжа.
– Вставай! – Виктор дотронулся до его плеча. – Слышишь?
Леха открыл глаза, повернул голову к Виктору, потом, оттолкнувшись локтем, лег на спину.
Его правая рука опустилась к полу и стала осторожно ощупывать воздух. Виктор, проследив за рукой, увидел, что она искала – на полу стояла недопитая бутылка водки.
Отхлебнув из нее, Леха уставился на Виктора.
– Ты что здесь делаешь? – спросил он хриплым голосом.
– Да так, к тебе зашел.
– Выпить хочешь?
– Нет.
– Тогда сходи за бутылочкой. Возьми на свои, я тебе потом отдам. Мне как раз пенсию по инвалидности повысили!
Виктор отрицательно мотнул головой.
– Не пойду.
– Тогда чего ты хочешь?
Виктор смотрел на Леху, и ему становилось грустно. Если человек может пить лежа, то вряд ли он уже когда-нибудь встанет. И отсутствие ног здесь ни при чем.
– Я сейчас вернусь, – твердо произнес Виктор и вышел из комнаты.
Водитель старенького «Москвича» оказался сговорчивым или очень бедным. За десять гривен он согласился не только отвезти пассажира-инвалида, но и помочь Виктору поднять его на руках на пятый этаж. Сложенное инвалидное кресло с трудом поместилось в багажник.