- Сейчас все поймете, - пообещал. - Я организую при Правительстве специальный Комитет по делам молодежи...
- С целью?
- С целью разработки и реализации мер по воспитанию нормальных людей. С чувствами, с мыслями, с умелыми руками. С чистыми сердцами.
- Эк хватили, батенька мой, - обалдел профессор. - Вы представляете себе, с какими силами, с какой государственной мощью придется вступить в борьбу? Что вы можете противопоставить этой силе?
- Что МЫ можем противопоставить, - уточнил я, налегая на слово "мы". Вот это и есть ваша задача. Сформируйте команду, разработайте программу и представьте на утверждение. Особое внимание - подросткам. Я убежден, что именно в этом возрасте человек делает свой главный выбор: либо бороться со злом, пусть и пассивно, не творя его, - либо творить зло. И здесь важно, кто рядом с ним. Поэтому в первую очередь - выявить всю ненадежную городскую шпану. Ими мы сами займемся.
- То есть? - испугался профессор. - За решетку?
- Ну зачем же так сразу? Сперва они пройдут у нас спортивно-трудовые лагеря под руководством моих ребят, которые давно и сознательно сделали свой выбор и смогут активно влиять на формирование подростковой психологии. Ведь самое главное в этом возрасте - пример старших. Так вот, пусть они учатся подражать не бандитам, ворам и спекулянтам, а тем, кто с ними борется - борется жестко, умело, сознательно.
- Так, - протянул профессор. Совершенно забыв про коньяк. - Что еще порекомендуете?
- Прикажу, - уточнил я. - В свою команду обязательно привлеките школьных педагогов. Нормальных. Пересмотрите программы обучения. Особенно вот это вот сексуальное образование. Там где-то за триста часов зашкалило. Выкинуть - заменить классикой на аналогичную тему. Ясно? И обязательно вернуть в школы политическое воспитание.
- Пионерские организации возродить?
- Да называйте как хотите. Хотя пионер - хорошо звучит, со смыслом. А вы что, против?
- Да как-то, знаете ли...
- Вот уж никак не могу демократов понять: что дурного-то в пионерских организациях? Учили коллективизму, учили любить Родину, получать знания, уважать старших, заботиться о младших. Что дурного-то? Что Павлик Морозов тоже пионером был? Да ведь не только он, многие люди - гордость страны доныне и на века - из пионеров вышли. А Павлик, кстати, если уж об этом говорить, мужественный поступок совершил, не всякий нынче на такое способен - разоблачил преступников, пьяниц и ворье. Да, впрочем, отвлеклись...
- Вы, полковник, коммунист? - подозрительно спросил профессор.
- Не знаю, - признался. - Я ведь борец за справедливость. А это очень справедливо, когда каждому члену общества, независимо от его сил, и ума, и здоровья, гарантированы хлеб и кров. Разве плохо? И, по-моему, даже благородно, когда каждый член общества раньше думает о Родине, а потом о себе. Что, профессор, лучше: отдавать свое для благополучия многих или обирание многих для благополучия своего? Как вы думаете? А что дурного в обществе, где заботятся о стариках и детях? Где женщины не торгуют телом, а мужчины совестью?
Профессор как-то странно посмотрел на меня. Помолчал. Потом сказал:
- Наобум Лазаревич решит, что вы хотите снова загнать страну в эпоху тоталитаризма.
- Недавно мне то же самое, слово в слово, сказала одна проститутка, когда я лишил ее права торговать своим телом. Но вообще-то я не против тотального законопослушания, тотальной сытости и грамотности. Тотальной занятости общественно полезным трудом.
- Да... Задачки вы ставите. Не знаю, как и подступиться. С чего начать?
- Чего проще: с идеологии. Она нужна в первую очередь молодым.
- Какая идеология? Коммунистическая? Общечеловеческая? О чем вы, полковник? - Чувствовалось, что выздоравливающий профессор вновь заболевает от моих идей. Уже психически.
- Ну начните хотя бы с идеи патриотизма. Или нам не чем гордиться? Или нам не с кого брать пример? Или история нашей Родины не богата героями и мудрецами?
- Послушайте, полковник, вы не знаете нынешней молодежи. Они хором пошлют нас куда подальше вместе со всем нашим патриотизмом, с героями и мудрецами. У них мудрец - крутой мен, у них герой - голая безголосая мартышка на эстраде, а вы...
- Вы не знаете моей молодежи, профессор, - улыбнулся я.- Не пошлют. Побоятся.
- Это почему же? - усомнился всей душой.
- Потому что на первых встречах с ними поприсутствуют мои парни. И, если надо, они так надерут им уши, что самая злостная шпана будет слушать вас, как в старое доброе время малыши слушали "Радионяню".
- Это уж... как-то...
- Все мы в детстве боялись уколов. Зато потом не болели корью.
- Я подумаю, конечно. Важно правильно начать.
- И интересно. С завтрашнего дня раза по три в неделю вы будете организовывать в Доме культуры встречи с молодежью. Приглашайте на эти встречи нужных людей: хороших артистов, писателей, ментов, военных. А завтра сами прочитаете лекцию "О любви и дружбе". С вашими эротическими изысками, с вашим опытом бабника вам есть что сказать молодежи.
- Хорошо. Но, знаете ли, ведь все это уже было.
- Ну и что? Уроки истории надо повторять, чтобы хорошо запомнились. Чтобы избегать глупых ошибок. Все, профессор,- я встал. - Действуйте. Если не справитесь, я посажу вас за вашу незаконную винтовку.
- А если справлюсь?
- Тогда выдам вам лицензию. На отстрел врагов Отечества.- Я положил сигарету и зажигалку в карман, встал.
- А посошок?
Кстати, он прав. Я совсем забыл о главном. И после рюмки спросил:
- Мне докладывали, профессор, что вы одно время увлекались охотой, так?
- Грешил, батенька.
И не только охотой, стало быть.
- И места хорошие знаете?
- Смешной вопрос. Но вас, похоже, что-то другое интересует? Другая охота.
- Ага. Бывшая охотбаза. Среди болот, в лесной глуши.
- Недоступна. В самом начале наш Губернатор захватил ее под свою очередную резиденцию, превратил в загородное имение. И доступ туда закрыт, даже охраняется, мне говорили. А места там действительно славные. Глухие, дремучие. Лешачьи и русалочьи. Болота...
- Непроходимые?
- Непроходима только глупость людская.
- Как туда добраться? Расскажете?
- По рассказам не найдете. Тайные тропы звериные. Заблудитесь.
- Так, может, вместе сходим? Инкогнито.
Умен профессор. Потому, стало быть, и профессор. Я вот, чувствую, по своему уму и до кандидата не дорос. Да и не дорасту уже. Что с воза упало, то ну его на ...
- Проведу, - отозвался профессор, внимательно глядя мне в глаза. Инкогнито. Когда это нужно?
- Дня через два.
- Винтовку взять?
- Не надо. Автоматы возьмем.
Мы распрощались. Я с облегчением - еще одно важное дело на другого перевалил. Профессор - озадаченный возложенным на него поручением.
Он проводил меня до дверей и сказал в спину странную фразу:
- Народные массы поддержали восставший народ.
Чем удивил меня безмерно.
Замок спал. Но по углам еще шушукалась молодежь. Я разогнал ее, как старый кот малых мышат, одним взглядом. Прошел в кабинет.
Лялька тоже, видно, спала. Или шушукалась где-нибудь в дальнем углу, куда я не дотянулся. Куда, стало быть, не упал мой грозный взор.
На столе стоял термос с кофе и лежала записка: "В правом верхнем ящике - материалы П.Русакова по журналисту Путанину. Вечно Ваша Л."
Нашел-таки Прохор время, не подвел начальника, вырвался ради общего дела из частных объятий. Ну-ну...
Я просмотрел вырезки, обработанные маркером, пробежал Прошкино резюме и зевнул со страстью. Чем разбудил телефон.
- Алексей Дмитриевич, дежурный по городу. Извините, что поздно. Тут этот... задержанный из Москвы, корреспондент - шумит, голодовку объявил, требует прокурора и адвоката.
- Ну доставьте его ко мне.
К прокурору, стало быть, и адвокату в одном лице.
- Садитесь, - сказал я. - Хотите кофе?
Он открыл было рот, но я остановил его:
- Никаких претензий ко мне и моим людям. Дискутировать с вами я не собираюсь. Какого черта вы приперлись в город? Я вас звал?
- Я журналист и...
- Вы проститутка и...
Надо отдать ему должное - среагировал мгновенно, я едва успел уклониться от удара. И едва успел нанести ответный.
В дверях появилась пижама в цветочках, с автоматом.
- Еще? - Я наклонился над ним.
- Пока хватит, - буркнул он, поднимаясь.
Пижама с автоматом исчезла.
Я налил из термоса две чашки кофе, придвинул к себе бумаги:
- Имейте в виду, у нас не товарищеская беседа. Это допрос.
- Какая-то чушь! По какому праву?
- А по праву сильного. Вы на моей территории. Здесь действует мой Закон. И по этому Закону - вы преступник.
- А вы? - Это уже наглость.
- А я - начальник городского Штаба по борьбе с преступностью. И больше вопросов мне не задавать. Спрашивать буду я. Вы пейте кофе-то, остынет.
Он машинально глотнул, отставил чашку. Попал, конечно, парень. Но держится неплохо.
- Мои помощники подготовили для меня подборку ваших публикаций за... сейчас скажу... да, за пятнадцать последних лет. Я с интересом ознакомился с ними. Завтра передам моим следователям, они их доработают, составят обвинительное заключение и - послезавтра - в суд. Смотрите-ка, - я поднял несколько скрепленных вырезок, - это вы писали раньше. Сплошные розовые слюни. А это ваши последние материалы - сплошная ядовитая слюна. О том же времени, о тех же событиях и фактах. О тех же людях. И если раньше "нас утро встречало прохладой", то теперь, по-вашему, в советской стране даже солнце садилось раньше времени и вставало позже, чем во всем мире. Что же такая полярная разница в показаниях? Когда вы врали-то?
Молчит. Сам, наверное, не знает.
- Вы можете сказать, что тогда сильно заблуждались, а нынче сильно поумнели. Возможно. Бывает. Особенно за деньги. Кто платит, тот и трахает. Но у меня здесь проституция запрещена, карается по Закону.