Кровать закачалась и уплыла в теплую темноту с ароматами меда и коньяка.
Среда
Проснувшись, я некоторое время лежала с закрытыми глазами, прислушиваясь к собственным неприятным ощущениям.
Почему-то болела голова. Болела так, словно меня по этой самой голове сильно стукнули или же я перепила.
Потом я вспомнила, что и в самом деле получила кулаком по голове.
Потом вспомнила, что и перепила тоже.
Потом вообще все вспомнила, ахнула, вскинулась, охнула и снова тихо прилегла.
Переждала головокружение и осторожно открыла глаза, от души надеясь, что мне все приснилось.
Как бы не так!
Первым, что я увидела, разлепив ресницы, оказался светлый квадрат окна, а в нем, как на полотне в раме, одинокая нога. Судя по размеру, она принадлежала мужчине, судя по положению в пространстве – мужчина этот висел за окном вниз головой. Голову видно не было, только ногу ниже колена.
«Это что у нас тут, еще один забортный маньяк? – выразил наше общее с ним недоумение и недовольство мой внутренний голос. – Не долетел?»
Я потерла голову, заодно обнаружив под волосами немалую шишку, и прикинула варианты.
Помнится, вечером маньяк с моей легкой руки вылетел в кухонное окно, но на земле замечен не был. Мог ли он полететь в сторону и зависнуть у окошка нашей с Юлей светлицы?
«Отличная версия, продай ее газетчикам, – ехидно посоветовал внутренний голос. – Они тиснут статью под заголовком «Маньяк-убийца оказался одноногим крылатым оборотнем!»
– Проснулась, спящая красавица? – В комнату заглянула Юля.
– Увы, – ответила я невесело.
– Тогда вставай, обед готов.
Подружка подошла к окну и непринужденно оторвала предполагаемому маньяку-оборотню единственную ногу.
Я оторопела, а Юля внимательно осмотрела и ощупала оторванную конечность и снова обратилась ко мне:
– Твое счастье, что ботинок просох и не покоробился, а то бы я тебе голову оторвала!
Тут только до меня дошло, что никаких летающих мужиков за окошком не было, просто на швабре над батареей отопления сушился одинокий подмоченный ботинок. Я нервно засмеялась, и подружка встревожилась:
– Эй, ты чего? Я пошутила! Прекрати смеяться, как придурочная, а то я снова Эдика с коньяком позову!
Я жестами показала ей, что все в порядке, и села в постели. Критически осмотрела себя в зеркале: ну, не так уж плохо. Лохматая, конечно, и морда вся помятая и в разводах, зато уже одета к выходу.
«В смысле, еще одета», – поправил внутренний голос.
Действительно, я же как раз собиралась уходить, когда явился маньяк…
– Маньяк! – вскричала я с тревогой.
– Почему сразу маньяк, я не подглядывал, я только что подошел! – донесся от приоткрытой двери обиженный голос Эда.
– Так, я не поняла! – Я нахмурилась и с упреком посмотрела на Юлю. – Я тут, ты тут, Эд тут и даже Гавросич, судя по звону посуды на кухне, тоже тут. А кто же тогда ловит маньяка?!
– А его уже поймали, пока вы спали, Полина Павловна!
Я узнала голос следователя Ромашкина и поспешно пригладила волосы.
И этот, значит, тут.
– Когда ваши друзья сообщили мне, что вы героически отбились от маньяка одной кастрюлей с кипятком, осталось лишь отследить случаи эстренного обращения за соответствующей медицинской помощью, – объяснил невидимый Алекс, деликатно оставаясь в коридоре. – Обширные ожоги лица для бытовых несчастных случаев нетипичны, обычно растяпы обваривают руки-ноги, так что вашу жертву узнать было легко.
– То есть как раз наоборот, сейчас его родная мама не узнала бы! – без тени сочувствия сообщил Эдик.
– Такая морда… Просто жуть! – потрясла головой Юля.
– Ты тоже видела?
Я ощутила зависть и обиду от того, что пропустила все самое интересное, кроме собственно рукопашной с маньяком.
Да лучше бы я именно ее пропустила!
– А Петьку сразу отпустили, он уже дома, – сообщила подружка, не подозревая о моих терзаниях. – А в утренней газете уже есть описание твоего подвига. И заголовок такой героический: «Хрупкая девушка одолела матерого маньяка»!
– Звучит так, словно я его как-то переманьячила, – побурчала я, против воли, чувствуя себя польщенной.
Хотя надо еще почитать, что там про меня наврали в этой «желтой» газетенке.
– Завидую я тебе! – вздохнула Юля. – Про меня так никогда не писали… «Хрупкая девушка»… Эх!
– Поля, тебе сметанки в борщик положить? – покричал из кухни Гавросич.
– Ой, борщик! – Юля наконец поставила ботинок и убежала.
Я подождала, пока все любители борщика освободят коридор, посетила туалетную комнату, привела себя в относительный порядок и только потом пошла завтракать.
То есть обедать. Оказывается, я до полудня проспала!
Мой борщик немного остыл, а остальные едоки уже подчистили свои тарелки.
– Так, девки и парни, я готовил, вы посуду моете, – объявил Гавросич и зевнул в кулак. – Спать хочу, так что давайте коротко подытожим. Маньяк задержан, сосед отпущен, Польке с Юлькой ничего не грозит, в квартиру больше никто не полезет, так?
– Так! – одна за всех ответила Юля.
Эд и Алекс почему-то промолчали, а у меня рот был занят борщом, так что я не успела включиться в беседу.
– Все хорошо, что хорошо кончается! Засим пошел дедуля на бочок! – Гавросич встал из-за стола и удалился к себе, на ходу так цыкнув на ворохнувшуюся в часах кукушку, что мы тоже притихли.
Я даже чавкать перестала.
– Дед устал и перенервничал, – сочувственно нашептала Юля. – Не дай бог кому в его возрасте такие потрясения!
– Мне и в моем возрасте таких потрясений не хотелось, – справедливости ради напомнила я о своей роли в истории. – Кстати, дайте ту газету почитать, хочу знать, что там про меня наврали.
– Почему сразу «наврали», – Эдик, не вставая с табуретки, дотянулся до холодильника, на котором на манер нарядной салфеточки была аккуратно разложена пресловутая газета. – Все правильно написали, вот, читай!
Я пробежала глазами короткую заметку, где броский заголовок занимал места больше, чем весь текстовый блок, и хмыкнула.
Прочитала повнимательнее и крякнула.
Задумалась и помрачнела.
Побарабанила пальцами по столу.
– Что-то не так? – спросил Алекс, наблюдавший за тем, как я знакомлюсь с сенсационным материалом, очень внимательно.
Я посмотрела на Юлю.
Потом на Эда.
Потом снова на Юлю.
– Что? – напряглась она.
Вот что значит тонкая душевная организация художественной натуры – сразу почувствовала неладное!
– Пельмени, – сказала я многозначительно.
– Ты не наелась?
– Тут упомянуты пельмени, – я постучала пальцем по газетному листу. – Те самые пельмени, которые я собиралась варить, но не сварила, потому что извела кипяток на маньяка. Кто знал, что вода была для пельменей? Даже маньяк этого не знал! Знали только я и…
Я перевела тяжелый взгляд на Эдика.
– Полина, объяснись, я не понимаю, в чем дело, – встревоженно пролепетала Юля.
– А дело в том, дорогая моя подружка, что все мужики козлы! – сказала я горько и проутюжила тяжелым взглядом Ромашкина. – Вы, уважаемый полицейский следователь, обещали проверить вот этого подозрительного господина… Да, вот этого, известного нам как Эдик. Кстати, а сами вы действительно следователь? Можно еще раз документик посмотреть?
Ромашкин молча протянул мне свое служебное удостоверение, и мы сцепились взглядами.
– Ты про нашего Эдика говоришь, что ли? – некстати встряла Юля. – Поля, Эдик не подозрительный господин! Честно говоря, меня тоже посещали неприятные мысли, будто это он наш маньяк, но баба Вера его полностью реабилитировала!
– Юля, ты бредишь, – сказала я сердито.
– Вот, смотри! – Подружка шлепнула на стол передо мной клеенчатую тетрадь. – Это дневник бабы Веры, в него она записывала все, что видела, сидя на лавочке во дворе. Тут по минутам зафиксированы все приходы и уходы жильцов нашего дома и незнакомых бабке визитеров.
– Все-все? – Я против воли заинтересовалась.
Вот это бабушка, вот это божий одуванчик! Мышка-наружка!
– Да! Помнишь, когда мы впервые увидели Эдика?
– Когда Чучундру хоронить собирались.
– Ага, а на лестничной площадке как раз лежал парень в черном! – Юля зашелестела страницами. – Оказывается, баба Вера его не один раз возле дома видела.
Я напряглась и вспомнила лежачего парня в черном:
– Точно, это и был маньяк! Вчера он, кстати, снова во всем черном явился, включая бейсболку! Видимо, в тот день, когда мы имели неудовольствие лицезреть его в горизонтальной проекции, он заявился к нам впервые, но дальше лестничной площадки не прошел. Поскользнулся на масляной луже, упал и отключился! Интересно, кто там масло разлил?
– Интересно, откуда маньяк наш адрес узнал!
– Ну, это как раз очевидно, – я сердито посопела. – Ты же накануне бегала на свиданку к какому-то подозрительному Леонарду из Интернета, что ему стоило за тобой проследить?
– Думаешь, тот Леонард и был этим маньяком? – Юля тоже посопела (виновато), но быстро взбодрилась: – Ну вот! Теперь ты понимаешь, что Эдик вне подозрений, он не маньяк, маньяк не он!
Юля так горячо защищала нового друга, что мне стало нехорошо от понимая того, какую боль я ей сейчас причиню.
– Юльк, да я вовсе не об этом, – вздохнула я. – Я же не говорю, что Эд маньяк. Я говорю, что он не Эд!
– Как это?
– А так, – я требовательно посмотрела на предмет беседы. – Все, колись, как зовут тебя, акула пера?
– Черт! Черт, черт, черт! – Эд подергал себя за вихры.
– Черт – это в лучшем случае прозвище, – усмехнулась я. – Псевдоним, как Бульдог, он же Боксер! Давай настоящее имя.
Эд, который не Эд, достал из кармана книжечку удостоверения.
Я развернула ее, положив поверх похожих красных «корочек» следователя.
– Антон Собакин, – прочитала я вслух. – Ага, теперь понятно, почему Бульдог и Боксер… Редактор отдела криминальной хроники…
– Погодите, какой еще Собакин? – Юля скривилась, едва не плача. – Ты правда Собакин? Но это же ужасная фамилия, просто кошмарно звучит: Юлия Юрьевна Собакина…