Беглецы благоговейно смотрели на реку.
– Джентльмены, – провозгласил Гукин, совершив несколько неуклюжий пасс рукой, – перед вами Коннектикут.
Казалось благоприятным знаком, что путники добрались до цели в посвященный Господу день. Они преклонили колени и вознесли благодарственную молитву. Затем Уилл и Гукин снова взвалили на плечи мешки, Нед опять взгромоздился на кобылу, и они пошли на юг, вниз по течению реки. Примерно через милю на противоположном берегу, в отдалении, стали видны крыши английского поселения. Гукин сообщил, что это Виндзор, только тот, который на Коннектикуте, а не на Темзе. Когда они поравнялись с городком, Нед оглядел его через подзорную трубу: пара дюжин унылых бревенчатых хижин, дом собраний с колокольней и на речном берегу паром. Ему казалось невероятным, что переправа через разлившийся Коннектикут возможна, но Гукин заверил его в обратном, пояснив, что паром следует по проложенной по дну реки цепи и построен с таким расчетом, чтобы обеспечивать связь с бостонской стороной даже в самую плохую погоду. И действительно, спустя несколько минут на другом берегу появился человек и начал перетягивать паром к ним.
Это был первый англичанин, которого они встретили почти за неделю. В отличие от молчаливого паромщика на реке Чарльз, этот был молод и склонен поговорить. Но Гукин заблаговременно предупредил полковников, чтобы они не раскрывали, кто такие или куда идут. «Я не знаю, что за люди в здешних краях и как они настроены. Помните о цене за ваши головы. Лучше вам снова стать просто мистером Ричардсоном и мистером Стивенсоном, как на „Благоразумной Мэри“». Поэтому на все вопросы паромщика: издалека ли они идут, куда направляются, приходилось ли им бывать в Коннектикуте, офицеры отвечали односложно. Наконец парень сдался и ограничился тем, что движением сильных рук тянул их к берегу. Течение бурлило по бортам, иногда волна захлестывала на платформу. Кутаясь в кожаную армейскую куртку, в промокших сапогах, Нед впервые вдруг осознал, что такой отныне и будет их жизнь: подозревать каждого встречного, не забывать скрывать настоящее имя, отвечать на любые вопросы коротким «да», «нет» или молчанием. Долго сумеют они это вынести?
Они причалили к западному берегу и уплатили паромщику запрошенную цену: восемь пенсов за лошадь и по два за каждого пассажира. По настоянию Гукина в Виндзоре путники задерживаться не стали и в течение пары часов следовали по накатанной телегами тропе вдоль реки. Наконец часа в три дня они пересекли луг и оказались в предместьях Хартфорда. Поселение выглядело очень похожим на Кембридж, только было больше, и бревенчатые дома стояли гуще, теснясь на грязных улицах с побуревшими сугробами из слежавшегося снега. Из дверей никто не показывался. Ответвление от проложенной вдоль берега дороги повело их вверх по холму к обширному свободному пространству перед домом собраний, из которого доносились громкие звуки исполняемого псалма. Создавалось впечатление, что там собрался весь город.
– Вот бы нам к ним присоединиться! – воскликнул Уилл.
Гукин покачал головой:
– Слишком рискованно.
Он повел их прочь от дома собраний по узкой дороге к большому зданию на перекрестке. Принадлежало оно, по его словам, Уинтропу.
– У него есть еще ферма на побережье под Новым Лондоном, но бо́льшую часть времени он проводит здесь, занимаясь государственными делами. Надеюсь, что сегодня один из таких дней.
Устройство усадьбы было привычным: обнесенный забором участок в несколько акров с садом и загоном для скота, дом с двором и хозяйственными постройками. Гукин завел спутников в сарай, чтобы они ожидали не на виду. Пока он ходил проверить, кто дома, полковники в очередной раз расположились отдыхать на соломе в окружении дюжины коров. Нед стянул сапоги, снял чулки и попытался выжать их насухо. Ступни онемели.
– Ты не против, мой мальчик? – обратился он к зятю.
Уилл опустился перед ним на колени, стащил перчатки и стал массировать тестю ноги в стремлении немного их согреть.
Через некоторое время до них донеслись звук отпираемой калитки и девичьи голоса со двора. Оба офицера подошли к двери сарая и припали к щелям. Взрослая пара – мистер и миссис Уинтроп, надо полагать, – вернулась домой с пятью юными дочерьми, старшей из которых было лет пятнадцать. Все кутались в одежду от холода. Уинтроп пожимал руку Гукину. Что он говорит, расслышать не получалось. Потом он обнял гостя за плечи и повел к дому. Семья потянулась следом. Дверь закрылась.
Прошла, казалось, вечность. Свет дня начал меркнуть. В сарае сгущались сумерки. Нед натянул сырые чулки и сапоги и улегся на солому. Он закрыл глаза, но слишком устал, чтобы спать. Уилл стоял у двери. Спустя какое-то время Нед услышал его шепот: «Кто-то идет». Гофф прошел на середину сарая и помог тестю встать.
Нед еще отряхивал с куртки солому, когда вошел Гукин, а следом за ним плотного сложения мужчина лет пятидесяти с лампой в руке. Он поднял ее, осветив лица цареубийц, а заодно и свое: вытянутое, узкое, говорящее о недюжинном уме и проницательности. Крупный нос, кажущийся еще более мясистым в свете фонаря, сразу навел Неда на мысль о Кромвеле.
– Губернатор, позвольте вам представить Эдварда Уолли и Уильяма Гоффа, – сказал Гукин и обратился к полковникам. – Похоже, нет нужды притворяться, что вы не те, кем на самом деле являетесь.
Нед отметил, что Уинтроп не протянул им руку.
– Мы сожалеем, сэр, что поставили вас в такие условия.
Уинтроп не ответил, продолжая внимательно разглядывать их.
– Я изложил губернатору ситуацию, – сказал Гукин. Он нервно потирал ладони. – К несчастью, он не считает для вас возможным оставаться в Коннектикуте.
В отчаянии Уилл положил руку Неду на плечо.
Уинтроп поставил лампу и прокашлялся.
– Простите меня, джентльмены. Касайся риск только меня, я бы не колебался. Но на мне лежит ответственность за народ этой колонии. Многие тут сочувствуют вашему делу. Но даже так я не могу поручиться, что какой-нибудь иуда не польстится на награду в двести фунтов. В итоге мы навлечем на наши головы гнев английского правительства. Вы можете остаться здесь на ночь – Дэниел заверил меня, что никто в городе вас не видел, – но с рассветом должны уйти. Мне жаль.
– Уйти? – переспросил Нед недоуменно. – Уйти куда?
– Вот в этом вся соль, – вмешался Гукин. – Губернатор предлагает Нью-Хейвен.
– И как далеко он расположен?
– Еще сорок миль.
Уилл застонал.
– Почему в Нью-Хейвене для нас будет безопаснее, чем в Коннектикуте? – поинтересовался Нед.
– Это независимая колония, основанная двадцать лет назад на принципах, взятых строго из Писания, – сказал Уинтроп. – Ее обитатели не признают власти короля. Говоря точнее, они никакой власти не признают, кроме Бога. Я знаком с тамошним священником, Джоном Девенпортом. Мне в любом случае нужно послать ему лекарства. Я договорюсь с человеком из местных, чтобы проводил вас.
Уилл удивленно повернулся к Гукину:
– Вы не идете с нами, Дэн?
– Я дорогу не так хорошо знаю. – Гукин выглядел смущенным. – К тому же я обещал Мэри вернуться через две недели домой. Со здешним проводником вы будете в надежных руках, поверьте.
Уинтроп не пригласил их ночевать в дом, но вернулся с хлебом, сыром, пивом, одеялами и лампой. Гукин, хотя его и звали в гости, отказался и остался с полковниками, отклонив все попытки его переубедить.
– Я до сего дня делил с вами все трудности. И не оставлю вас до конца, – сказал он.
Уилл предложил им поразмышлять над текстом из Евангелия от Матфея, глава 6: «Взгляните на птиц небесных: они не сеют, и не жнут, и не собирают в житницы; и Отец ваш Небесный питает их».
В последний раз улеглись они все трое вместе, для тепла. Двое других уснули быстро, но Нед с час или больше лежал с открытыми глазами. Хотя Уинтропу он не сказал, но Джон Девенпорт был ему известен по меньшей мере по репутации. Сестра Неда Джейн много лет прожила в тамошней колонии. Ее муж, Уильям Хук, состоял при Девенпорте помощником. И хотя слова она подбирала осторожно, а сам Хук неизменно отзывался о преподобном как об истинном человеке Божьем, он улавливал некоторую ее холодность по отношению к основателю Нью-Хейвена. Теперь, размышляя об этом, Нед вспомнил, что именно Джейн настояла на возвращении в Англию. Он и так и сяк раскидывал мозгами, так и не придя к окончательному выводу, за исключением факта, что выбора у них нет и им следует быть благодарными Господу, который в неизмеримой своей мудрости направляет их к единственному во всей Америке человеку, готовому их защитить.
В предрассветный час Неда разбудил бьющий в лицо свет лампы. Над ним склонялся Уинтроп. С собой он привел человека лет тридцати, невысокого роста и широкоплечего.
– Это Саймон Лобделл, житель Хартфорда, хорошо знающий Нью-Хейвен. Саймон, вот люди, которых тебе предстоит вести.
Имен губернатор не назвал, и то, как Лобделл поджимал губы, заставляло предположить, что ему строго запретили приставать к путникам с расспросами.
Нед поднялся на онемевшие ноги и занялся приготовлениями к отъезду: скатал одеяло и закинул мешок на спину лошади Лобделла, потому как твердо решил пройти оставшийся путь пешком. Потом пришло время прощаться. С Уинтропом процедура носила формальный характер, но, обняв Гукина, Нед ощутил выступившие на глазах слезы и постарался говорить как можно меньше, чтобы открыто не расплакаться.
– Господь да хранит вас, Дэн, и спасибо. А если нам не суждено свидеться… – Голос изменил ему. Пришлось расцепить объятия и отвернуться.
– Мы встретимся снова, друг мой, – сказал Гукин. – Не сомневайтесь. На этом свете или на том.
Нед не повернулся. Вскинув в знак согласия руки, он вышел на двор. Потом утер глаза и стал слушать, как Уилл произносит слова прощания. Вскоре зять присоединился к нему, затем появился Лобделл и взял лошадь под уздцы, под перестук копыт они миновали калитку и вышли на улицу, не оглядываясь назад.