– Милостью Божьей, – сказал он, весьма тронутый, – будь у нас две сотни таких товарищей, как вы, нам никто не был бы страшен ни в Старой Англии, ни в Новой.
Вероятно, именно так им и следует поступить, размышлял он тем вечером, покуривая в своей комнате трубку и глядя на сверкающую лунную дорожку, пролегшую по водам гавани: перестать убегать, собрать в Америке свою Армию нового образца, провозгласить здесь республику и дать бой королю. И таково было ложное ощущение защищенности, навеянное атмосферой Нью-Хейвена, в окружении одинаково мыслящих с ним людей и вдали от опасностей Бостона, что Нед стал обдумывать эту идею всерьез, вплоть до того, что сел набрасывать перечень требуемых сил. И лишь позднее осознал, что поддался свойственной людям слабости и ответ известен ему давно: одно желание поверить во что-то еще не делает эту вещь реальной.
Как-то вечером за ужином Девенпорт описал им, как устроено управление колонией. Согласно Моисееву закону, только те, кому предопределено спастись, достойны стать членами церкви. Только члены церкви имеют право голосовать и занимать должности. И поскольку именно Девенпорт решал, кто входит в число предопределенных, и имел непререкаемую власть изгонять не оправдавших свое предназначение, все правительство находилось в его руках.
– Государство у нас теократическое, – заявил он. – Это единственная колония в Америке, где власть мирская отступает перед властью духовной.
– Нужно нам было ввести такие же строгости в Англии, когда была возможность, – сказал Уилл. – Мы бы тогда здесь сейчас не сидели.
Нед подумал, что это, наверное, самое глупое из суждений зятя, какое ему приходилось слышать. Даже Оливер не рискнул бы проводить такую политику. Но, следуя принятому решению избегать дискуссий, он лишь вежливо заметил, что есть, видимо, разница между сообществом в несколько тысяч душ, эмигрировавших именно в стремлении разделить общую долю, и целой нацией в несколько миллионов человек.
Тем не менее номинальный губернатор в колонии Нью-Хейвен имелся, и во вторник, 26 марта, примерно три недели спустя после прибытия полковников в город, мистер Уильям Лит, которому выпало влачить эту незавидную долю, пожаловал в дом Девенпортов с неприятным известием. Лит был унылого вида законник, не достигший еще пятидесяти лет. Он прискакал из своей резиденции близ городка Гилфорд и привез копию ордера, который губернатор Эндикотт вынужден был наконец издать в Бостоне. Ордер приказывал взять под стражу «презренных цареубийц Уолли и Гоффа». Они в смятении передавали бумагу один другому.
– Юрисдикция Эндикотта на Нью-Хейвен не распространяется, – заявил Девенпорт. – Мы не будем исполнять приказ. Пусть Массачусетс и Коннектикут преклоняют колени перед королем, если им угодно. Мы признаем одного только Бога.
Лит беспокойно сцеплял и расцеплял пальцы.
– По сути, вы, как всегда, правы, мистер Девенпорт. Но те колонии образованы на основании королевской хартии, тогда как мы на данный момент ее пока не получили. И если станет известно, что мы укрываем двух человек, подписавших смертный приговор королю, то вряд ли когда получим.
– Мы просуществовали здесь двадцать лет без всяких хартий.
– Бо́льшую часть этого времени Англия была республикой, а ее правительство симпатизировало нам. Теперь, боюсь, все обстоит совсем иначе.
Девенпорт взял ордер, медленно разорвал его и бросил обрывки на пол.
– Вот что я думаю про Эндикотта и его приказы, а также о Карле Стюарте, коли на то пошло, что о первом, что и о втором. Бостон послал людей, чтобы осуществить аресты?
– Пока нет.
– Вот видите? Они не смеют!
– Но они придут, мистер Девенпорт, – возразил Лит тихо. – Рано или поздно. Если не люди из Бостона, так люди из Лондона. И пусть наша милиция отважна и хорошо вооружена, ей не под силу противостоять им.
– Эх, Уильям. – Девенпорт печально покачал головой. – Уильям, я начинаю опасаться за состояние вашей души.
Нед вскинул руку:
– Позвольте мне сказать слово как одному из тех, кто стал источником всех этих неприятностей? – Осознание собственной глупости было для него в тот миг почти столь же острым, как понимание опасности положения, в котором они оказались. – Наша ошибка – моя ошибка – состоит в том, что мы так свободно разгуливали по Нью-Хейвену. Нам следовало вести себя более осмотрительно: использовать не настоящие имена, а лучше вообще не показываться на улице, пока вся эта суматоха не уляжется.
– И ты говоришь это теперь! – воскликнул Гофф.
– Да, Уилл, я говорю это теперь, хотя согласен, что об этом нужно было сказать раньше. Нам обоим. Но мы устали после путешествия, инстинкты наши не были так остры, как следовало. Нам определенно нельзя дольше оставаться здесь. Возникает старая проблема: куда идти?
Еще не договорив, Нед почувствовал, что в уме у него забрезжил план. Он сомневался.
– Сейчас, поразмыслив, я могу сказать, что у меня появилась идея. Некий намек на идею, во всяком случае. Хотя она таит определенный риск – как для вас, джентльмены, так и для нас. – Он замолчал.
– Риска мы не боимся, – сказал Девенпорт. – Продолжайте.
На следующее утро полковники покинули Нью-Хейвен на паре одолженных у Девенпорта лошадей, на которых были навьючены все их пожитки. Прежде чем покинуть город, они решили проехать вокруг центрального луга, благодаря и желая всего доброго всем, кого узнали. Некоторые спрашивали, куда лежит их путь. Офицеры не отвечали прямо, говорили только, что пришла пора перебираться, «возможно, к другим берегам». Когда несколько позднее их заметили на дороге, проложенной вдоль западного побережья, то логично предположили, что они направляются в голландскую колонию, возможно, чтобы сесть в Новом Амстердаме на корабль до Голландии.
Путешествовали они без проводника – чем меньше людей посвящено в тайну, тем лучше, да и дорога, хотя и извилистая, была несложной, следуя линии берега. Слева от них постоянно слышался шум разбивающегося о камни прибоя, а справа тянулся темный сосновый лес. Спустя десять миль они въехали в город Милфорд, часть колонии Нью-Хейвен. Офицеры остановились у главной лавки и купили у ее хозяина Майки Томкинса кое-какие товары: сеть, нож, топорик, котелок. Они осведомились о расстоянии до Нового Амстердама, перекинулись с прочими посетителями парой слов насчет погоды и состояния дорог, потом вышли. Выходя, они заметили, что к доске пришпилен плакат с предложением награды за их поимку. Судя по тому, как некоторые покупатели в лавке смотрели на полковников, облачившихся в старые армейские кожаные куртки, их узнали. Хорошо.
Они проехали немного по дороге в обратном направлении, спешились и вели лошадей по лесу примерно с милю, пока не нашли небольшую лужайку у ручья. Здесь набрали хвороста, развели костер, поджарили кусочки баранины, набили сеть листьями и мхом, улеглись и стали ждать. Уилл читал Библию. Нед курил трубку.
Часов в семь, когда солнце стало садиться, полковники свернули лагерь и затоптали тлевшие в костре угли. Их путь обратно к дороге сопровождался звуками готовящегося к ночи леса: жутковатым криком козодоя и ревом лягушки-быка. Следовать по извилистой прибрежной тропе в темноте оказалось не так-то просто. Ничего не видя, лошади отказывались идти, так что в итоге офицерам пришлось спешиться и вести их. Волны бились о скалы. Даже Нед, твердый характер которого был устойчив к подобным суевериям, чувствовал, что дьявол словно повсюду подстерегает их.
Ко времени, когда они достигли Нью-Хейвена, уже наступила полночь. Тоненький серп луны едва освещал широкую, поросшую травой улицу. Полковники миновали тринадцать домов, все темные, и наконец добрались до усадьбы Девенпорта, где в окне наверху горела свеча. Никто не заметил, как беглецы входили внутрь, и в течение следующих пяти недель они не высовывали носа за порог. В городе царила уверенность, что офицеры уехали.
Глава 16
Ричард Нэйлер оказался в Бостонской бухте солнечным вечером в последний день апреля, после восьми недель плавания через Северную Атлантику.
До этого момента в промежутках между приступами морской болезни, донимавшей его все бесконечное и отвратительное путешествие, он представлял себе место назначения как некую примитивную торговую факторию с бревенчатыми домами, дощатой пристанью и голой церковью, полной постнолицых пуритан. И посему удивился, проплывая мимо охраняющей вход в гавань каменной крепости с батареей из тридцати орудий и далее по фарватеру мимо стоящих на якоре больших кораблей, пока перед ним не открылся вид на череду причалов, кранов и складов, растянувшихся на добрых полмили. За портом появились в поле зрения красивые дома из красного кирпича, две большие церкви и еще одна крепость, расположенная на господствующем над поселением холме. А за всем этим, уходя, как казалось, в бескрайнюю даль, простирались равнины, леса и реки колонии. Нэйлер вцепился пальцами в планширь «Принца Гарри» и в первый раз покрылся холодным потом при мысли о задаче, которую на себя взвалил.
Но мучения его еще не вполне закончились, так как, едва сойдя на берег, он вынужден был расставить пошире ноги, чтобы не потерять равновесия при встрече с неподвижной землей. Плавание не прошло бесследно. Новый Свет раскачивался и танцевал под ним. Нэйлер согнулся, упершись ладонями в колени, и его вырвало прямо на причал. Через полминуты, сплюнув горечь, он выпрямился, утер губы тыльной стороной ладони и огляделся – не видит ли кто. Но в деятельной суматохе разгрузки никто не глядел в его сторону.
Он прищурился и попытался определиться, куда идти.
Погожий день. Непривычная яркость света, отражающегося в покрытой рябью воде. Насыщенные зеленые и голубые краски. Крики незнакомых морских птиц. Разливающийся в воздухе аромат, определить который до конца не удавалось, – странная, сладковатая пряность.
Англия, и в то же время не Англия.
«О, Америка моя! Мой край вновь обретенный…»
Окончательно удостоверившись, что его не стошнит снова, Нэйлер достал из внутреннего кармана блокнот и сверился со списком имен, сообщенных капитаном Бридоном в Лондоне. Разыскав нужный адрес, он назвал его матросу, согласившемуся послужить носильщиком. Дом с комнатами внаем располагался в средней части узкой улочки неподалеку от гавани. В многолюдном общем зале висел табачный чад. Двадцать человек, очень похожих на Бридона, – купцы, судя по внешнему виду, капитаны и судовладельцы – сидели сгрудившись за столами с кувшинами пива и вина. Когда он вошел, некоторые повернулись посмотреть – открытие двери приводило в движение слои табачного дыма, вытягивая их на улицу, – потом вернулись к своим трубкам и делам.