– Да благословит вас Бог. Вы добрый человек.
Его, похоже, изумило чувство, вложенное ею в эти слова.
– Вы не зайдете на минуту?
– Нет. Спасибо, но мне пора возвращаться к моим собственным детям.
Фрэнсис проделала почти половину пути до дома, когда поняла вдруг, что дородная женщина в коричневом платье и зеленом чепце, бросившаяся ей в глаза в конце улицы, где живет Уилсон, находится не далее как в пятидесяти шагах позади нее. Фрэнсис нырнула в церковь Сент-Мэри-ле-Боу, быстрым шагом прошла по нефу и вышла через алтарную дверь, двинулась дальше по улице, потом налево на Олд-Джури. Женщина по-прежнему следовала за ней, но немного отстала. Фрэнсис свернула во двор, пробежала по мостовой, нашла незапертую дверь и спряталась в проходе за ней. Означает ли это, что за Уилсоном следили? Или их интересовал ее дядя? В этом случае не следует ли пойти обратно к Уилсону и предупредить, что она могла привести опасность к его порогу?
Фрэнсис прождала более получаса, пока церковные колокола не прозвонили двенадцать, затем решила, что риска нет. Женщины в узком переулке не было. Она кружным путем направилась к Суон-Элли, постоянно бросая взгляды через плечо, но, кажется, ей удалось избавиться от преследовательницы.
Едва придя домой, она рассказала дяде Уильяму о случившемся. Тот, похоже, не встревожился. Ему приходилось идти на большой риск, чтобы сохранить живой веру. Он принимал эту опасность, как и Уилсон.
– Всё в руках Божьих, – сказал он.
Глава 24
В то же воскресенье, когда Хук встречался с четырьмя мужчинами из Америки, Ричард Нэйлер отплыл в Роттердам.
Четыре дня спустя, вечером в четверг, 6 марта, он стоял, пригнувшись, у окна расположенной на верхнем этаже спальни в голландском городе Делфте, нацелив подзорную трубу на выбеленный известью дом с плоским фасадом, находящийся прямо напротив через канал. Было начало седьмого, солнце как раз садилось, тени крались по увешанным камчатной тканью стенам. Позади него в сделанном из лучшего дуба кресле с высокой спинкой восседал сэр Джордж Даунинг, посол его величества в Гааге. Этажом ниже расположились с полдюжины английских солдат, с оружием, но в цивильной одежде. Они незаметно, порознь прибывали всю вторую половину дня с «Арапа», корабля Королевской африканской компании, принадлежащей герцогу Йоркскому. Корабль стоял у причала в порту Роттердама милях в шести к югу.
– А если они не придут? – Даунинг зевнул.
– Придут, – сказал Нэйлер, немного подведя фокус, чтобы рассмотреть улицу. – Я читал их письма. Привязанность – вот их слабость, поверьте мне. Это для них как катехизис.
– Представьте себе человека, который соскучился по жене настолько, что готов жизнью рискнуть, лишь бы ее увидеть. – В тоне посла звучало недоверие. Он хохотнул.
Нэйлер его ненавидел.
Ричард вернулся в Лондон из Бостона в конце июля, полный решимости усилить поиски тех цареубийц, что еще разгуливали на свободе на континенте: если Уолли и Гофф в их числе, он достаточно скоро о них услышит. Когда он доложил Хайду, ныне графу Кларендону, о фиаско своей миссии в Америке и высказал предположение, что их добыча могла сбежать в Голландию, Хайд сообщил ему о недавнем переназначении Даунинга послом.
– Напишите ему. Он охотно поможет.
– Даунинг в Гааге? – удивился Нэйлер. – Но он представлял в Голландии Кромвеля.
– Вот именно. А теперь представляет государя. Между нами, он вышел на нас еще в бытность короля в изгнании и зарекомендовал себя весьма полезным шпионом. Это еще один из бывших сторонников Парламента, стремящийся теперь выказать свое рвение. Не принимайте такой оскорбленный вид, Нэйлер, – щепетильность вам не к лицу.
И Даунинг действительно доказал свою эффективность в выслеживании цареубийц, против этого не поспоришь. Причем именно благодаря своему прошлому. Уроженец Салема, что в Массачусетсе, он был одним из первых выпускников Гарварда, а перед тем как поступить на государственную службу, состоял капелланом в Армии нового образца. После Реставрации он поддерживал дружеские связи с находящимися в изгнании бывшими соратниками, по-прежнему доверявшими ему. Переданные им в следственный комитет Нэйлера донесения пестрили именами и явками. Из тринадцати до сих пор остающихся на свободе подписантов смертного приговора королю Даунинг собрал достоверные сведения о шести. Бывший сапожник Джон Хьюсон, лишившийся глаза во время похода армии Кромвеля в Ирландию, недавно умер в Амстердаме – его фамилию можно вычеркнуть из списка. Майлз Корбет, престарелый законник, обитал в Голландии между Зволле и Кампеном. Остальные четверо: Валентайн Уолтон, зять Кромвеля, сэр Джон Баркстед, бывший лейтенант лондонского Тауэра, Джон Диксвелл и полковник Джон Оки, являвшийся прежде командиром Даунинга, все жили в городе Ханау близ Франкфурта.
Находясь в Германии, они были недостижимы. Но, заманив в Голландию, их можно схватить.
Даунинг обеспечил имена, а кто придумал ловушку, так это Нэйлер. Жил в Делфте торговец Абрахам Кикке, служивший цареубийцам в качестве почтальона: он помогал обмену письмами между Баркстедом и Оки и их женами в Англии. Нэйлер прочитывал письма перед тем, как их вручат, и поразился нежности их тона. По его совету Даунинг предложил Кикке награду в двести фунтов за голову, если ему удастся заманить беглецов в свой дом на вроде бы как тайную встречу с их женами.
– Надежда увидеть снова своих супруг будет для них слишком заманчива, джентльмены, – заверил Нэйлер следственный комитет.
Чтобы рыба вернее клюнула на наживку, Даунинг пообещал Оки безопасный проезд по Голландии.
Рандеву было назначено на первую неделю марта, хотя миссис Оки и леди Баркстед ничего о нем не знали и оставались в Англии.
В семь вечера колокола огласили Делфт мелодичным звоном, и полчаса спустя дом Кикке погрузился в темноту, за исключением лампы, горящей в окне нижнего этажа. Может, они и не придут, предположил Даунинг. В таком случае, ответил Нэйлер, он вернется на следующий день и на следующий, и так сколько понадобится. Сидящий сзади посол поерзал в кресле и вздохнул.
Внезапно от угла улицы справа отделились две тени: двое плотного сложения мужчин, держатся вместе, идут быстро, несомненно вооружены. Двое миновали освещенное окно и остановились. Несколько секунд спустя их силуэты обрисовались на миг в вытянутом прямоугольнике желтоватого света. Оба шагнули через порог, и дверь закрылась.
– Они здесь, – сказал Нэйлер, глядя, прищурившись, в подзорную трубу. – Вошли внутрь.
– Сколько их?
– Двое.
Даунинг подошел, встал рядом и положил руку на плечо Нэйлера. У посла было мясистое лицо и объемистое брюшко, от одежды исходил запах жареной баранины. Нэйлеру пришлось сделать над собой усилие, чтобы не скривиться. Пару минут спустя в окне на верхней лестничной площадке появилась свеча.
– Это сигнал, – сказал Даунинг. – Пойду предупрежу солдат.
Он уже повернулся, чтобы уйти.
– Подождите, – окликнул его Нэйлер, подстраивая фокус на трубе. – Тут третий.
По указанию Нэйлера Кикке расширил список приглашенных, включив в него живущего в окрестностях Амстердама Майлза Корбета. Кикке спросил у него, не хочет ли он повидаться с товарищами. И, судя по всему, Корбет пришел, как того и ожидал Нэйлер, – не смог больше выносить тяжести одиночества. Его согбенная фигура появилась с противоположного направления. Шел он медленно, как подобает человеку почти семидесяти лет. Дверь открылась, впуская его, и он тоже растворился во тьме.
– Пора? – спросил Даунинг.
Эта готовность предать бывших друзей и еще что-то неуловимое делали его общество невыносимым для Нэйлера.
– Пусть избавятся от плащей и пистолетов, сэр Джордж, и выпьют по стакану вина. Он как-никак станет для них последним.
Они выждали еще полчаса, потом спустились к собранным ими людям. Один из солдат держал мешок с ручными и ножными кандалами, другой – палку с прикрепленным на конце фонарем. Даунинг достал пистолет, Нэйлер сделал то же самое. Вместе они вывели отряд на пустынную улицу. Пока они шли по мостику через канал, Нэйлер ощутил в груди знакомое чувство радостного трепета.
По уговору Кикке оставил незапертой парадную дверь. Даунинг протолкался в первый ряд группы, идущей арестовать цареубийц. «Хочет пожать лавры, – подумал Нэйлер. – Наверняка черновик его донесения Кларендону уже готов». Даунинг обернулся и приложил к мясистым губам палец. Солдаты тихонько пробрались в холл. Из комнаты справа доносились голоса. Когда все собрались, Даунинг повернул ручку и распахнул дверь.
Цареубийцы сидели в обществе Кикке у пылающего огня, пили пиво и курили трубки. Выражение шока и ужаса на их лицах при появлении солдат и знакомой физиономии Даунинга надолго останется в памяти Нэйлера. Пожилой Корбет рухнул на пол в некоем подобии припадка. Его костлявое тело дергалось и выстукивало дробь по полированным доскам, словно марионетка, – даже надеть на него наручники удалось с трудом. Пять минут спустя все было кончено. Глядя им вслед, Нэйлер ощутил, что на некоторое время, хотя бы на эту ночь, получит передышку от невыносимой пытки при мысли, что ему так и не удалось проделать то же самое с Уолли и Гоффом.
Минуло несколько дней, прежде чем Нэйлер получил возможность допросить пленников.
Когда весть об их аресте распространилась, у тюрьмы собралась толпа местных сочувствующих. Суду представлена была петиция об их освобождении. Даунингу пришлось задействовать все свои силовые рычаги и сунуть несколько щедрых взяток, чтобы грамота об экстрадиции была подписана и заключенных передали под надзор Нэйлера. В два часа дня во вторник их под конвоем английских солдат провели по пустынным улицам, посадили в шлюпку и доставили на стоящий в Роттердаме корабль «Арап», где заковали в железо и поместили в трюме в отдельных каютах. На следующее утро корабль поднял якорь, и Нэйлер спустился под палубу, чтобы проинспектировать добычу.
Меньше всего его заботил Майлз Корбет: верткий адвокат, член комитетов, он не сражался на полях Гражданской войн