Нэйлер грохнул по столу кулаком с досады.
Быстро разобравшись с корреспонденцией, накопившейся за время его отсутствия, он отправился в Вустер-хаус, чтобы повидать лорд-канцлера и доложить о событиях в Делфте.
– Еще у нас есть новые сведения, подтверждающие, что Уолли и Гофф все еще находятся в Америке, – добавил он, закончив. – Почти наверняка в Нью-Хейвене, живут под крылышком у Девенпорта и его друзей.
– Вы же говорили, что они должны быть в Голландии?
– Я допускал такую возможность. Но мне сдается, что нам снова следует сосредоточить свои усилия на Америке.
– Что предлагаете?
– Я пришел к выводу, что государственный секретарь Морис был прав. Задача требует организации настоящей экспедиции. Больше никаких ставок на местные поисковые отряды. Нам следует двинуться прямиком на Нью-Хейвен и разрушать этот городишко до тех пор, пока его жители не согласятся выдать преступников.
– Нам? Кто будет руководить этим предприятием?
– Я бы снова предложил себя, если позволите. Но на этот раз я не вернусь, пока не достигну цели.
– Уолли и Гофф, – простонал Хайд. – Уолли и Гофф. Я уже предупреждал вас. Вы рискуете допечь всех своей настойчивостью в этом деле. Когда с тремя арестованными в Голландии цареубийцами будет покончено, получится, что мы казнили тринадцать человек. – Клерк порывался было возразить, но Хайд вскинул руку. – Этого достаточно, мистер Нэйлер. Дух времени переменился. Народу начинают надоедать кровавые зрелища. Нам грозит опасность сотворить из убийц мучеников. Если Уолли и Гофф попадут к нам в руки, им, разумеется, придется заплатить определенную законом цену. Но я категорически запрещаю вам тратить всё новые государственные ресурсы ради этой бесплодной затеи. Я ясно выразился?
– Разумеется, милорд.
Но пока Нэйлер раскланивался, прежде чем выйти из комнаты, его изворотливый ум уже вращался вокруг Уолли и Гоффа, ища новые способы заманить их в ловушку.
Дата тройной казни была намечена на 19 апреля, субботу, чтобы собрать наибольшее количество зрителей. Рано утром склоны вокруг Тайберна заполнили тысячи зевак и обычная для таких зрелищ публика: продавцы пива, рома, устриц, пирожков и тому подобного. Взрослые сажали детей на плечи, чтобы было видно лучше. Нэйлер наблюдал, и ему не показалось, что лондонская толпа существенно утратила интерес к потрохам и крови.
Народу собралось столько, что куски плетня, на которых волокли осужденных, не могли проехать, и приговоренным пришлось проделать последнюю часть пути пешком: Оки был первым, за ним полчаса спустя последовал Баркстед, удостоившийся самых громких насмешек, замыкающим шел Корбет. Пленников завели на установленную под эшафотом телегу, сняли с них парики и накинули на шеи петли. Жаровни, на которых калились железные щипцы, весело пылали под весенним солнцем. Каждый из приговоренных произнес последнее слово; Оки метнул стрелу в Даунинга («тот, кто был прежде моим капелланом, преследовал меня до самой могилы») и призвал толпу поддержать короля. Затем Баркстед выкрикнул: «Господи Иисусе, прими наши души!» Лошадь стегнули по крупу, телега двинулась вперед, а приговоренные повисли в ряд на веревках.
Но толпа – причудливая тварь, каждая со своим характером, двух одинаковых не бывает, как подсказывал Нэйлеру опыт. Когда палач приступил к потрошению, над Тайберном повисла странная тишина, и клерк убедился в правоте Хайда – людям это зрелище действительно опротивело. Они начали расходиться задолго до четвертования и помещения голов в кипяток. А когда на следующий день части тела Оки в качестве награды за раскаяние были переданы его семье для христианского погребения, на похороны в Степни собралась такая куча народа, что церемонию пришлось прервать из опасения уличных беспорядков, и останки втайне предали земле в пределах Тауэра.
В следующий понедельник, когда Нэйлер вошел в коридор Тайного совета, Хайд его уже ждал.
– Разве я не предупреждал вас, что это могло случиться? Вчера нам пришлось перевести его величество в Хэмптон-корт из соображений безопасности. Больше никаких казней. Посему, если мы обнаружим некоего цареубийцу, с ним следует разделаться иными методами.
Нэйлер удивленно посмотрел на него:
– Вы хотите, чтобы я отправил за океан наемных головорезов, чтобы они их убили?
– Почему нет? Главное, чтобы в этом не могли обвинить нас.
В течение весны и лета Нэйлер продолжал собирать свой поисковый отряд. Весть о поимке Баркстеда, Корбета и Оки заставила беглецов испуганно затаиться. Даунинг сообщил о смерти еще двоих. Валентайн Уолтон, женатый на сестре Кромвеля, коротал свои последние дни, зарабатывая на жизнь в качестве садовника, и раскрыл истинную свою личность на смертном одре. Томас Челлонер, как оказалось, скончался в Мидлбурге год с лишним назад. В живых оставались лишь семеро подписантов смертного приговора; Эдмунд Ладлоу, живущий в швейцарском Веве под псевдонимом Эдмунд Филлипс, и Уильям Сэй, тоже в Веве, находились под защитой швейцарского кантона Берн; Майкл Лайвси, по слухам, обретался где-то в Роттердаме; Дэниел Блегрейв был замечен в немецком Ахене; Уолли и Гофф в Америке. Про местонахождение Джона Диксвелла, бывшего губернатора Дуврского замка, никто не знал.
Пятьдесят два из пятидесяти девяти были казнены, умерли от естественных причин или подверглись пожизненному заточению, и только один человек, Ингольдсби, получил помилование. Недурной счет. И все-таки Нэйлера глодала мысль о не полностью выполненной пока работе. Он просиживал часы над своей таблицей цареубийц, испещренной теперь черными полосами вычеркнутых имен. Лорд-канцлер прав – убийство оставалось единственной реалистичной мерой удаления остальных. Но если такое было вполне возможно в Европе, кишащей английскими агентами и бывшими солдатами в поисках куска хлеба, то как найти подобных людей в Америке? Чем глубже он погружался в проблему, тем сильнее убеждался в том, что добиться успеха в деле с Уолли и Гоффом можно только путем военной экспедиции. Но Хайд ни за что не передумает и не пойдет на организацию столь дорогостоящего мероприятия исключительно ради поимки двух полковников. Так что делать?
Ответ пришел к нему одной июльской ночью, когда он лежал в кровати, не в силах уснуть из-за жары.
Герцог Йоркский.
Брат короля, не достигший еще тридцати, всегда пытался найти способ набить мошну, а если при этом удастся сыскать и военную славу, тем лучше.
Нэйлер подстроил их встречу на следующий день в Палате лордов, где герцог любил сидеть вразвалку на Шерстяном мешке, позевывая во время дебатов. У него было лицо сластолюбца – длинное и бледное, как полуночная луна, с широкими мягкими губами и неизменным выражением скучающего презрения. Когда он встал, чтобы выйти из зала, Нэйлер занял позицию у двери и низко поклонился.
– Ваше королевское высочество…
Герцог помедлил и вперил в него взгляд отягощенных мешками глаз.
– Ах да, мистер…
– Нэйлер, ваше королевское высочество.
– Нэйлер? – Вид у герцога стал такой, словно его разбудили посреди ночи. Венценосный ум работал с трудом. – Наш главный охотник за цареубийцами?
– Именно, сэр. – Очередной поклон.
– И как продвигается дело?
Королевская особа двинулась дальше в сопровождении привычной свиты из прихлебателей. Нэйлер проскользнул и занял место рядом с ним.
– По большей части завершена, сэр. На свободе осталась всего горстка преступников. Несколько на континенте и двое в Америке…
За время, потребовавшееся на путь по коридору, Нэйлер ухитрился вкратце описать свой визит в Новую Англию и пережитое разочарование.
– Ужасно, – заявил герцог безразличным тоном.
– Ужасно, сэр, сталкиваться с подобными препятствиями со стороны королевских подданных. И вдобавок есть еще голландцы.
Герцог остановился у ведущей во двор двери. Проблеск интереса в глазах.
– А что голландцы?
– Похоже, их гаванью в Новом Амстердаме пользовались цареубийцы. Но голландские поселенцы думают только о деньгах. Колония в целом весьма процветает и препятствует расширению наших владений. Но при этом слабо защищена.
– Вы это видели?
– Во время визита к губернатору тамошнего форта я насчитал всего двадцать орудий. Милиция у них крайне малочисленная.
– Любопытно. – Герцог одарил его легкой улыбкой, словно монету подал. – Ну, доброго вам дня, мистер…
– Нэйлер, ваше высочество.
Пока герцог пересекал внутренний двор, Нэйлер смотрел ему вслед. Зерно брошено, осталось дождаться всходов. Тем временем он продолжит собирать сведения о местонахождении Фрэнсис Гофф и Хуков, хотя они снова исчезли, оберегаемые пуританской сетью, опутавшей Лондон.
Фрэнсис предстояло запомнить жаркие месяцы этого лета как худшие для нее и ее семьи за все время со дня бегства Уилла.
Едва прослышав об аресте Сэмюела Уилсона, они погрузили пожитки на пару тачек, и Фрэнсис, ее дети и Хуки в спешке покинули Суон-Элли ради другого потайного места, расположенного на Вест-Хардинг-стрит в Холборне, что сразу к северу от Флит-стрит. Их новое жилище было еще более убогим, чем прежнее: две спальни на восьмерых в сыром доме на мрачной улочке, имеющей всего шагов пятьдесят в длину. Пьяницы из близлежащих пивных использовали ее в качестве отхожего места. С наступлением жары сточная канава начала вонять. Бетти и Нэн снова разболелись. Оставив тетю Джейн сидеть с детьми, Фрэнсис устроилась на работу резчицей табака в мастерскую на реке. Непросто было бодриться перед малышами, тем более что Фрэнсис чувствовала себя отчасти виноватой в навлеченных на них страданиях.
Она сразу призналась дяде, что подложила свое послание в его письмо к Девенпорту. Он рассердился, но ненадолго. Хук заставил ее в точности повторить написанное.
– Если ты не употребляла имен, то не вижу ничего страшного. – Он даже пошутил на этот счет. – Только представь, Фрэнсис, твоя любовная записка в руках Тайного совета.
Внешне Хук никак не переменился. Пока Фрэнсис работала, а тетя Джейн присматривала за детьми, он продолжал сочинять свои «осведомители». Но, опасаясь адресовать их напрямую Девенпорту, человеку отмеченному, отправлял их другому старому другу, преподобному Инкризу Мэзеру из бостонской Северной церкви.