Гребцам пришлось постараться, чтобы преодолеть быстрое течение и добраться до противоположного берега. В Бэнксайде Гоффы и Хуки долго брели в изнеможении между измученными людьми, растянувшимися на траве на пойменном лугу, прежде чем удалось найти местечко, где можно сесть. Отсюда открывался вид на бушующий за рекой пожар. Он казался живым существом: сатанинский, злобный, он взбирался по церковным шпилям, раскаляя их докрасна, перепрыгивал промежутки между домами и улицами и неуклонно двигался на запад. Среди рева огня слышался грохот рушащихся зданий. Громадное облако дыма повисло над городом. По мере того как мерк дневной свет и наступала ночь, небо окрашивалось алым заревом, достаточно ярким, чтобы дядя Уильям мог раскрыть и читать свою Библию. Он объявил, что они наблюдают разрушение Содома и Гоморры. Люди собрались вокруг послушать его проповедь.
– «Боязливых же, и неверных, и скверных, и убийц, и любодеев, и чародеев, и идолослужителей, и всех лжецов участь в озере, горящем огнем и серою. Это смерть вторая…»
– Заткнись, старик! – крикнул кто-то.
Другие взывали к Господу, умоляя помиловать их. Разгорелась ссора. Фрэнсис раскинула руки, прижимая к себе всех пятерых детей, и стала читать двадцать второй псалом: «Господь – Пастырь мой; я ни в чем не буду нуждаться: Он покоит меня на злачных пажитях…»
В том месте беглецы провели следующие два дня, согреваемые пожаром, заставившим отступить холода ранней осени, питаясь захваченными из дома припасами и тем немногим, что Фрэнсис удавалось купить. Они смотрели, как баржи перевозят пожитки богатеев, и слышали взрывы близ Тауэра и Уайтхолла – это солдаты ломали дома, чтобы остановить распространение огня. Главная надежда заключалась в том, что речка Флит, протекающая всего в сотне ярдов от Вест-Хардинг-стрит, остановит пламя. Но утром во вторник пожар перешагнул через нее словно через какую-нибудь канаву.
До поры величественный шпиль собора Святого Павла, окруженный в ходе ремонтных работ дощатыми лесами, стоял нетронутым посреди огня и дыма. Но вечером во вторник дядя Уильям вскрикнул и вытянул руку, указывая на огненные змейки, что взбирались по брусьям и скользили по крыше. Свинцовая кровля раскалилась докрасна, и через час огромное здание обрушилось у них на глазах, а мгновение спустя послышался ужасный грохот осыпающихся камней кладки.
– «Господь – Пастырь мой…»
В среду утром Фрэнсис проснулась на рассвете в мокром от росы платье и, поднявшись, увидела, что самое страшное, похоже, миновало. Ландшафт, представлявший собой с воскресенья перемещающуюся панораму из всех оттенков красного: алого, багрового, малинового – обрел теперь статичность и стал по преимуществу черным и серым, за исключением островков оранжевого там, где пламя находило еще что пожрать. В сотнях мест, где некогда возвышались церковные шпили, виднелись теперь лишь призрачные тонкие столбы дыма.
К четырем часам ветер стих, и беглецы сочли безопасным вернуться в Холборн и посмотреть, что осталось от их дома. За места на барже Фрэнсис отдала последние их деньги. Они высадились напротив Фаррингдон-стрит. Большинство зданий исчезли или стояли в руинах, уцелевшие выглядели так, будто вот-вот обрушатся. Где-то внутри еще тлели очаги пламени. Земля под ногами была горячей, дорогу загромождали завалы из закопченных кирпичей и обгоревших дочерна брусьев. Башмаки тонули в мягком теплом пепле. Впервые за все время девочки расплакались. Только Ричарду происходящее еще казалось приключением. Фрэнсис приходилось крепко держать сына за руку, чтобы он не юркнул в какой-нибудь из домов без окон и дверей, где похожие на призраков люди, покрытые сажей, – хозяева или воры? – рыскали среди обломков.
Они свернули на то, что осталось от Флит-стрит. Фрэнсис утратила надежду, что их дом мог сохраниться. Без денег, без крыши над головой, без еды – что им делать? Умирать на улице от голода, словно нищим во время чумы? Половина строений на Феттер-лейн тоже сгорела, но разрушения здесь были не такими масштабными, как в других местах, и Фрэнсис взмолилась, как не молилась никогда прежде, даже за Уилла, чтобы их дом уцелел. Сама она не могла заставить себя посмотреть и шепотом попросила Фрэнки сбегать вперед и разведать. И до конца жизни запомнила улыбку на лице дочери, когда та вернулась и сказала, что произошло чудо: огонь пощадил Вест-Хардинг-стрит.
Нэйлер почти не спал с того воскресного утра – весь в поту и в копоти он бегал туда-сюда по поручениям лорд-канцлера, стараясь создать впечатление, что его начальник находится в гуще событий. Король лично созвал Тайный совет. Его ведущие члены были распределены по районам Лондона для надзора. Но Хайд был настолько обездвижен из-за своих артритных, подагрических ног, что не мог посещать собрания или делать еще что-нибудь, кроме как сидеть в тревоге в Вустер-хаусе и отдавать распоряжения насчет погрузки самых ценных своих вещей в лодки. Нэйлер провел бо́льшую часть трех этих дней, действуя в качестве его посредника между королем и герцогом Йоркским, которые приняли на себя командование в борьбе с пожаром в отсутствие генерала Монка, герцога Албемарла, находившегося при флоте. Все единодушно согласились, что это был звездный час братьев – они руководили работами из седла или с королевской барки, отдавали приказы сносить здания, чтобы остановить огонь, показывались среди людей, невзирая на опасность, укрепляли дух. Теперь, на исходе дня в среду, когда они снова садились на коней, чтобы выехать из дворца Уайтхолл, Нэйлер подошел к ним в надежде замолвить словечко за Хайда.
– Как там поживает лорд-канцлер, мистер Нэйлер? – спросил король, резко обернувшись. – У нас в последнее время было слишком много дел, чтобы о нем подумать. Надеюсь, с ним все хорошо?
– Он чувствует себя неплохо, ваше величество.
– Наконец-то смог передохнуть, надо полагать.
– Я бы так не сказал, ваше величество. Лорд сожалеет об одном – что недуг помешал ему быть с вами. Но он постоянно на своем посту.
– Я очень благодарен ему за службу. – Затем, словно передумав, Карл добавил: – Однако ему нужен отдых. Продолжительный отдых.
Король тронул коня и поехал рядом с братом, оставив Нэйлера наедине с тягостным чувством, что репутация его хозяина стала после пожара похожа на одно из роскошных старинных зданий в городе: с виду вроде бы целое, но готовое вот-вот рухнуть.
Дядя Уильям сидел за столом перед раскрытой Библией. Это не чудо, поправил он родных, это Божий план, предсказанный в Книге Откровения. Из пепла вавилонской блудницы снова возродится республика, рай земной.
Фрэнсис отправилась на поиски еды, сунув под плащ подсвечник в надежде обменять его на провизию.
На Флит-стрит наблюдалось оживление: в конце заваленной обломками дороги стояли всадники, пели трубы, пестрели вдалеке голубые и золотистые пятна. Люди выходили из руин посмотреть, что происходит. Со стороны Уайтхолла в сопровождении кавалерийского отряда ехали верхом два нарядных джентльмена, махая собравшимся шляпами. Послышался одобрительный гул, крики «Боже, храни короля!». Когда кортеж проезжал мимо, Фрэнсис прижалась к стене. Тот из двоих, что повыше, улыбнулся ей. Это ехали король Англии и его брат герцог Йоркский, копыта их серых коней вздымали облачка пепла.
Она не узнала Нэйлера, а тот наверняка даже не заметил ее среди такого множества лиц.
Глядя, как правители удаляются в направлении Лондонского Сити, а приветственные крики распространяются по улице, словно кильватерный след от лодки, Фрэнсис подумала, что дядя ошибается: этих узурпаторов не так-то просто свергнуть и на скорое возвращение власти праведных рассчитывать не стоит.
Глава 31
Сглаженная временем и расстоянием, рябь от этих великих событий достигла Хедли добрых четыре месяца спустя после того, как они свершились.
Только в октябре 1665 года Нед, Уилл и полковник Диксвелл узнали, что война с голландцами началась с поражения на море – это был повод для торжества среди людей, надеющихся услышать о божественном наказании старой родины.
Затем пришлось ждать еще три месяца, до января 1666 года, пока постепенно не стал известен размах эпидемии чумы. Вот это воистину походило на кару Господню. Но когда преподобный Рассел зачитал письмо от Инкриза Мэзера, содержащее длинный перечень лондонских приходов и цифры смертей в них: Сент-Ботольф, Олдгейт, Сент-Сипалкр, Ньюгейт, Сент-Энн, Блэкфрайарс и прочие, то восторг выразил только Диксвелл. Мрачные выражения на лицах Неда и Уилла полковника словно удивили.
– Вы чего такие кислые? Учтите дату. Разве эта казнь не предвещает Второе пришествие?
– Вам, мистер Диксвелл, легко говорить, когда ваша жена в Кенте, – ответил Нед, мнение которого о новом товарище ничуть не улучшилось. – А вот наши семьи, по последним известиям, жили в тех самых районах, которые перечислены.
Втайне Нед молился, чтобы чума, даже если она послана с неба, отступила, и был очень рад, когда к концу года пришли известия о ее уходе. К тому времени число смертей, если верить молве, перевалило за сто тысяч – умер каждый четвертый лондонец. Услышав про это, Уилл побледнел. Каковы шансы, что Фрэнсис и все дети благополучно пережили заразу? Он с нетерпением ждал письма с известием, что родные живы, но его не было.
Год прошел в тревожном ожидании: они надеялись, что предсказанные в Откровении несчастья произойдут, но и страшились их прихода.
Лишь в конце декабря 1666-го, в последние дни этого знаменательного года, весть о Великом пожаре достигла-таки берегов Коннектикута. Полковники передавали из рук в руки полученный от преподобного Мэзера бюллетень. Огнем уничтожены тринадцать тысяч домов, восемьдесят семь церквей, собор Святого Павла. Пострадали те самые приходы, которые до этого навестила чума. Никто не брался сказать, сколько сотен людей погибло, – большинство жертв превратились в горстку пепла. Создавалось впечатление, что Бог в непостижимой своей мудрости счел эти несколько квадратных миль Лондона средоточием зла всего мира. А еще сообщали, что король приобрел ореол героя.