Дорогой мой Сын!
Как письмо твое, такое долгожданное, окрылило дух мой! Милостью Божьей все мы здоровы и убедились в любви и заботе Господа нашего, который поддерживает и оберегает нас в день испытаний, подобный теперешнему. Рада слышать, что Америка тебе нравится и ты в добром здравии, хотя печалюсь о болезни твоего друга. Не знаю, благополучно ли дойдет сие письмо, а потому скажу прямо, как дорог ты мне и твоим маленьким братьям и сестрам, кои все здоровы, только Бетти слабенькая, и все сильно желают встретиться с тобой. Если Бог будет милостив, мы воссоединимся под сенью Его в свое время. Мы принуждены жить в бережливости, но, если тебе что нужно, ты лишь скажи, и я сделаю все, что в моих силах, если Господь позволит. Прошу твоих молитв и обещаю сама молиться, со всей любовью моей к тебе, преданностью и верностью ко всем друзьям, препоручаю их и тебя под защиту Всевышнего. На сем прощаюсь и до смертного часа остаюсь твоей нежной и любящей матушкой.
Последовал обмен еще несколькими письмами. Потом наступила долгая пауза, вызванная войной с Голландией и прекращением судоходства через Атлантику. В то августовское утро 1674 года, в день визита Уилла к норвоттакам, минуло полтора года, как он в последний раз получил вести от Фрэнсис.
Устроив Неда в кресле и открыв окно достаточно широко, чтобы проветрить спертый воздух в комнате, Уилл упаковал бобровые шкуры и перенес их вниз, к Расселу.
– Как наш друг сегодня утром?
– Как и прежде. Может, немного слабее.
– Бог призовет его, когда сочтет нужным. Теперь уже недолго.
Год за годом они вели один и тот же разговор. Иногда Уилла посещала мысль: а не переживет ли Нед их обоих? Рассел бросил взгляд на мешок:
– Снова торговля с индейцами? Вас не видели, я надеюсь?
– Нет, я всегда осторожен. Две дюжины бобровых шкур готовы к отправке в Бостон. Пять шиллингов за штуку. Итого шесть фунтов. Я приготовил список товаров для заказа из Хартфорда.
Для Уилла служил источником гордости тот факт, что он способен заработать себе на жизнь. Благодаря прибыли от торговли с индейцами и доходу от вложений, сделанных от их имени Гукином в 1661 году, да если добавить подарки из дома и наследство в пятьдесят фунтов от Ричарда Сэлтонстолла из Ипсвича, их с Недом можно было считать почти богачами, даже за вычетом уплаты ренты Расселу.
– Вам пришло письмо из Англии.
Уилл узнал почерк Фрэнсис.
– Спасибо, Джон. Слава Богу.
Когда он взбегал по лестнице, руки его немного дрожали от нетерпения.
– Эй, Нед, наконец-то новости от Фрэнсис!
Старик что-то пролепетал.
Уилл подставил кресло к его постели, сломал печать и начал читать вслух:
– Датировано двадцать девятым марта. «Дорогой мой Сын, многое случилось с тех пор, как у меня в последний раз была возможность тебе написать, но начать придется с самой тягостной из вестей: на восемнадцатом году жизни милую нашу Бетти призвал к себе Господь».
Он поднял глаза. Нед смотрел в потолок, лицо его ничего не выражало. Уилл пожалел, что не прочел письмо сначала про себя, но теперь не мог уже остановиться.
Здоровье у нее всегда было плохое, и мы готовились, но она пережила чуму и пожар, и потому обрушившийся удар был очень тяжелым. Пусть Творец наш и Спаситель подаст тебе такое же утешение, какое подал нам. А еще тебе следует знать, что Фрэнки недавно вышла замуж за засольщика по профессии, джентльмена, но из обедневших, поскольку дела ныне не процветают. Она непраздна, и время разрешения от бремени близится. Дорогой мой, боюсь, ты на меня рассердишься, что сделано сие без твоего ведома и совета, и, хотя я тщусь быть хорошей матерью и молюсь о вразумлении, не могу не признать, что мне не хватает твоей мудрости и наставления…
Уилл скомкал письмо и потихоньку ушел к себе в комнату. Образ Бетти, помутневший со временем, превратился в бледное пятно. Фрэнки оставалась для него маленькой девочкой с куклой в руках. Их жизни прошли мимо него. Теперь одна мертва, а другая вышла замуж и беременна. Он заплакал о них обеих и о себе. Когда он вернулся в комнату к Неду, тесть повернулся лицом к стене и не смотрел на него.
Несколько дней спустя, после того как Уилл покормил Неда ужином, Рассел принес еще одно письмо, вложенное в пакет от преподобного Хука. Послание от Фрэнсис было коротким и датировано несколькими неделями позднее предыдущего.
Сердце мое дорогое, спешу сообщить, что два дня назад Фрэнки произвела на свет мальчика, но малыш, названный в твою честь Уильямом, прожил всего несколько часов. Она была плоха, но Господь не оставил ее в пору нужды, и теперь ей становится лучше по милости Того, Кто призревает нас.
Уложив Неда спать, Уилл расположился за столом в комнате тестя. Мотыльки порхали вокруг свечи. Он собрался писать ответ и теперь подыскивал слова.
Я облил слезами одр усопшей, утрата которой так сильно огорчает меня. Но, дражайшая моя, я не хочу бередить твое горе, повествуя о собственной скорби, ибо знаю, что ты и так пострадала достаточно, если не сверх меры. Давай будем благодарны за ее жизнь и за то, что тебе довелось быть счастливой бабушкой, пусть и недолго. Ушедшие от нас покоятся с Богом.
Ты пишешь, что я могу рассердиться на тебя из-за замужества Фрэнки. Ах, сердце мое, как можешь опасаться ты чего-то подобного с моей стороны? Ты ведь знаешь, что я в жизни не сказал тебе ни единого сердитого слова и никогда не держал на тебя обиду даже в мыслях. Не держу сейчас и не буду, ибо ты не даешь мне ни малейшей причины, и я уверен, что не дашь и впредь. Возблагодарим Всевышнего, объединившего нас в такой любви, что нам едва ли возможно сердиться друг на друга.
Ночь выдалась душная. Нед на кровати у него за спиной попытался передвинуться и забормотал. Уилл подошел и отвернул одеяло, чтобы тестю было не так жарко. Он понаблюдал за ним какое-то время, убедился, что дыхание его стало ровным во сне, и вернулся за стол.
Старый твой друг мистер Р. еще жив, но едва ли способен к какому-либо разумному действу; сознание, память и речь отказываются ему служить, и, похоже, он не понимает ничего из сказанного или сделанного, однако терпеливо сносит все и ни на что не жалуется. Я иногда размышляю насчет испытания, ниспосланного на него Господом. Господь помогает нам извлечь пользу из всего, и нужно набраться терпения до тех пор, пока не станет ясно, к какой цели ведет Он нас.
С постели донеслись кашель и бормотание. Он обернулся и снова посмотрел на Неда. Того, похоже, что-то встревожило. Впервые Уилл почувствовал, что конец близок. Умирает ли его тесть в надежде на воскресение и спасение, или вера в Бога оставила его теперь, как и вера в дело, за которое он сражался? Уилл опустился перед постелью на колени и взял больного за руку.
– Нед? Ты меня слышишь? Наша борьба была справедливой. Господь был с нами. Мы были свидетелями истины, ты и я. Скажи, что ты знаешь это. Дай знак, что ты готов встретиться с Богом в надежде на милость и жизнь вечную.
Однако единственным ответом был звук дыхания Неда, более хриплого, чем раньше, и слегка прерывистого, как если бы дышать ему удавалось с трудом.
Старый твой друг, будучи спрошен, нуждается ли он в чем-либо, ответил: «Я не желаю ничего, кроме как воссоединиться с Иис. Хр., дающим утешение всем, кто верит в Него и тянется к Нему». Фразу сию произнес он с некоторыми остановками, но более свободно и четко, чем обычно.
Уилл запечатал письмо и отдал его Расселу для передачи в Бостон на следующее утро.
Два дня спустя, войдя в комнату Неда, чтобы умыть его и покормить завтраком, Уилл застал тестя, как это часто бывало, лежащим с открытыми глазами, направленными на дверь в ожидании его прихода, но, не успев еще коснуться его плеча, Уилл понял, что тот мертв.
Они с Расселом вместе сколотили гроб из выдержанных дубовых досок, хранившихся в амбаре, и ночью, под покровом темноты, внесли его в дом и подняли по лестнице. Уилл снял с Неда ночную сорочку и облачил его в старую кавалерийскую куртку и сапоги, затем они подняли тело – Уилл за плечи, Рассел за ноги, – положили в гроб и поставили гроб на кровать.
Снаружи, за домом, их ждали второй сын Рассела Джонатан, теперь крепкий шестнадцатилетний юноша, и черный невольник Авраам. Вместе они стали копать при свете луны могилу рядом со стеной погреба, вне видимости с дороги и близлежащих домов. Поначалу дело спорилось, грунт был песчаный. Но потом стали попадаться камни и корни, и им пришлось по очереди орудовать не только лопатой, но и киркой. Звяканье металла о камни громко раздавалось в тиши августовской ночи, и Уилл не сомневался, что его слышно от одного края Хедли до другого. Впрочем, никто не вышел посмотреть, что происходит. Они углубились на полные шесть футов, а покончив с делом, отряхнули с одежды пыль и пошли наверх за Недом. Прежде чем заколотить крышку гроба, Уилл поцеловал тестя в лоб. Морщины на его лице исчезли. Кожа была гладкой, холодной и белой как мрамор, как у надгробного изваяния рыцаря в какой-нибудь английской церкви. Одетый в армейскую куртку, он казался воином, прилегшим вздремнуть накануне битвы.
Вчетвером они кое-как спустили гроб по лестнице. И, лишь добравшись до гостиной, смогли поднять его на плечи и с достоинством проделать остаток пути. Когда гроб опустили в могилу, преподобный Рассел прочел погребальную молитву: «прах к праху, пепел к пеплу», после чего они обложили гроб камнями, чтобы защитить от зверей-падальщиков, и закидали землей.
Когда с похоронами было покончено, уже светало. Далекие горы окрасились розовым светом зари. Трое удалились, но Уилл медлил – не мог уйти. Он смотрел на неровный, ничем не отмеченный холмик в этой такой далекой от дома земле. В кои веки на ум не шли молитвы или цитаты из Писания. Уилл стоял долго, пока не услышал приближающиеся голоса с дороги. Потом вспомнил, кто он такой, и поспешил в дом, чтобы его не заметили.