Глава 33
После похорон Уилл впал в глубокое отчаяние и не чувствовал в себе сил выйти из комнаты. Без Неда, о котором необходимо было заботиться, дни стали пустыми. Он утратил интерес к торговле, не заказывал товары из Хартфорда и не ходил на условленные встречи с индианкой из племени норвоттаков. Он снял белье с кровати Неда, перенес в свою комнату и сложил вместе со своими его вещи: клинок и пистолеты, несколько рубах, пару чулок, подзорную трубу. У него наворачивались слезы при виде того, как скудны эти пожитки.
Наступила осень, потом зима, письма из Англии не приходили. Пятьдесят седьмой день его рождения наступил в конце апреля и прошел незамеченным. С уходом Неда Уилл думал о семье больше, чем за все время пребывания в Америке. Его мысли обращались не только к Фрэнсис и детям, но и к матери, умершей, когда ему было всего восемь, к отцу, несгибаемому преподобному Гоффу, от которого он унаследовал пламенную веру во Христа и талант проповедника, к братьям Стивену и Джону. Оба брата стали священниками – Джон принадлежал к умеренным, а вот старший, Стивен, сделался рьяным поборником противной стороны, обратившись в католичество. Да простит его Господь и поможет увидеть ошибочность избранного пути. Живы ли они теперь? Наверняка он знал только то, что больше никогда не свидится с ними.
Весна слегка оживила его. Он заставил себя заказать новую партию товаров для обмена, а в конце июня, за пару дней до летнего солнцеворота, отправился на вылазку в лес. Вышел он задолго до рассвета, когда луна и звезды еще светили ярко, и на полпути через Сосновую равнину стал свидетелем весьма удивительного явления. Луна начала постепенно наливаться красным, потом прошла через смену всех фаз: от полного месяца до серпика – и погрузилась в полную темноту, прежде чем снова начала расти. То было ужасающее полное затмение луны, от которого скот по всему Хедли испуганно замычал. Расстелив на влажной от росы траве куртку, Уилл лег и наблюдал за происходящим. Вслед за затмением упала звезда. Такого предзнаменования ему никогда прежде видеть не доводилось, хотя он читал об этом в Книге Откровения, в том месте, где взламывают шестую печать: «И солнце стало мрачно, как власяница, и луна сделалась, как кровь». Небо щедро посылало предвозвестия, даже сильнее, чем в 1666 году. Приближалось нечто ужасное. Он чувствовал это.
Час или около того спустя он поднял мешок с утварью. Его раздирали сомнения, разумно ли продолжать, но раз уж он зашел так далеко, то глупо было возвращаться. Уилл снова пустился в путь.
То была одна из тех летних ночей, когда не становится по-настоящему темно. Гофф вполне отчетливо видел перед собой тропу между деревьями. Он размышлял о том, что должны были подумать о затмении индейцы с их примитивными суевериями. Быть может, это усилит их неприязнь к чужакам. Снова Уилл с радостью подумал про лежащий в кармане пистолет, хотя если туземцы нападут на него, то задавят числом.
Вступив на подводящую к лагерю норвоттаков тропу, он почуял что-то неладное. Горбами выделяясь на фоне серебристой глади озера, дюжины вигвамов казались мрачными и молчаливыми.
Ни один костер не горел снаружи. Полковник подошел к ближайшей из хижин. Звериной шкуры, закрывающей обычно вход, не было. Внутри жилище выглядело покинутым, оттуда забрали все: постель, кухонную утварь, провизию. Нужды проверять остальную часть поселка не было. Не вызывало сомнений, что он покинут. Уилл подошел к одной из костровых ям и поворошил пепел. Он был чуть теплый. Индейцы ушли всего день или два назад.
Уилл взвалил мешок на плечо и направился через лес к Хедли, наполовину шагом, наполовину бегом, подгоняемый видением витающих вокруг злых духов, не обращая внимания на хлещущие по лицу ветки и цепляющиеся за ноги растения.
Утром он рассказал Джону Расселу про исчезновение норвоттаков.
– Прежде с ними такое случалось?
– Никогда. К тому же у них сейчас сезон рыбной ловли, когда они всегда держатся у реки.
Рассел отправился переговорить с Питером Тилтоном и другими видными людьми городка.
Пришедшие через несколько дней вести из Бостона придали опустению лагеря туземцев зловещий смысл. Выяснилось, что в начале месяца трех индейцев обвинили в убийстве англичанина и повесили. В числе казненных оказался главный советник индейского сашема Метакомета, предводителя племени вампаноаг на юго-востоке Массачусетса, – человека, величающего себя королем Филиппом. Разъяренный оскорблением вождь объединил рассеянные племена Новой Англии в военный союз с целью изгнать чужеземцев раз и навсегда. Похоже, обитающие под Хедли норвоттаки снялись с лагеря, чтобы примкнуть к нему.
– Наша позиция здесь весьма уязвима, – сказал Рассел. Уилл впервые видел его таким озабоченным. – Нам нужно следить за развитием событий и молиться.
Поначалу война шла на юге штата, близ Провиденса. Но как-то после полудня в первую неделю августа Уилл услышал крики и громыхание приближавшихся повозок, запряженных волами. Боковое окно его комнаты выходило на восток, на Сосновую равнину, и через него он разглядел унылую процессию из трех телег, двух дюжин овец и пары лошадей. Люди плелись рядом, их одежда и лица были закопчены от дыма. Пожитки переселенцев были сложены на двух повозках, на третьей размещались раненые. Колонна проехала под окном, через минуту раздался громкий стук в ворота.
Это был первый раз за многие годы, когда ему пришлось прятаться. Он зажег свечу, вышел в коридор, поднял доски, спустился на несколько ступенек, вернул половицы на место и залез в чуланчик. До него доносился голос Рассела – сочувственный, утешающий, иногда сердитый – и голос другого человека, стоявшего, видимо, перед очагом. Припав ухом к каменной кладке, офицер смог разобрать бо́льшую часть из сказанного им. Насколько ему удалось уяснить, неизвестный пребывал в состоянии шока, и рассказ его получился весьма сбивчивым – эти люди бежали из Брукфилда, крохотного поселка в двадцати пяти милях к востоку от Хедли. Неделю назад некий капитан Хатчинсон, отправленный во главе двух десятков ополченцев из массачусетской милиции с целью усмирить местных индейцев, угодил в трех милях от Брукфилда в засаду. Потеряв половину отряда, он отступил к дому поселенца по имени Джон Эйрс. В этом же доме укрылась вся община. В течение двух полных суток удавалось им выдерживать осаду, тем временем остальной поселок был сожжен дотла. Двое поселенцев погибли: одного застрелили через окно, второго убили во время попытки выбраться наружу. Вечером третьего дня их спасло прибытие капитана Паркера с четырьмя дюжинами солдат. Индейцы отступили, а уцелевшие поселенцы разбежались в поисках убежища, куда только могли.
В дом заходили все новые люди, все говорили хором, и Уилл мало что мог понять. Прошел час, и суматоха постепенно улеглась. Дверь закрылась. Уилл услышал шаги на лестнице, затем половицы поднялись и показалось лицо Джона Рассела.
– Можете выходить. Уже безопасно.
– Судя по тому, что мне довелось услышать, я не уверен, что сейчас уместно использовать слово «безопасно».
– Это верно. Вот бедолаги. – Рассел протянул руку, помогая ему выбраться наверх. В комнате Уилла преподобный сел за стол и обхватил голову руками. – Из-за вас мне пришлось отослать их искать приют в других домах города.
Уилл сел рядом с ним.
– Если в этом дело, то я уйду сегодня же, Джон. Я не вправе лишать отчаявшихся женщин и детей кровати.
– Нет, вы не можете уйти, не сейчас. Как вы сами сказали, здесь небезопасно, тем более для одинокого путника в разгар войны. – Рассел поднял глаза, покачал головой и печально улыбнулся. – И никуда не делась старая проблема: куда вам идти? Но факт остается фактом – я опасаюсь, что, имея такой большой дом и отказавшись принять беглецов, я навлекаю на себя подозрения. Нет сомнений, следом придут и другие, в том числе и солдаты. Придется вам привыкать проводить больше времени в своем тайном убежище.
– Я не могу подвергать вас такой опасности.
– Опасность теперь везде. Давайте не будем больше про уход. Вы помо́литесь со мной?
Оба опустились на колени и молча помолились. В тысячный раз Уилл пожалел, что рядом с ним нет больше Неда – уж он-то знал бы, что делать.
Той ночью, пока весь дом спал, Уилл тихонько спустился по лестнице в одних чулках. Он сел на крыльце, натянул сапоги и вышел на ночную улицу. Вот что сделал бы Нед, решил он: провел бы рекогносцировку поля боя.
«Бог дарует нам победу, если такова Его воля, но Он ждет, чтобы и у нас, смертных, имелся разумный план». Это был риск, но, как полагал Уилл, риск оправданный.
Никогда прежде он не ходил по городу. Полковник двинулся на юг, мимо дюжины домов по направлению к широкой полосе Коннектикута, сверкающей в свете луны, затем пошел по берегу реки на запад, миновал паром, добрался до места, где река, похожая на сгиб локтя, описывала крутую излучину, возвращаясь почти к тому же месту. Там, где находился воображаемый сустав, лежало пространство, которое местные называли Большим лугом или Горшком меда – участок плодородной общинной земли. Когда Уилл повернул на восток, снова начались дома с усадьбами при них. Это был идеальный природный ландшафт для поселка. Ему стало понятно, почему норвоттаков так огорчила необходимость расстаться с ним.
В центре городка располагался луг с недавно выстроенным на нем домом собраний. «Вот очевидное место», – шепотом сказал Уилл сам себе. Не слишком ли очевидное, однако? Уилл разглядывал его некоторое время в лунном свете, затем пошел дальше. По его прикидкам, окружность городка составляла приблизительно три мили. С частыми остановками ему потребовалось два часа, чтобы описать полный круг.
Вернувшись в комнату, он набросал по памяти план и поутру показал его преподобному Расселу.
– Вы расхаживали по городу? – Рассел пришел в ужас.
– Никто меня не видел. К тому же, Джон, это сама по себе проблема – целое племя туземцев могло разгуливать по городу незамеченным.