Вот уж правда, с уважением подумала Пэгги, в благородстве ему не откажешь. Сильная личность, таких встретишь не часто. Судьба свела ее с ним, но вряд ли ей повезет вытащить счастливый билет именно с таким человеком, а жаль…
— Проблемы возникли теперь. Она умирает. Вполне естественно, меня интересует завещание владелицы Реджвуда, потому что я несу здесь ответственность за все. Кто бы ни вступил в права наследства — я отчитаюсь за каждый участок земли и любой полученный или истраченный доллар. Но она молчит. Не знаю, существует ли вообще завещание. Если нет, возникнет чудовищная юридическая неразбериха. Так что даже если вы действительно Пэгги Макинрой, все равно можете не получить семейную собственность. Все зависит от женщины, которая вчера вечером разразилась истерикой, увидев вас.
Надежды маловато, уныло сказала себе Пэгги. К счастью, бог не наделил меня хищническими инстинктами. Пусть все будет, как будет, вернусь в Нью-Йорк, потом в свой тихий провинциальный Элитон, жаль только, Брюса не окажется рядом… мужчины, которого, возможно, могла бы полюбить…
Ее опыт в сердечных делах был невелик. Воспитываясь под чужим, часто не очень доброжелательным взглядом, Пэгги научилась не столько прятать свои чувства, сколько вообще не давать им возможности произрасти — держала сердце в кулаке. Из осторожности, недоверчивости, боязни испытать разочарование и боль, которых в ее жизни и так хватало.
Но скорее всего одиночество стало своеобразной защитой своего «я», отчетливо пробивавшегося сначала в виде торопливых строчек дневника, потом первых литературных опусов. Они были ее прибежищем, в них она изливала душу: любила и ненавидела, карала и миловала. Там жила на полную катушку и давала волю страстям, а не где-нибудь на молодежной вечеринке, когда все за всеми ухаживают и второпях целуются.
Молодость, конечно, брала свое. Любить и быть любимой — естественная потребность вступающей в пору расцвета девушки, однако мужчины, с которыми она сталкивалась, являлись лишь отдаленным подобием того, кого рисовало воображение.
Менеджер магазина, в котором Пэгги какое-то время служила, настойчиво приударивший за приглянувшейся рыжеволосой кассиршей, был, например, по-своему славным парнем, отзывчивым и добрым, но… Пэгги с трудом находила с ним общие темы для разговоров, а уж признайся она в своих ночных бдениях над листочками рукописей, он принял бы ее за чокнутую и только посмеялся, посоветовав вместо глупостей всерьез заняться домашней стряпней или пойти на бухгалтерские курсы. Они оказались внутренне несовместимыми.
Мысленно своим избранником Пэгги представляла совсем не такого человека. Она мечтала о личности благородной, целеустремленной, преданной своему призванию, пусть и вполне прозаическому, мужчине, которого можно уважать и ценить за цельность натуры.
Пожалуй, идеалу отдаленно соответствовал Майкл Эндрок, и будь он помоложе, или она постарше… Хотя Пэгги отдавала себе отчет, что ее расположенность к нему вызвана скорее благодарностью за благожелательность, с какой издатель помог ей, скромному новичку, попытаться выйти на трудную литературную стезю. Они стали союзниками, одно это уже дорогого стоило, лирики между ними не было и в помине.
Выбрать провинциальный Элитон, где она поселилась, тоже посоветовал Эндрок. И впрямь, работалось здесь хорошо. Что же касается общества — местные молодые люди, с которыми Пэгги иногда знакомилась, предстали на редкость серыми и безликими.
Думала ли Пэгги встретить в Реджвуде мужчину, который произведет на нее впечатление? Да нет, конечно. Но Брюс Патерсон если и не задел, то заинтересовал. Она почувствовала в нем нечто неординарное, особенно когда сегодня услышала о его поездке в Париж — финале любовной драмы, разыгравшейся много лет назад в Реджвуде, печальными жертвами которой, как ни странно, они оба оказались.
Ночью Пэгги долго не могла заснуть. Не давали покоя мысли о лопнувшем как мыльный пузырь союзе между ее отцом и матерью. В письме, которое она хранила в сейфе, он, помнится, сам признался: «наш брак был ошибкой». Так неужели правда, что больная женщина, запертая теперь наверху в своих апартаментах, — ее мать?.. Голова Пэгги шла кругом. Быть того не может, размышляла она, родная мать — и за все годы не подать о себе весточки? Неужели любовь к такому ничтожеству, как старик Патерсон, сильнее долга или материнского инстинкта? Стоп, остановила себя Пэгги, он ведь не всегда был стариком и не сразу стал пьяницей! Но все равно он исковеркал ей жизнь, а заодно и многим другим, зло твердила она.
Ворочаясь с боку на бок, Пэгги лихорадочно перебирала услышанное от Брюса. Он, конечно, рассказал правду, жестокую, но правду. Только вот имеет ли ко всему этому отношение лично она, Пэгги? Увидев на пороге комнаты свою дочь, разве мать способна выставить ее за дверь? Больше того, больная женщина ведь точно сказала: «это не Пэгги, знать тебя не желаю!»
Ну так тому и быть. Она не собирается никому навязываться и уж тем более спорить с судьбой. Та, если захочет, все расставит по местам и каждому воздаст. От принятого решения на душе сразу полегчало, и измученная бесплодными терзаниями Пэгги сразу провалилась в сон…
4
На следующий день Пэгги поднялась рано и сразу отправилась на кухню.
— Доброе утро. — Миссис Морден приветливо обняла и расцеловала девушку. — Вижу, твой нюх тебя не подводит. Я уже поставила в духовку пироги и сварила кофе.
— Я еще не совсем проснулась, Джесс, но, когда дело доходит до свежего кофе, у меня нос как у ищейки.
— Как ты меня назвала? — На лице миссис Морден расцвела счастливая улыбка.
— А что?
— Мне показалось, ты сказала «Джесс». Вообще-то мое полное имя «Джессика», хотя все зовут «Джесси». Одна ты во всем мире говорила мне «Джесс», хотя и отчаянно шепелявила.
— Если хотите, Джесс, я с радостью буду обращаться к вам только так, — рассмеялась Пэгги. — А уж вы, пожалуйста, не величайте меня столь официально, как вчера. — Девушка скорчила серьезную мину и нарочито торжественно произнесла: Пэгги Рут Макинрой из Реджвуда.
— Пэгги Макинрой! — укоризненно возразила экономка. — Я имею на это право. Я знаю — ты та самая девочка, о которой я мечтала долгие годы. Как только тебя увидела, сразу узнала свою малышку. Реджвуд — твое родовое поместье. Семья Макинроев живет здесь из поколения в поколение. На тебе лежит ответственность… ответственность за клан Макинроев! А теперь, что ты съешь на завтрак?
Пэгги не хотелось перегружать экономку дополнительными заботами. Не молоденькая, чтобы ради нее суетиться. Впрочем, и пожилой ее не назовешь. Крепкая, сильная, кровь с молоком. Приятно посмотреть.
— Приготовлю-ка тебе французские тосты. Ты всегда их любила.
— И сейчас люблю, — улыбнулась Пэгги и намеренно беззаботно спросила: — А где Брюс? Что-то он припозднился…
— Уехал рано утром в Бостон на цветочный рынок, — ответила Джесси Морден, энергично взбивая молоко и яйца, иначе ломоть хлеба не пропитается и останется жестким.
— Зачем?
— Патерсоны выращивают цветы на продажу. Разве Брюс не показал тебе? Честное слово, иногда думаю, он знает какое-нибудь заклинание. У него все растет, а цветы — просто чудо. Розы — круглый год, в теплицах, конечно. Удивляюсь, как он все успевает. Брат ему не помощник, об отце и говорить не хочу… Принимайся за еду, дорогая. Возьми патоку — будет еще вкуснее.
— С удовольствием.
— Знаешь, кто очень любил патоку? Твой отец. — Джесси Морден налила себе кофе и тоже села за стол. — Как бы ты ни относилась к нему, я должна сказать — он был прекрасным человеком.
Пэгги тяжко вздохнула.
— Поверь, мне незачем врать. Стивен получил Реджвуд в наследство, но труд на земле пришелся ему не по душе. Он хотел стать художником, жил для искусства. Однажды в его мастерской, во флигеле, появилась натурщица. Стивен, как безумный, писал ее портреты и отчаянно влюбился. Не знаю, зачем она вышла замуж. Может, думала, у него много денег. С самого начала их семейная жизнь не заладилась. Ссорились, мирились, потом родилась ты. Сама посуди, как он относился к жене, если дочь тоже назвал в честь нее — Пэгги. Все в Реджвуде надеялись — ребенок положит конец размолвкам. Отнюдь. Когда тебе исполнилось три года, твоя мать завела роман с нашим соседом — мистером Патерсоном. Об их связи сразу пошли толки. Она попросила развод. Стивен ужасно переживал, и в конце концов согласился, оговорив, что ребенок останется с ним. В качестве отступного та потребовала полмиллиона долларов. Вот тогда он и заложил имение. С тех пор Реджвуд в долгах, только благодаря Брюсу дела стали немного выправляться.
— Если отец откупился, почему мы уехали в Нью-Йорк? Ведь могли бы жить здесь все вместе, а не врозь.
— Дорогуша, у него не было выхода! — воскликнула миссис Морден. — Мамаша грозилась тебя похитить, и Стивен боялся, что она будет шантажировать, опять выклянчивая деньги. Он рассудил: чем меньше известно, где ты находишься, тем безопаснее. Поверь, решение отдать дочку чужим людям далось ему тяжело… Знай он, что твоя мать в конце концов объявится в Реджвуде… Думаю, Стивен никогда не простил бы ее, хотя и любил до беспамятства…
Сейчас Пэгги больше всего хотелось побыть одной. Слишком много подробностей драматической жизни семьи обрушилось на нее, терзая и без того изболевшееся сердце! Она уже собралась вернуться в спальню, однако не могла не выполнить просьбу Джесси Морден — отнести завтрак сиделке.
Пэгги поднялась по лестнице, осторожно неся поднос с кофейником, французскими тостами на закрытом блюде и стаканом апельсинового сока. Подойдя к знакомой уже двери, она негромко постучала.
Глория Стоун открыла сразу.
— Благодарю вас. Кофе очень кстати. А тосты, которые готовит миссис Морден, просто объедение.
Она забрала поднос и поставила его на стол. Из спальни больной слышались голоса.
— Сегодня у миссис Макинрой посетитель, — заметив удивление Пэгги, объяснила сиделка.