– За что?
– За незаконное задержание!
– Почему незаконное? – опешил Гулевский. – Там же доказательств – немеренно. Вы опять что-нибудь напортачили?
На том конце взрыднули.
– Уволюсь, и всё! – выкрикнула Цыпко сквозь слёзы. – Дело принял к производству сам Мелешенко. И пусть себе. Зачем оно мне? Какие-то психопатки грозят настучать ноутбуком по голове, маньяки-отравители, того и гляди прямо в тюрьме зарежут. Жуть! И мне же вместо благодарности!…
– Когда и кем освобождён Судин? – перебил Гулевский.
– Утром. Как только Виталий Борисович вернулся из Следственного комитета России. Его с ночи вызывали. Он хотел, чтоб я освободила. Но я отказалась! И теперь он сам принял дело к производству, – с гордостью сообщила Цыпко. Вдруг испугалась. – Только это между нами! Я и так больше, чем можно… – на том конце зарыдали, телефон отключился.
Гулевский озадаченно огладил свежевыбритый подбородок. Всё выходило куда плоше, чем мог он предположить: при таких железных доказательствах причастности к преступлению отпускать убийцу на свободу… Похоже, Мелешенко получил прямое указание.
Стремянный, телефон которого Гулевский набрал, сдавленно буркнул: «Уже в курсе. Перезвоню». Не дав ответить, отсоединился. Перезвонил он через какой-то десяток минут из телефона-автомата – в смятенном состоянии. В начале десятого к нему на квартиру подъехал начальник угро Батанов, вызвал на лестничную клетку и только там, оглядевшись, сообщил, что Матусёнка прямо с рабочего места увезли в службу собственной безопасности МВД.
– Насчет допроса в машине? – догадался Стремянный. Батанов многозначительно смолчал, показал пальцем на телефонный кабель и попросил больше в расположении милиции не появляться, об участии в расследовании забыть и вообще – посоветовал на месячишко куда-нибудь исчезнуть. После чего поспешно распрощался.
– Понимаешь, куда гнут? – горячо пророкотал Стремянный.
– Хотят «расколоть» на незаконные методы и вроде как дезавуировать признание.
– А могут?
– Замучаются, – Стремянный сочно выругался. – Я над этой Цыпко сам как квочка сидел. Признание обложили со всех сторон, чтоб хода назад не было: опознание честь по чести, очная ставка, допрос под диктофон у следователя плюс добровольная выдача азалептина. Всё при разных понятых. Да ту же историю с томографами подтвердить делать нечего. Изъять документацию – и вот он, мотив преступления, в хрустальной чистоте. Не, пусть хоть всех адвокатов и прокуроров в один консилиум соберут. Не выйдет у них младшенького отмазать.
Но полной уверенности в голосе друга Гулевский не почувствовал.
Потому переложил работу на подвернувшуюся Катю Потапенко и бросился в следственный комитет.
Мелешенко оказался в своём кабинете. Сбоку, на краешке стула, притулилась Цыпко.
При виде Гулевского руководитель следствия удивленно насупился, открыл верхний ящик стола и смахнул в него увесистую папку – уголовное дело. Папка гулко ухнула о фанерное днище.
– Как будто не договаривались о встрече? – он проницательно глянул на смутившуюся Цыпко.
– Ступай-ка вон! И это забери, чтоб не видел, – он протянул ей исписанный листок, как догадался Гулевский, – рапорт об увольнении.
– Я тебя не за это уволю! А по статье, – пригрозил он. – Так что даже в музыкальную школу твою, если возьмут, так только уборщицей!
– довольный шуткой, фыркнул. – Еще раз взбрыкнёшь, посажу на венерические дела. Марш работать!
Испуганная женщина подскочила, отчего-то с укором взглянула на Гулевского и выпорхнула из кабинета.
– Курица! – вслед закрывшейся двери оценил Мелешенко.
– Зато вы, как погляжу, – орёл! – напустился на него Гулевский. – На каком основании освобожден Егор Судин?
Показная приветливость сошла с лица Мелешенко. Как при первой встрече, он оглядел посетителя с хмурой неприязнью, словно силясь понять, что тот от него хочет.
– Я спросил, почему освобожден Егор Судин? – жестко повторил Гулевский.
– За нецелесообразностью.
– Убийцу и поставщика орудия для серийных убийств нецелесообразно арестовать? – Гулевский, будто не веря ушам, всмотрелся в начальника следствия.
– Отчего же убийцу и, как вы выражаетесь, поставщика? – в тон ему удивился Мелешенко. – Совершенно безвинно пострадавшего, абсолютно непричастного гражданина.
– Как это? – на сей раз Гулевский поразился неподдельно. – А его собственные признательные показания? Очная ставка с Опёнкиным? Изъятые анаболики?
По лицу Мелешенко скользнула снисходительная усмешка. Ужасная догадка пронзила Гулевского:
– Вы что же?… Хотите сказать, что ничего этого в деле больше нет?
– И никогда не было, – подтвердил Мелешенко. – Догадываюсь, кто вам про это наговорил… Фантазёрка истеричная. Чего только не привидится? Егора Судина я допросил лично, как только принял дело к производству. И выяснил, как его принуждали оговорить себя. Под угрозой гибели кто себя не оговорит?.. Эти фальсификаторы за своё ответят полной мерой, – страстно пообещал Мелешенко. – Потому что российское правосудие, карающее виновных, есть несокрушимая крепость, когда надо защитить невинных. И для меня как для следователя сие не только профессиональный долг, но и гражданская позиция. Да что я вам говорю? Вы ж сами нас всегда этому учили.
Полускрытые за золочеными очочками глаза смотрели на Гулевского с нескрываемой издёвкой.
– Стало быть, Егор Судин Опёнкину никаких анаболиков не передавал, убийство друзей не «заказывал»?
– Да они, как оказалось, даже не были знакомы! – радуясь его догадливости, закивал Мелешенко. – Сегодня утром Опёнкина передопросили. И что же?
– Признался, что оговорил? – догадался Гулевский.
– Почему оговорил? Он вообще эту фамилию в первый раз от меня услышал.
– То есть?.. – Гулевский физически ощутил, что щёки сделались горячими от прилива крови. – А как же протокол очной ставки меж ними?…Тоже никогда не было?
Мелешенко подтверждающе закивал. Гулевский перевёл дыхание.
– А азалептин с неба свалился? Или – что, Опёнкин на себя взял?
– Он самый, голубчик! Оказывается, обокрал, стервец, аптечный склад. Да так ловко, что никто и не заметил. А ведь как скрывал. Потому что к обвиняемому подход нужен. Не грубо «колоть», а убеждать. Тогда и совесть взыграет.
Гулевский ощутил головокружение. Опёрся для надежности о спинку стула.
– Я требую, чтобы мне как потерпевшему в соответствии со статьёй 22 УПК предъявили материалы, касающиеся обвиняемого Егора Судина, – стараясь выглядеть сдержанным, отчеканил он.
– Так нет такого обвиняемого, – язвительно напомнил Мелешенко. – И материалов нет.
– Материалы в деле!
– И дела у меня сейчас нет. На экспертизу отправил.
– Дело здесь! – Гулевский ткнул в сторону ящика, куда перед тем убрал папку Мелешенко. – Уничтожить протоколы следственных действий вы наверняка не успели! Поэтому я настаиваю…
Гулевский потянулся к ящику.
– Но-но! Сказано вам, нет у меня никакого дела, – вид Гулевского испугал руководителя следствия. Он суетливо провернул ключик, возложил палец на кнопку вызова. – Одно движение и вызываю охрану, – предупредил он. – И вообще то, что вы потерпевший, не значит, будто у вас есть право врываться и дестабилизировать работу следствия. У нас правосудие одно для всех: и для работяги от станка, и для знаменитых профессоров. И это завоевание нашей молодой демократии.
– Что ж вы творите-то? – прохрипел Гулевский. – Ведь полно очевидцев. Да и без того… Фальсифицировать дело в угоду кому бы то ни было. Вы же следователь. Неужто вовсе возмездия не боитесь?
– Если только высшего суда, – Мелешенко воздел очи горе.
Руководитель следствия не лукавил. В эту минуту он действительно ничего не боялся. Те, кого он боялся, дали отмашку. А мнение остальных было ему откровенно безразлично. В глазах его даже проступила скука, будто плёнка на остывшем бульоне.
– В каком же инкубаторе вас, поганцев, выращивают? – выдавил в бессильной ярости Гулевский. Поднялся, качнувшись. Уже выходя, краем зрения заметил, что ухмылка стекла с округлой физиономии руководителя следствия. Ему всё-таки было не по себе. В коридоре Гулевский наткнулся на Цыпко. Сделав вид, что не заметила его, она попыталась улизнуть в дверь канцелярии.
– Ирина! – окликнул Гулевский. – Вы понимаете, что происходит? Мы с вами должны немедленно…
Цыпко растерянно обернулась. Сложила ручки-веточки на груди.
– Пожалуйста, Илья Викторович, не мучьте меня! – взмолилась она. – Я и так для вас всё, что могла!.. Но вы ж сами слышали!
Ирине почудилось, что дверь кабинета Мелешенко приоткрылась. Ойкнув, она заскочила в канцелярию. Ждать подмоги с этой стороны Гулевскому не приходилось.
Из здания следственного комитета Гулевский вышел взбешенным и растерянным одновременно. После встречи с заместителем Главы Администрации был готов к попытке обелить Егора Судина, превратить его из главного виновника в жертву обстоятельств, по слабоволию запутавшуюся в сетях, расставленных коварными подстрекателями. Но в чем твёрдо был уверен доктор юридических наук Гулевский, что полностью выгородить Судина-младшего не дано никому, – слишком глубоко увяз. Вина его в причастности к убийствам, в той ли иной степени, но установлена доподлинно и необратимо.
И вдруг выяснилось, что всё много проще. Следователь, не заморачиваясь вопросами виновности, доказуемости и прочими процессуальными глупостями, не мудрствуя лукаво, уничтожает целую кипу документов, уличающих Егора Судина как преступника. И всё! Исчез Егор Судин из уголовного дела, будто его там и не было.
Многое повидал Гулевский за свою следственную и научную практику. Но со столь откровенной, нахрапистой фальсификацией столкнулся впервые в жизни. Ведь в следственных действиях в том или ином качестве были задействованы десятки людей: обвиняемых, свидетелей, понятых, – каждый из которых легко может разоблачить фальсификатора и самого отправить на скамью подсудимых. До какой же степени надо быть уверенным в собственной безнаказанности. И в безропотности всех остальных.