— Ну и? — спрашивает он через вечность.
Я презрительно кривлю губу, и, прикоснувшись указательным пальцем к ямочке между его ключиц, вздыхаю:
— Фалахш…[70]Тень воина… Не более…
Фалахш. И… живой мертвец: для того, чтобы яд треуты,[71]которым я смазала палец, добрался до его сердца, требуется десять часов. А потом равсар, не поверивший в то, что я — Великая Мать, отправится к праотцам. Став третьей жертвой, принесённой мною на алтарь своего долга…
…Вспоминаю не только я, но и Беглар: в его глазах мелькает бешенство, чувство вины, надежда, страх и что-то там ещё. Потом он багровеет и сжимает кулаки.
Я мысленно усмехаюсь: там, на берегу Мутной, он первый раз в жизни ударил своего лайназа. Того, которого я убила…
— Но почему? — упрямо спрашивает Тур.
— Он посмел не поверить на слово своему балару[72] и вождю. Он оскорбил моего эдилье. Он засомневался в богах собственного народа… Три оскорбления сразу — это чересчур… Беглар, боги не умеют прощать! Поэтому…
— Он — мой лайназ!!! — упрямо глядя мне в глаза, рычит Тур. — И я сделаю всё, чтобы…
— Он — фалахш… Проковать таких невозможно… Поэтому скорби, мой эдилье: ваши пути уже разошлись…
В глазах Беглара вспыхивает бешенство:
— Он ещё жив! И я закрою его собой…
— Попробуй… — отвечаю я. А когда он придерживает коня, добавляю: — Только смерть не всегда приходит на острие меча. Так что этого закрывать бесполезно…
Глава 24Аурон Утерс, граф Вэлш
«Искреннего раскаяния» баронессе Квайст хватило только до Лисьих Нор, деревеньки, расположенной рядом с перекрёстком Эмейского и Юго-восточного тракта. Не доехав до её околицы каких-то четырёх перестрелов, леди Майянка вдруг схватилась за живот, густо покраснела и затравленно посмотрела на меня:
— Ваша светлость! Мне… надо на какой-нибудь постоялый двор… Срочно…
Я придержал коня, вгляделся в её искажённое мукой лицо и мысленно восхитился: баронесса изображала страдания так правдоподобно, что ей мог бы позавидовать любой балаганный актёр. Закушенная губа, капельки пота на лбу и крыльях носа, мертвенная бледность, взгляд «в себя». Ну и до кучи мелко дрожащие пальцы, стискивающие поводья и посадка в седле «наискосок». В общем, не знай я о том, что бледность и потливость — результат действия любимого снадобья Сучки Квайст, с помощью которого она когда-то начинала вить верёвки из своего мужа, поверил бы. Безоговорочно. И уже поворачивал бы коней к постоялому двору, злясь на то, что гарантированно потеряю дней пять.
А так я без особого внутреннего сопротивления изобразил тревогу и поинтересовался:
— Что случилось? На вас лица нет!
Баронесса, не отрывая левой руки от живота, страдальчески скривилась и, пряча взгляд, еле слышно прошептала:
— Занедужила я… По-женски… Понимаете?
— Опять? — искренне удивился я.
— Что значит, «опять»? — на мгновение забыв про «испытываемую» боль, возмущённо воскликнула леди Майянка. — В вашем возрасте уже пора знать, что у женщин эти недомогания случаются раз в месяц. И длятся они…
— Раз в месяц? — холодно усмехнувшись, перебил её я. — Тогда вам ещё рано: если мне не изменяет память, прошлые закончились за четыре или пять дней до моего приезда в Квайст…
Баронесса вытаращила глаза:
— Н-не поняла?
— Что тут непонятного? Перед тем, как отправиться в дорогу, я убедил одну из ваших служанок рассказать мне обо всех ваших недугах…
— 3-зачем?
Объяснять ей, что пытался поставить себя на её место, чтобы понять, каким именно образом она может вынудить меня прервать путешествие в столицу, у меня не было никакого желания. Поэтому я ограничился общими словами:
— Предпочитаю решать проблемы задолго до их появления…
В глазах баронессы полыхнуло пламя. А губы перекосило так, что я на мгновение испугался, что она устроит одну из своих любимых истерик. Поэтому я тут же выдал заранее придуманную фразу, которая должна была снова заставить её испугаться:
— Кстати, о недомоганиях: если верить стражникам Последнего Приюта, то лучшее средство от этого дела — Кровопийца Жака Оттса: один удар, и вас уже не беспокоит ничего…
Представив себе то ли топор палача, то ли собственную казнь, баронесса нервно потёрла шею. И, поймав мой насмешливый взгляд, вспыхнула:
— Вы… вы… вы…
— Я… что?
— Вы… страшный человек, ваше сиятельство… — прошипела она. — Такой же, как и…
— …мой отец… Вы это уже говорили… Знаете, я не считаю страшным ни его, ни себя. Мы просто делаем то, что должны. И делаем это добросовестно.
— Это я уже заметила… — леди Майянка саркастически поморщилась. — А то, что от вашей «добросовестности» страдают ни в чём не повинные люди, вам побоку…
— Степень вашей вины… или невиновности установит суд… — усмехнулся я. И, чтобы окончательно унять не желающую успокаиваться женщину, добавил: — Кстати, я бы посоветовал вам не забывать о том, что королевский обвинитель обязательно поинтересуется моим мнением о…
— Простите мою супругу, ваша светлость! — перебил меня прислушивавшийся к разговору барон Самед. — Она просто… слегка не в себе…
— Кто «не в себе», я не в себе? — возмутилась баронесса. И даже набрала в грудь побольше воздуха, чтобы выпалить всё, что она думает о своём муже и о своём состоянии. Однако, услышав оглушительное карканье, посмотрела вперёд и… окаменела: головной дозор, как раз подъезжающий к придорожной виселице, потревожил покой нескольких десятков до предела обожравшихся ворон. И птицы смерти,[73] оставив в покое исклёванные трупы казнённых, начали многоголосо выражать ему своё недовольство.
— Ворьё… — обратив внимание на отсутствие десниц[74] у двоих из четверых повешенных, хмыкнул я. — Допрыгались…
Баронесса Квайст сглотнула подступивший к горлу комок и… зажмурилась…
«Надо же, как они вовремя…» — мысленно усмехнулся я. И, решив, что надо ещё немного усилить эффект, добавил:
— Как видите, леди, рано или поздно, но закон всё-таки торжествует. И лица, пытающиеся наживаться на чужом горе, получают по заслугам…
— Угу… — угрюмо буркнула баронесса. И потеряла сознание. По-настоящему…
…Не успели мы проехать и половины дороги от опушки леса до городских ворот, как рядом с захабом началась какая-то нездоровая суета. Солдаты королевской стражи, сорвавшись с места, как почувствовавший шенкеля рысак, принялись растаскивать в стороны телеги, перегородившие тракт. А десятник и оба мытаря, размахивая руками и что-то крича, начали разгонять пешеходов.
— Если уронят герсу, значит, война… — буркнул едущий передо мной Молот. И, развернувшись в седле, поинтересовался: — Может, в галоп, ваша светлость? Хотя… далековато: не успеем…
— Это не война… — отрицательно покачал головой Колченогий Дик. — Кажется, вся эта суета — из-за нас…
— Сомневаюсь… — криво усмехнулся Нодр. И мотнул головой в сторону ворот: — Карету видишь?
…Карета, запряжённая четвёркой лошадей, вылетела из захаба, как камень из требушега, и рванула по дороге с такой скоростью, как будто спасалась от преследования. Кучер, восседающий на козлах, нещадно работал кнутом, словно вымещая на несчастных животных всю свою ненависть к этому миру. А ещё периодически оглядывался…
— Может, его задержать? А, ваше сиятельство? — привстав на стременах, поинтересовался Дик. — Ведёт он себя… как-то странновато…
— Сопровождающие отстали — вот он и дёргается… — увидев, как из захаба вылетает десяток всадников, облегчённо выдохнул я. Потом разглядел цвета одежды кучера и рявкнул: — Это карета внутренней стражи. Освободите проезд! Живо!
…Подпрыгнув на какой-то выбоине, карета пролетела по воздуху шагов десять и с грохотом рухнула на дорогу. Представив себе ощущения тех, кто сидит внутри, я поморщился: при таком жёстком приземлении пассажиры запросто могли сломать себе позвоночник. Или как минимум пооткусывать языки.
— М-да… Не хотел бы я оказаться внутри… — негромко пробормотал Колченогий. — Ездить верхом намного безопаснее…
— Таких кучеров надо пороть! Два раза в день! До полусмерти. И не подпускать к лошадям… — поддакнула ему леди Майянка. Потом увидела, что карета замедляет ход, и удивлённо уставилась на меня: — А что это он останавливается? А, ваше сиятельство?
— Понятия не имею… — ответил я. И перевёл взгляд на лица приближающихся всадников.
— Ха, ваша светлость! Так это же сотник Пайк! Вон, впереди всех! — воскликнул Дик. И радостно заулыбался. — Я же говорил, что вся суета — из-за нас?!
— Он самый… — кивнул Нодр. И удивлённо уставился на меня: — Только почему это он в цветах Внутренней стражи?
— Сейчас узнаем… — буркнул я. И нахмурился.
…Не успела карета остановиться, как мы оказались в плотном кольце из воинов графа Орассара. Вернее, не мы, а барон Самед с супругой. Судя по выражениям лиц солдат Внутренней стражи, инструкции они получили более чем подробные. И были готовы на всё.
Удостоверившись в том, что чета Квайст никуда не сбежит, шевалье Пайк приложил к груди правый кулак и церемонно склонил голову:
— Ваше сиятельство! Имею честь приветствовать вас в Арнорде!
— Привет, Ноел! — хмуро пробормотал я. — Во что это ты вырядился? И что за скачки тут устроил?
— Приказом его величества я назначен помощником начальника Внутренней Службы Элиреи графа Орассара… — отрапортовал он. — А насчёт скачек — выполнял приказ его величества!
Увидев в моих глазах недоумение, сотник пожал плечами, достал из чехла свиток, запечатанный королевской печатью, и, подъехав поближе, протянул его мне.
— А этот свиток приказано вручить вам. И удостовериться в прочтении…
— Удостоверяйся… — сломав сургуч, я развернул свиток и погрузился в чтение…