Переворачиваюсь на спину. Гера оказывается сверху.
– Сними платье, – давлю на спину, заставляя наклониться, – сними.
Умка послушно стаскивает платье, снова прижимаясь ко мне.
Провожу ладонями по ее спине, животу, медленно поглаживая тонкую кожу, чувствуя жар в ладонях. Пальцы проскальзывают под край лифчика, Умка накрывает мои ладони своими.
– Я не трогаю, – шепчу ей на ухо.
– Почему мне кажется, что я тебя знала всегда? Почему мне не страшно?
– Потому что я красавчик, – убираю от нее руки, прикрывая глаза.
Гера хихикает, ерзая на мне, расплываясь в хитрой улыбке.
– Умка, бл*, – с силой сжимаю ее талию.
– Богдан, ты иногда бываешь очень грубым, – наигранно обиженно.
– Потому что я тебя хочу. Еще одна такая выходка, и я за себя не отвечаю.
– Прям ваще?
– Прям ваще.
Глава 23
Герда.
Богдан уходит от меня почти в девять. Закрываю за ним дверь, нарываясь на яростный взгляд мамы. Хочется перекреститься.
– И как долго ты будешь таскать к нам в дом не пойми что?
Игнорирую и поднимаюсь наверх. Мама идет следом. Буравит спину взглядом и, как собака на поводке, заходит за мной в комнату.
– Мама, – вздыхаю, – если ты думаешь, что от твоих колкостей я начну к тебе прислушиваться… то ты ошибаешься.
– Я твоя мать и только я знаю, что для тебя лучше. Ты посмотри на него нормальными глазами, не пуская слюни! Он никто и звать его никак! Что он может привнести в твою жизнь? Нищий, да еще и с длинным языком. С кем ты связалась, Герда!?
– Тебе плевать, мама, не прикрывайся заботой. Ты просто бесишься, что он тебе ответил. Что не смотрит в рот и не боготворит. Эта единственная причина этой твоей речи.
– Какая же ты дура, еще не раз вспомнишь мои слова! Когда он тебя бросит и найдет идиотку посимпатичнее. Когда ты будешь по нему убиваться, я даже близко к тебе не подойду.
– Я спать, – говорю громко, смотрю на дверь, – можно мне поспать?
Мама ничего не отвечает. Разворачивается и с громким хлопком двери выходит из моей комнаты.
Сжимаю пальцами виски. Я подавлена. Я не знаю, что Богдан думает на самом деле, и мне дико стыдно за все, что тут сегодня произошло. Как и всегда, ничего не могло зависеть от меня, но я так надеялась, что они хоть раз в жизни проявят по отношению ко мне человечность. Наивная.
После этой эпичной встречи дни побежали быстрее. Мы написали очередной тест, на котором Шелест опять вышел из аудитории раньше всех. Я смотрела ему вслед и надеялась, что напишу лучше. Вот так мерзко. Двулично. Но если я этого не сделаю, отец придет в ярость.
Через пять дней нас вновь собирают в актовом. Говорят о предстоящих экзаменах, о наших решениях и возможностях. Рассказывают про какие-то европейские вузы и, конечно же, про МГУ и МГИМО. Слушать особого интереса нет. Потому что если в том году я знала, что хочу учиться в Англии, то сейчас, сейчас я не имею никакого желания уезжать из Москвы. Потому что мой отъезд может лишить меня чего-то более важного, чем образование, которое я могу получить и здесь.
Богдан сжимает мою руку, когда начинают озвучивать баллы по тестам. Прислушиваюсь, затаив дыхание.
– Гольштейн, девяносто три балла. Это лучший результат из всех.
– Я первая? – оборачиваюсь к Богдану.
Он кивает.
– Я же говорил, все будет хорошо.
Меня успокаивает результат, но не дает покоя вопрос: неужели он специально написал хуже? Он же говорил что-то подобное, еще до того, как мы начали… боже, только не это.
Выходим из зала.
– Ты специально?
– Что?
Шелест стоит, убирая руки в карманы, на лице непонимание.
– Тест? Ты написал его хуже специально?
– Ну у тебя и фантазия, Умка, у меня просто не было времени готовиться, много тренировок. Пошли в архив.
Иду за ним следом, а у самой полнейший хаос в голове. Когда копаюсь в папках, наталкиваюсь на мысль о том, что, даже если он специально, это же неплохо? Он же делал это не для того, чтобы доказать, что все происходит так, как он хочет. Он сделал это, потому что хотел оградить меня от злости отца.
Обнимаю Богдана сзади. Он замирает, хотя до этого очень импульсивно раскидывал папки на стол по алфавиту.
– А вдруг кто-нибудь зайдет? – смеется.
– Ну и пусть, – говорю ему в спину.
– Такие повороты мне нравятся, – резко разворачивается ко мне лицом, притягивая за талию к своему телу, – у меня есть идея, пошли сегодня со мной.
– Куда?
– На тренировку.
– Смеешься?
– Почему? У меня все равно сегодня только силовая, пошли.
– Ладно, только с одним условием.
– С каким?
– Без этих твоих штучек.
– Каких? – ухмыляется, сжимая ладонью мою грудь.
– Вот этих вот.
– Ну ты же в курсе… я хочу тебя…
– Потрогать?
– Да уже не только потрогать…
– Извращенец…
– Вот нифига. Нормальная человеческая реакция на противоположный пол.
– Ага, значит, на своих Катюш и Танюш ты так же реагируешь?
– Не так же, – кривит лицо…
– А как?
– Че начинается-то? Ты сейчас договоришься…
– Как страшно, – смеюсь, а саму немного потряхивает.
Как только разговор касается секса, у меня начинается паника. Жутчайшая паника. Еще эти мамины слова…
Богдан стискивает мою талию, усаживая на стол. Сам замирает между ног, касаясь ладонью моей шеи. Эти прикосновения сводят сума. Сколько бы я ни сопротивлялась, я балдею от всего происходящего. Он целует, поедает мой рот, не давая возможности вздохнуть.
Выворачиваюсь из его объятий, касаясь пальцами губ, останавливаю.
– Пойдем, ты звал меня с собой…
Шелест вздыхает, убирая руки в карманы.
– Ну пойдем, на матиках хоть поваляемся.
Протягивает мне руку, сжимаю его ладонь, спрыгивая со стола, быстро успевая поправить юбку до двери из архива.
У самого порога замираю, Богдан непонимающе оборачивается ко мне.
– Спасибо тебе, – не улыбаюсь, просто смотрю в его глаза, а после прижимаюсь к его крепкому телу.
Он знает, за что я его благодарю. Знает, поэтому молчит. Только поглаживает мои волосы…
В клубе мы договариваемся встретиться в пять. Отец доволен результатом теста, поэтому я могу идти на все четыре стороны. Натягиваю бирюзовые леггинсы и черный бра-топ, сверху надеваю длинную широкую белую майку, в рюкзак кидаю кроссовки и длинный свитер серого цвета.
Уже почти выхожу из дома, но мой порыв останавливает телефонный звонок.
– Богдан, я уже выезжаю.
– Гер, прости, сегодня никак, планы изменились, я сегодня в зале до ночи. Новый клуб, перемены… прости.
– Ничего, я все понимаю, – наигранно весело.
– Давай на выходных в кино сходим?
– Хорошо, удачной тренировки.
– Спасибо. Я вечером позвоню.
Скидываю звонок и присаживаюсь на диван в гостиной. Делать мне нечего. Совсем. Переодеваюсь в домашний костюм и сажусь за английский. Но в глубине души я зла. Мне обидно, что у него вновь свои планы, дела…
Я так зла на него. Почему я так часто на него злюсь? Обожаю и злюсь. Наверное, потому что только он и позволяет мне проявлять настоящие эмоции, не давит, не издевается, не вынуждает. Я с полной уверенностью могу сказать, что люблю. Люблю своего Богдана. Он самый замечательный. Мой.
От этих мыслей настроение меняется. Уныние пропадает.
На выходных мы в кино, конечно же, не пошли. Оно сам пришел ко мне домой. Отец заявил маме, что подает на развод.
Мама восприняла эту новость с усмешкой, а к вечеру ее увезли в больницу с нервным срывом.
Я никогда не видела ее такой. Она была похожа на побитую собаку. Сидела на кровати в углу палаты и смотрела в одну точку. Папа поднял ее выходку на смех, не поверил, что ей на самом деле плохо. А вот я поверила. Приехала к ней в больницу и чуть сама не упала в обморок. Эта женщина совсем не была похожа на ту, которую я видела все эти годы. Ее взгляд, он говорил так много и таил в себе такие же глубины неизвестности.
Я сидела на стуле и молчала. Не знала, что сказать, а когда решила уйти, мама остановила меня. Нет, она не хватала за руки, плечи… она продолжала сидеть в своем коконе из пледа.
Но ее слова, они не дали мне переступить порог.
– Если ты будешь вести себя так и дальше, обязательно окажешься в такой же палате, – она слабо усмехнулась и продолжила: – Нельзя растворяться в мужчине, мама всегда говорила мне, что нужно уметь сохранить свое я. А я вот не смогла, – истерический смешок.
Этими словами она выбила воздух из моих легких в очередной раз.
Я задыхалась, а она говорила.
– Я любила больной любовью. Теперь расплачиваюсь. Не утони в этом мальчике, я вижу, как ты на него смотришь, мне знаком этот взгляд. Если что-то пойдет не так, будет очень больно. А больно непременно будет. Вы слишком разные.
Дальше я ее не слушала. Не хотела. Не могла.
Ехала домой под мамин голос, снова и снова повторяющийся стократным эхо в голове. Ехала и думала о том, что у Богдана, и правда, кроме меня есть своя жизнь, цели, планы. Она бьет ключом, не то что моя. Моя жизнь – это уроки и он. За это время он стал центром моей вселенной. Я погрязла в нем и этих отношениях. А он? Что чувствует он?
Всю следующую неделю я нахожусь в раздрае. Шелест готовится к сборам, а в моем доме происходят кардинальные изменения. Отец привозит свою любовницу. Дашенька, знойная брюнетка, на пару лет старше меня. Становится смешно.
Мама тем временем выписывается из больницы и улетает в Париж. У нас там квартира. По щелчку начинается суд и деление имущества. Точнее, его видимость.
Отец скидывает с барского плеча московскую квартиру, майбах и какие-то деньги. Мать подавлена, но сделать ей что-то не под силу, она безразлично принимает то, что он ей выделил, не имея никаких материальных претензий. Это странно. Меня это даже немного пугает. Это на нее не то что не похоже, это вообще не она, но позвонить я не решаюсь, не знаю, что говорить. Да и нужны ли ей мои слова? Хочется поделиться этим с Богданом – что бы сделал он?