В России я смотрела репортажи о событиях в Тунисе, не придавая этому большого значения. Двадцать пятого января Египет принял эстафету, но тогда никто еще не осознавал масштаба народных волнений. Днем после пятничной молитвы муж попросил меня не уходить далеко от дома, поскольку в Каире на площади Тахрир большая забастовка, и возможно, что какие-то движения будут и у нас. Я кивнула головой, не думая ни о чем плохом. Но забастовка продолжалась, и количество участников росло, будто снежный ком.
Мы ежедневно смотрели выпуски новостей, которые становились все более пугающими. Российская пресса начала трубить о начале революции по тунисскому сценарию. Мама постоянно присылала смс с вопросом, что у нас происходит, и предлагала вернуться в Россию, пока не поздно.
До начала февраля, помимо пугающих теленовостей, я не замечала вокруг ничего особенно страшного. Многие мужчины стали ходить по улицам, объединяясь в небольшие группы, в воздухе повисла напряженность, начались постоянные разговоры о политике, но беспорядки и забастовки я пока что видела только на экране. Потом пропала связь. Несколько дней не работал интернет, и я смогла отправить смс маме только с русской сим-карты, которую чудом нашла на дне сумки.
Мубарак несколько раз выступал по телевизору, но до последнего отказывался покидать свой пост. Волнение нарастало. Стало очевидно, что в Египте самая настоящая революция и люди не отступят, пока не добьются отставки президента и смены режима. Муж запретил мне выходить из дома, а сам пропадал где-то почти весь день — патрулировал район или участвовал в какой-то очередной забастовке. По-моему, он был готов ночевать на улице и возвращался домой только ради меня. Я весь день обрывала телефон, названивая мужу каждые пятнадцать минут, и даже начала молиться. Продукты он теперь закупал сам — некоторые супермаркеты рядом с домом продолжали работать, но существенно подняли цены. Магазины Саид закрыл, а вещи вывез на какой-то склад.
Эту информацию я вытягивала из него буквально клещами, через слезы и истерики — муж и раньше не любил обсуждать со мной дела, а теперь стал еще более замкнутым и молчаливым. Однажды он пришел домой позже обычного и с перевязанной рукой. На все мои вопросы Саид отвечал: «Не волнуйся, это пустяки», и мне так и не удалось выяснить никаких подробностей. Надя быстро промыла и перевязала рану, а я проплакала почти до утра, сходя с ума от бессилия что-либо изменить.
В городе началось мародерство: ходили слухи, что ограбили «Карфур». Ни о каких походах к врачу не могло быть и речи — мне оставалось лишь надеяться, что революция закончится в ближайшие дни. Мама в панике умоляла меня вернуться. Я понимала ее правоту и всерьез задумывалась над тем, чтобы снова улететь в Россию, но что-то мешало сделать последний шаг. Уехав, я потеряю всякую связь с Саидом, а он полезет в самое пекло — и неизвестно, чем все может закончиться. Уехать — значит рискнуть жизнью своего мужа, ведь у меня больше не будет шанса вернуться до родов: на таком сроке меня просто не пустят на борт самолета. Остаться — значит рискнуть здоровьем ребенка: неизвестно, что будет с медициной и вообще со страной через пару месяцев. Я разрывалась между мужем и ребенком и никак не могла принять окончательное решение, проклиная себя за то, что сразу не осталась в России. Саид не удерживал меня против воли, и необходимость самой принять решение выводила меня из себя. Две недели прошли в постоянных сомнениях и терзаниях. А одиннадцатого февраля Мубарак объявил о своей отставке.
Какая радость царила в этот вечер на улицах Египта! Я плакала и смеялась вместе со всеми. Мне было безразлично, кто придет к власти, лишь бы страна наконец успокоилась. Саид ликовал и говорил, что теперь, без Мубарака, египтяне заживут намного лучше. Я очень в этом сомневалась: муж почти всю жизнь прожил при одном президенте, я же немного помнила перестройку, переворот девяносто первого года и все события, которые за ним последовали, и прекрасно понимала, что после революции неизбежен длительный и болезненный период реконструкции и становления новой власти. Тем более еще неизвестно, кто встанет у руля. Саид же уверял, что хуже Мубарака никого нет и быть не может — я же считала, что есть варианты и пострашнее.
Но пока мне хватало того, что в Александрии заработали магазины, больницы, и люди перестали бояться выходить на улицу. Временами кое-где проводились забастовки, но это были лишь слабые отголоски недавних событий. Страна немного оправилась от потрясений и потихоньку возвращалась к нормальной жизни.
Саид снова открыл магазины и первое время жил на работе. Я отказалась от мыслей уезжать в Россию и несколько раз напоминала мужу о необходимости пойти к врачу на очередной прием. Мама по-прежнему переживала, но ей пришлось смириться с моим решением.
Однажды вечером, когда я мирно лежала на диване, рассматривая журнал с детской одеждой, Саид хмуро произнес:
— Аня, я должен тебе кое-что сказать. Моя сестра с сыном поживут у нас какое-то время.
Я резко привстала.
— Надя? Что случилось?
— Нет, Аят. У нее проблемы с мужем.
— А при чем здесь мы?
— Аня, она моя сестра. Как это при чем? Если женщина хочет пожить какое-то время без мужа, она идет к родственникам.
— Хорошо, но почему к нам-то?
— У Мухаммеда и так много людей. Жена, мать, двое детей. У них просто нет места, да и отношения у Аят с женой брата не очень.
— Саид, ты меня, конечно, извини, но я не представляю себе в нашей квартире другую женщину с ребенком.
— Это моя семья!
— У нее есть муж, он может снять ей квартиру.
— Если они разведутся, то так, скорее всего, и будет. Но пока она будет жить у нас — и точка. Это ненадолго.
— Офигеть, — только и смогла вымолвить я.
Они приехали уже на следующее утро, и я перестала чувствовать себя хозяйкой в собственной квартире. Ребенок везде лез, хватал все подряд, плакал, канючил и не давал мне покоя ни днем, ни ночью. Аят постоянно пыталась завязать со мной разговор, а я не знала, куда от них прятаться, и старалась как можно реже выходить из своей комнаты. Я даже перетащила туда компьютер и кое-какую еду. Когда Саид это увидел, то очень разозлился.
— Ты ведешь себя так, как будто у нас в квартире враги, — проговорил он спокойно, но громко. Мы всегда разговаривали в полный голос, пользуясь тем, что Аят не понимает по-русски.
— Саид, не проси у меня невозможного. Я не могу радоваться тому, что у нас в доме посторонний человек с ребенком, причем без моего разрешения.
— Пожалуйста, не кричи. Сколько раз тебе нужно повторять, что это моя сестра и племянник?
— Я в курсе. Не надо бесконечно твердить одно и то же. Позволь тебе напомнить, что когда мы поженились, то договорились жить в отдельной квартире. Отдельной от твоей семьи — братьев, сестер, племянников и иже с ними. Ты сам говорил, что у Аят плохие отношения с Ясмин — почему ты не считаешь это проблемой? Получается, Ясмин может не пустить сестру мужа в свою квартиру, а я не могу?
— То, что у Аят есть конфликт с женой брата, очень плохо. Но это не значит, что ты должна брать с нее пример. Лезть в семью брата я не хочу.
— Конечно, лучше поругаться со мной. Саид, я беременна на последних месяцах. Мне нужно внимание мужа, а не его родственников. Мне надоело, что они устанавливают свои порядки. Аят ненавидит Шикобелло, и бедный кот уже не знает, куда спрятаться от нее и от Карима. Она готовит то, что считает нужным — на моей кухне! Постоянно меня чему-то учит. Я стараюсь ей улыбаться, играть с Каримом, но это невозможно! Они живут здесь неделю, и я уже тысячу раз пожалела, что не уехала в Россию. Честное слово, скажи мне кто-нибудь о переезде твоей сестры в нашу квартиру — я бы улетела домой не раздумывая.
Я вернулась в спальню и изо всех сил хлопнула дверью. Тут же раздался плач Карима. Саид пришел через несколько минут и попытался меня успокоить.
— Хабиби, ну прости. Я знаю, что тебе тяжело. Пойми, я не могу ничего сделать. Не могу потребовать от сестры вернуться к мужу.
— Саид, я все понимаю, но они живут у нас уже вторую неделю, а ее муж даже не пришел их навестить. Я очень сомневаюсь, что они скоро помирятся. Сначала революция, потом это… я совсем тебя не вижу!
Муж погладил меня по голове.
— Все будет хорошо, я обещаю.
— Только когда? — хмуро спросила я.
— Я попробую сам аккуратно поговорить с Аят.
— А что случилось у них с мужем? — поинтересовалась я.
— Точно не знаю. По-моему, она поссорилась с его матерью.
— Вот, еще одно доказательство, что все должны жить отдельно, — я увидела лицо мужа и осеклась. — Ладно, больше не буду.
Я воздержалась от дальнейших комментариев и лишь вздохнула.
Шли дни, я почти смирилась с пребыванием Аят: мы научились делить пространство и не слишком мешать друг другу. Но после родов мне совершенно не хотелось видеть дома посторонних, а с появлением Аят к нам снова зачастили многочисленные родственники. Я ждала момента, чтобы вновь завести с мужем разговор на скользкую тему.
— Хабиби, — решилась я однажды. — Я очень хочу, чтобы мама приехала на роды и помогла мне какое-то время с ребенком.
— Что? — рассеянно спросил он. — Мама… ну конечно, пусть приезжает, в чем проблема.
— А где она будет жить? У нас нет места…
— Аня, я тебя прошу, — раздраженно перебил меня Саид. — Роды ведь не завтра? У нас еще есть время. Аят, возможно, скоро уедет. В любом случае, что-нибудь придумаем.
— Роды могут быть уже через две недели или даже раньше, — просветила я мужа.
— Подожди, но врач говорил, что через месяц.
— Саид, роды — это не поезд, и они не приходят точно по расписанию. Да, нормой считается сорок недель, но может быть и тридцать восемь. Ты, по-моему, вообще выпал из реальности. Я уже несколько дней прошу сводить меня к врачу.
— Извини, слишком много всего навалилось, — он устало потер переносицу. — Завтра пойдем к доктору, обещаю.