— Сенатор Эдгар, — произносит Хоби. — Давайте поговорим о нем. Вы уже встречались с ним однажды, если верить вашим показаниям.
— Похоже на то.
— Похоже? Так вы виделись с ним один раз или больше?
— Сдается мне, парень, что ты и сам хорошо знаешь, что у нас с ним была всего одна встреча.
— А может, больше?
Хардкор презрительно поводит головой и молчит, считая, что и так уже дал исчерпывающий ответ. Хоби буравит его сердитым взглядом, однако по здравом размышлении решает оставить эту тему.
— А теперь, Хардкор, скажите, для вас и для Ти-Рока идея вытащить Кан-Эля из тюрьмы имела огромное значение, не так ли?
— Понятное дело, — отвечает он. — Все остальное — туфта.
— И значит, поэтому вы согласились встретиться с сенатором? Я прав? Потому что вытащить Кан-Эля из тюрьмы для вас все равно что трахнуть государство. Верно?
— Это ты трахаешь своих клиентов, — отвечает он и усмехается, презирая Хоби за попытку перейти на его лексикон.
— И вы сказали нам, насколько я помню, что когда выяснилось, что сенатор Эдгар выдвигает идею превратить «УЧС» в политическую организацию, вы здорово разозлились?
— Черт возьми, да он нам просто все мозги запудрил этим дерьмом. У старого пердуна, видно, башку заклинило. Это же нереально.
Хоби кивает, расхаживая по залу, напряженно обдумывает что-то. Затем вдруг резко поворачивается и спрашивает тихим голосом:
— Как вы думаете, зачем сенатор Эдгар собирался приехать туда?
Хардкор молчит. Я вижу, как он оглядывается на Айреса.
— Нил заказал нам своего папашу. Вот и все.
— Все ли? Давайте расставим все по местам, Хардкор. Вот перед нами два гангстера. Воры в законе. Черные. Оба закоренелые рецидивисты, верно? А еще у нас важный белый политик, председатель сенатского комитета по уголовному судопроизводству, который бросает все и едет черт знает куда, в северный конец Дюсейбла. И забирается на заднее сиденье лимузина, принадлежащего местному авторитету, чтобы пообщаться с такими, прямо скажем, сомнительными личностями, как вы. При этом ему прекрасно известно, что все, к чему вы стремитесь, — это освободить вашего кореша Кан-Эля из редъярдской тюрьмы. А теперь я еще раз спрашиваю вас, Хардкор: с какой целью, по вашему мнению, сенатор собирался приехать туда? Как вы думаете, какую выгоду для себя он собирался извлечь из этого?
Мрачный и неподвижный Хардкор смотрит куда-то вдаль и молчит. Хоби наконец-то нащупал слабое место.
— Ну так что? — спрашивает Хоби. — Вы с Ти-Роком уже обсудили этот вариант, не так ли?
Хардкор отрицательно машет головой.
— Вы поехали туда, думая, что вам удастся всучить сенатору Эдгару взятку, верно?
Встрепенувшись, Айрес легко и непринужденно бросает свое поджарое тело вверх и поднимает руку.
— Судья, — говорит он, — я попрошу выслушать меня.
Внезапно на меня снисходит просветление. Мне ясно, что здесь делает Джексон. Он не только защищает Хардкора. Он следит за тем, чтобы не пострадали интересы Ти-Рока, Кан-Эля и всей его клиентуры из «УЧС». Я жестом прошу Айреса занять свое место, а Хоби просит меня отдать распоряжение судебному секретарю зачитать вопрос снова.
— Ничего подобного, — говорит Хардкор. — Это твои выдумки.
Ноздри Хоби раздуваются, как у гончей, почуявшей след. Впервые с начала перекрестного допроса я почувствовала, что Хардкора уличили во лжи. Очевидно, Хардкор и Айрес решили начисто отрицать этот пункт. Если бы Хардкор сознался в участии, в сговоре с целью дачи взятки официальному лицу, условно-досрочное освобождение Ти-Рока оказалось бы под большим вопросом. И что еще хуже, Хардкору пришлось бы самому отказаться от надежды ограничить свое пребывание в Редъярде десятью годами.
— Значит, вы говорите нам, Хардкор, что никогда не предлагали денег сенатору Эдгару ни прямым, ни косвенным образом и не получали таковых через него? Вы это хотите сказать? Вы понимаете, о чем я вас спрашиваю?
— Ниггер, я понимаю тебя отлично.
Хоби стоит со спокойствием паралитика. Единственная движущаяся часть тела — кончик языка, который непроизвольно высовывается между зубами. Слово. Оно вонзилось в него как стрела. Между ними вдруг на мгновение разверзлась вся пропасть жизни черных, вековое наследие презрения.
— Прочитайте вопрос еще раз, — говорит он, наконец очнувшись, судебному секретарю и в то же время не сводит глаз с Хардкора.
Вообще-то отдавать такие приказания имею право только я, однако при данных обстоятельствах я не вмешиваюсь и не поправляю защитника, а киваю Сюзанне.
— Никаких денег я ему не передавал, — говорит Хардкор — ничего подобного не было.
— Ничего подобного, — повторяет Хоби.
Сейчас он перебирает бумажки, стоя на подиуме. Ему нужно выиграть несколько секунд, чтобы собраться. Хоби поводит плечом и опять расстегивает пуговицы на своем шикарном костюме зеленоватого оттенка. В ложе присяжных на журналистской псарне сейчас царит настроение, близкое к переполоху. Репортеры оживленно перешептываются. Взятка! Коррупция в верхних эшелонах власти. Дело выбивается из разряда ординарных, преподнося сюрпризы почти каждый день. Я вижу, как Дубински и Стюарт Розенберг что-то горячо обсуждают, едва не ударяясь головами. Почувствовав, что Сет старается поймать мой взгляд, резко поворачиваю голову.
— Послушайте, Хардкор, ведь для большей части того, что вы говорите о Ниле, нет никакого документального подтверждения, никаких звукозаписей, не так ли?
— Звукозаписи? Какие еще, к дьяволу, гребаные звукозаписи? Я что, диск-жокей, что ли? Звукозаписи ему еще подавай, — возмущенно пыхтит Хардкор.
— Значит, никаких документов. Ничего, что могло бы подтвердить подлинность всего, что вы тут говорите. Например, телефонный звонок, который вы, по вашим словам, сделали Нилу в то утро, когда уже произошло убийство. Нет никакой записи состоявшегося между вами разговора, да и был ли он?
Обвинение уже согласилось на подобную оговорку, и Хоби знает, что здесь он действует наверняка.
— А как же деньги? Это что, не доказательство? — удивляется Хардкор.
— Правильно, — соглашается Хоби. — Деньги. Единственная весомая вещь, на которой держатся ваши показания, не так ли?
Хоби прав, но это уже аргументация, а не вопрос, и я принимаю протест обвинения.
— Хорошо, но разве обвинители не говорили вам, Хардкор, какое огромное значение имеют деньги?
— Деньги — это деньги, парень. Они правят миром.
— А я думал, любовь, — говорит Хоби через плечо.
Он опять начинает расхаживать по залу своей пластичной крадущейся походкой. Модные туфли из крокодиловой кожи почти неслышно касаются истертого коврового покрытия.
— Вы же понимаете, что мешок с деньгами, который вы предоставили в распоряжение прокуратуры, был ключом к подтверждению ваших показаний, верно? Вряд ли вам удалось бы выторговать для себя столь выгодные условия сделки без этих денег, которые так кстати оказались у вас под рукой, не так ли?
— Не гони фуфло. Не было тут никакой подставы, потому что я в натуре получил эти гребаные деньги от него, ясно?
— О да, деньги у вас были, это точно, — насмешливо произносит Хоби. — Сколько денег, Хардкор, вы выручали ежедневно от продажи наркотиков — пять тысяч долларов?
Хардкор увиливает от прямого ответа. Он не знает.
— Две тысячи?
Хардкор пожимает плечами.
— Сколько людей, вы сказали, работали на вас? Из ваших слов получается, что их было пятеро. А может быть, семьдесят пять? Наверное, это ближе к истине?
— Ну уж нет, парень. Ты здорово преувеличиваешь.
— В самом деле? Давайте-ка поговорим о ваших машинах, Хардкор.
Хоби принимается выворачивать свидетеля наизнанку. Драгоценности. Недвижимость. Женщины, которых он содержит. Хоби запасся копиями рапортов из подразделения, занимающегося наркопреступлениями. В них содержится информация, полученная от осведомителей, и результаты регулярного наружного наблюдения. В год Хардкор тратит сотни тысяч долларов. Как говорится, факты — упрямая вещь.
— Послушайте, Хардкор! Выходит, у вас под рукой наличными всегда есть десять тысяч долларов, в любой день недели, верно?
Айрес насторожился и цепко ловит каждое слово. Почувствовав, что ему опять готовят ловушку, Хардкор взрывается:
— Вот что, ниггер, это он дал мне деньги! Понял? Так что заруби себе на носу!
Хоби опять замирает на месте. Он бросает молниеносный взгляд в мою сторону. Для меня этого вполне достаточно.
— Мистер Трент, если вы еще раз обратитесь к мистеру Таттлу в подобной манере, я оштрафую вас за неуважение к суду. Вы хотите посоветоваться с мистером Айресом?
— Именно так, судья.
Джексон опять встает и, точно классный руководитель в школе, укоризненно качает головой и помахивает пальцем.
— Следи за языком, — говорит он, и слова его хорошо слышны всем по эту сторону перегородки.
Сидящий в кресле Хардкор опускает голову. Он что-то бубнит себе под нос. Я могу разобрать лишь несколько слов: «Липучка гребаная!» Безусловно, он имеет в виду Хоби. Его настырность.
Хоби подходит к столу обвинения и забирает оттуда вещественное доказательство № 1 — деньги, разделенные на две части, которые находятся в двух чистых конвертах, и полиэтиленовый мешок, в котором они, по словам Хардкора, были принесены.
— Так, значит, вы показали, что этот мешок и десять тысяч долларов вам в конце августа вручил Нил Эдгар?
— Там же есть отпечатки пальцев, парень. — Хардкор ехидно улыбается.
— И это не удивило вас, нет?
— Чему же тут удивляться, парень, ведь я знал, кто отстегнул мне капусту и за что.
— Вы ожидали, что на деньгах и на мешке будут отпечатки пальцев, не так ли?
Хардкор пожимает плечами:
— Возможно.
— Наверняка ожидали. Ведь вы хранили эти деньги и даже не прикасались к ним, верно? Даже не вынули их из мешка, чтобы пересчитать. Так вы сказали на предварительном следствии?
— Все верно.
— И вы не потратили ни цента из этих денег, не так ли?