Сегодня в роли этого ученого выступала я. Ну, по крайней мере, мне хотелось думать, что я проводила опыт, достойный интереса. Однако никто не смог бы разубедить меня в обратном, потому что в лаборатории, кроме меня, засиделся лишь Марк Астер, лаборант профессора Фольцимера. Хотя, как засиделся… скорее заспался. Кинув сочувственный взгляд на Астера, выполнявшего все мелкие опыты для профессора, коих всегда было целый список, я вернулась к усилителю.
Под магическим стеклом на алюминиевом подносе меня ждал экземпляр Белой бругмансии, или Сонника. Пыльца цветка использовалась для приготовления сонного зелья. Порой этот сон выписывался целителями как лечебный, но в большом количестве и с добавлением нужных ингредиентов пыльца превращалась в яд.
Надев охлаждающую перчатку, я сняла магический купол, под которым прятался цветок. Соприкоснувшись с воздухом, нежные лепестки тут же начали скручиваться и темнеть, словно тлеющая бумага. Действовать нужно было быстро. Пинцетом я осторожно вытащила из сердцевины пестик. Он оторвался легко, но с тихим шипением, выбросив вверх сноп желтоватых искр.
Магический купол тут же был опущен назад. Лепестки и стебель еще можно было использоваться для других опытов. Одновременно я опустила пестик в длинную пробирку, заранее наполненную раствором Вечной воды - разработка ученых-магов. В этой воде любые органические вещества консервировались и сохраняли все свои свойства до двух суток.
Я выпрямилась, чтобы размять спину и шею. Работать под усилителем приходилось, согнувшись в три погибели, и в крайней концентрации. На моем лабораторном столе высились еще пять магических куполов с разными видами цветов, заготовленных пробирок насчитывалось куда больше. Они прятались в деревянном ящичке, стоявшем по правую руку. Там же, в кожаных узких отделениях были собраны все инструменты, которые могли бы быть задействованы ученым. Пинцеты, пипетки, измерители температуры и массы, ножики разного размера и формы, покровные и магические стекла, промокашки из всевозможных материалов, от бумаги и ткани до древесины, и еще много других мелочей.
Я склонилась над следующим куполом и уже приподняла стеклянную крышку, когда дверь в углу лаборатории отворилась. Из коридора внутрь тут же проскочил более теплый и влажный воздух. Я резко вернула крышку назад и хмуро глянула на вошедшего, держа в руке маленький ножик с закругленным на конце лезвием. Ярко-оранжевые стебли боялеи, собранные в розетку, нужно было нарезать, чтобы собрать необходимое количество сока.
- Селина, вот вы где, - радостно позвал Руперт, лаборант профессора Корбина. Когда-то место этого рыжеволосого молодого человека со слегка оттопыренными ушами, которые придавали ему довольно ребяческий вид, занимала и я, так что дружественными чувствами к нему прониклась быстро. Как к брату по былому несчастью. Точнее, счастью, конечно же, ведь попасть на обучение к профессору Корбину пытались многие. Я, как и Руперт в первые недели, светилась от радости, пока мне не пришлось вместо изучения мира ботаники занимать очередь в столовой для наставника, а к опытам педантичный Корбин пустил меня лишь спустя полгода, и то только из-за того, что я ходила за ним хвостиком и неимоверно раздражала его грозную персону.
Руперт явно хотел добавить что-то еще, ведь для чего-то он меня искал, но, увидев подсвечивающиеся стеклянные куполы на столе, с азартом в глазах спросил:
- А что вы делаете?
Я понимала его интерес, и, не буду лукавить, он мне льстил.
- Подходите, я покажу.
Руперт осторожно приблизился, обойдя стол с заснувшим Астером, и сложил руки в замок, словно боялся, что не сдержится и до чего-нибудь дотронется. Я еле заметно улыбнулась. Тоже когда-то было трепетно и боязливо находиться около лабораторного стола. Все думалось, а вдруг я сделаю что-то не так, что-нибудь испорчу, и все, пиши пропало, Корбин ведь со свету сживет.
Я снова взялась за стеклянную крышку, под которой прятался цветок боялеи. Тут можно было не торопиться, плотные, заостренные лепестки к воздействию открытого воздуха были мало чувствительны. Начав аккуратно резать их, отстраняя ножичком волокна, а пипеткой в левой руке собирая капли целительного сока белого цвета, я тихо комментировала свои действия.
- Способность сока боялеи залечивать порезы и устранять боль в ушибах, охлаждая кожу, интересна многим целителям, но они могут использовать его только для лечения небольших ранок. Каждая мать знает, что стоит в лавке купить сок боялеи, и все ее дети, особенно проказливые и неуклюжие, застрахованы от любых ссадин и синяков.
Собранный сок, прямо в пипетке, я опустила в пробирку потолще, и искоса глянула на Руперта. Тот следил за моими руками, как завороженный. Я подняла вверх пробирку с пестиком бругмансии.
- Сонник, - тут же отозвался Руперт, узнавая цветок по характерному облаку желтоватый пыли, застывшей в Вечной воде.
Я кивнула, любуясь под ярким светом усилителя блестками в воде.
- Тоже активно используется целителями. Если соединить свойства Белой бругмансии и боялеи, можно попытаться создать новое - способность залечивать более серьезные раны во время сна, без неприятных ощущений для человека.
Руперт думал несколько секунд, а потом задумчиво спросил:
- А как же ядовитые свойства Белой бругмансии? Ведь вы же не будете спорить, что многие целители настоятельно не рекомендуют пить зелье из Сонника, либо делать это под строжайшим присмотром.
- Вы абсолютно правы, - я поставила пробирку назад в ящичек, - над этим я тоже работаю. Думаю, совсем скоро у меня поучится убрать эту не слишком безопасную особенность Сонника.
Руперт удивленно воскликнул:
- Но разве можно совсем убрать такое свойство? Разве только немного притупить.
Я обвела глазами магические куполы на столе и опустила руку на одну из крышек, под которой в войлочном горшке пряталось растение с крупными овальными листьями и черными цветочками.
- Кошачья примула.
- Но у нее нет лекарственных характеристик, - Руперт не понял, почему я выбрала и это растение для своего опыта.
- Нет, но порошок из ее листьев используют во многих очищающих средствах. Многие даже не подозревают об этом, когда добавляют его в чай.
- Порошок добавляют для цвета, - согласился Руперт.
- Но кроме того, кошачья примула в чае имеет успокаивающее действие.
- Я не знал об этом.
- Это выяснил один ученный несколько десятилетий назад, мне случайно попались в архиве его отчеты. Вы сами понимаете, что это совершенно незначительное свойство, да столько трав имеет успокаивающий эффект! Подобному попасть в учебники по ботанике сложно…
- И вы думаете, что это сможет убрать опасное действие Сонника?
- Я предполагаю. То, что кошачья примула применяется в быту, как раз и привлекло мое внимание. Я опробовала много растений, которые используются, как антидоты, но все безрезультатно. Пыльца Сонника все еще имела ядовитые испарины, хоть в совсем незначительном количестве.
- По-моему, это потрясающие идеи! - с пылом воскликнул Руперт, и я тихо засмеялась.
Астер, сопящий рядом на столе, поменял положение рук под щекой, привлекая своей возней наше внимание.
- Профессор Фольцимер знает о ваших опытах?
- Еще рано говорить о каких-то успехах.
Руперт не стал спорить или переубеждать меня. Он отлично понимал, что такое гордость ученого, и как она будет задета, если все узнают о грандиозных планах, а под конец ничего путного из задумки не выйдет.
- А основа? Сонник? - полюбопытствовал Руепрт, уже смелее разглядывая цветы под куполами.
- Нет, это было бы опрометчиво. С такой концентрацией пыльцы весь опыт провалится.
Молодой человек потер подбородок и закивал, соглашаясь с моими доводами. Я дала ему некоторое время для того, чтобы он, может, сам догадался, какой цветок я хотела бы использовать в качестве основы для передачи ему выделенных мной свойств других цветов. Однако Руперт молчал, и я снова заговорила:
- Голубой крокус - его я использую, как основу.
- Крокус? - переспросил Руперт, разглядывая нежный цветок с лепестками небесного цвета и усиками-листьями.
- Одно из самых нейтральных растений в нашей природной зоне. Ну, и я обожаю крокусы. Руперт усмехнулся и внезапно мотнул головой, словно отгоняя наваждение.
- Какой же я болван! Я же пришел сказать, что профессор Фольцимер хотел видеть вас.
- Сейчас?
Руперт виновата кивнул.
- Он не сказал, зачем я ему нужна?
- Нет… а еще, - молодой лаборант глянул через плечо на Марка, начавшего уже похрапывать, - попросил найти Астера и, если тот спит, разбудить его и гнать пинками доделывать отчет.
Я стянула перчатки и выключила усилитель, мысленно желая удачи Руперту. Все знали, что Астера порой даже кувшин ледяной воды не мог разбудить. Профессор Фольцимер лично проверял, раз так десять.
Кабинет главы Совета профессоров находился на пятом этаже, почти под самой крышей, и занимал три комнаты, с личной лабораторией и библиотекой, куда попадали избранные. Простым смертным доводилось лишь стоять на красном ковре перед массивным дубовым столом, за которым профессор Фольцимер восседал, словно на троне. В каком-то плане его большое кожаное кресло троном и было.
Взглянуть, хотя бы одним глазком, на лабораторию профессора Фольцимера, с новейшим усилителем и лучшими магическими стеклами, желал каждый, кто не был удостоен звания члена Совета профессоров. В Совете за всю его историю существования было лишь две женщины, а сейчас он и вовсе состоял только из мужчин. И у меня имелись далекоидущие и честолюбивые планы стать третьей женщиной в истории, занявшей кресло в Совете Королевского ботанического общества.
Я постучалась и, получив разрешение войти, переступила порог профессорского кабинета, оказавшись как раз на красном ковре, что устилал темный паркет.
Ольберг Фольцимер не походил на каноничный образ профессора. У него не было длинных седых волос и пышной бороды, как у профессора Корбина, он не носил и твидовых костюмов. Корбин же, например, менял лишь цвет пиджаков. С Лори мы шутили, что дома у профессора костюмы развешены по цветам. На эту мысль нас натолкнула одна неделя, в течение которой Корбин появлялся исключительно в сиреневых пиджаках, и все их оттенки были различны.