– Анфиса Яковлевна, – вежливо говорит Водовозов, – заполняйте заявление.
Заполнять заявление просто. Достаточно сделать голосовой выбор из пунктов, возникающих на дисплее, обращённом к посетителю.
– Я требую отправить его под суд! – кричит Анфиса Яковлевна, не обращая внимания на слова Водовозова.
– Пока вы не заполните заявление, мы не сможем отдать инженера Гречкина под суд.
– Да мне плевать! Вы сможете! Захотите и сможете!
Водовозов понимает, что всё окончательно потеряно. Он что-то тихо говорит по комму.
Анфиса распаляется всё больше и больше, Гречкин молчит, Водовозов улыбается, скрестив руки на груди. Анфиса обещает отдать под суд уже не только Гречкина, но и Водовозова, и вообще всех специалистов КосМосТранса.
Буквально через две минуты дверь кабинета открывается, появляются двое мужчин лет сорока в элегантных костюмах. Полы их пиджаков заметно длиннее, чем следует по гражданской моде: это судебные исполнители.
– Анфиса Яковлевна, пойдёмте с нами. Это серьёзное дело, мы должны оформить судебные документы…
Они продолжают вещать, будто радиоточки. Анфиса немного сбавляет тон, а через минуту соглашается выйти с ними, чтобы отдать под суд мерзких работников КосМосТранса. Когда они выходят, Водовозов с упрёком смотрит на Гречкина:
– Ты же видел, что у неё нарастающий психоз. Или не видел?
– Ну-у…
– Что «ну». Пришлось вон вызывать наших актёров.
Гречкин знает, что приходившие мужчины не имеют никакого отношения к судебным разбирательствам. Это профессиональные психологи и специалисты по мирному разрешению конфликтных ситуаций. Перед психованной Анфисой они сыграли именно тех, кого она хотела увидеть. Тем не менее их задача – просто успокоить человека и привести его в норму. Ничто не помешает Анфисе на самом деле подать в суд.
– Тебе не повезло, – продолжает Водовозов. – Анфиса эта – не просто психованная тётка, а супруга Санникова.
– Чёрт.
– Именно.
Санников – заместитель директора службы орбитальных лифтов. Теперь понятно, откуда у Анфисы технический пропуск, позволяющий пользоваться малыми лифтами.
– Значит так. Мы тебя из службы временно переведём. Естественно, в ту область, где от тебя будет какой-то толк. Подумай до завтра, куда тебя можно перевести, и я подумаю. Надумаешь – звони. Может, в техподдержку Верхней Москвы. Может, в какие-нибудь перспективные работы. Сколько у тебя специализаций?
– Пять.
– Достаточно. Выбор есть. Но завтра – крайний срок. До конца недели тебя в лифтах быть не должно, может, всё и утрясётся. Анфиса будет знать, что ты якобы наказан увольнением, Санникову и на тебя, и на Анфису плевать, если она не сидит у него на шее.
– Хорошо, Виктор Вадимович.
– Всё, Гречкин, иди по своим делам. У тебя же выходной сегодня?
– Да.
Гречкин поднимается и идёт к дверям, затем оборачивается.
– А собственно, почему лифт остановился?
– Террористическая угроза. Скрутили одного идиота, но в это время все лифты стояли.
– А-а…
Про террористические угрозы никогда не говорят публично. Одно это словосочетание может вызвать панику у большинства людей. Тем более у психованных анфис.
Гречкин прощается и выходит из кабинета.
2
Основная цель пребывания Гречкина в Верхней Москве – увидеть Майю. Сейчас она, скорее всего, в лаборатории. Ещё несколько лет назад лаборатория анабиозников была строжайше засекречена, а сейчас туда порой водят туристов. Анабиозисы постепенно появляются в больницах, на транспортных кораблях для дальних перелётов и даже в частных руках. Несколько эксцентричных богачей заморозили себя, чтобы проснуться через много лет и воспользоваться возросшими во много раз благодаря банкам активами.
Лаборатория анабиоза – маленькая, но очень хорошо финансируемая. В первую очередь, это связано с отцом Майи, который несколько лет назад вложил в этот проект огромные деньги, потом надавил на некоторые политические рычаги и получил результат. Несмотря на то, что анабиоз изобрели около ста пятидесяти лет назад, он всё ещё представлял собой огромное поле для экспериментов и исследований. В то время как в Китае работы по временному приостановлению жизненных функций живых существ шли сумасшедшими темпами, в российском секторе эта технология по-прежнему считалась выкачиванием денег из государства. Отец Майи не побоялся встать на защиту технологии, пригласил консультантов из Китая и США, и вскоре официальные власти начали вкладывать средства в долгосрочный и сложный проект. Который, надо отдать должное отцу Майи, привёл к оглушительному успеху. По крайней мере некоторые препараты, используемые в мировой практике анабиоза, получили название «комплекс Певзнера» в честь начальника лаборатории.
Гречкину приходит в голову отличная мысль. Нужно попросить о переводе в лабораторию анабиоза. Майя постоянно там бывает хотя бы потому, что данное направление курирует её отец. И потому что она числится там лаборантом. И ещё по каким-то причинам, которых Гречкин не знает. Да и важны ли они?
Теоретической (и практической) физикой Гречкин увлекается вполне серьёзно, устройство анабиозиса понимает неплохо, хотя преподавать теорию анабиоза и готовить соответствующих специалистов начали всего лишь пять лет назад, когда он уже заканчивал университет. Значит, нужно идти к анабиотикам. Но это завтра. Сегодня – поймать Майю и пригласить её куда-нибудь на вечер.
Он садится в автоматическое такси и говорит: «Новая Пречистенка». Такси взмывает на высоту пяти метров и отправляется в путь. По дороге Гречкин прикладывает большой палец к анализатору: с его счёта снимается стоимость проезда. Другого общественного транспорта, кроме автоматических такси, в Новой Москве нет, но этого вполне хватает.
Машина опускается у здания под номером один – это происходит по умолчанию, потому что Гречкин не назвал номера дома. Впрочем, идти тут около пяти минут, и молодой инженер отпускает такси. Он идёт по улице, а над ним нависает огромный тёмный космос, посыпанный драже из звёзд. Новая Пречистенка – одна из верхних улиц, имеющих наружный купол. Большинство улиц располагается в глубине комплекса.
Охранника лаборатории анабиоза зовут Игорь, они хорошо знакомы с Гречкиным. Автоматическая пропускная система – это хорошо, но не всё можно доверить автоматам.
– Опять к нашей принцессе? – смеётся он.
– Она тут?
– Тут, тут. Только подождать придётся. Посиди вон, новости посмотри. Они там что-то серьёзное делают, просили простых смертных не пускать.
– О’кей.
Гречкина немного раздражает трёхмерное телевидение. Ему нравятся старые добрые фильмы, снятые в одной плоскости. Но ничего не поделаешь: на дворе двадцать седьмой век.
По телевизору рассказывают об очередном конфликте интересов в связи с законопроектом об эвтаназии. Благодаря генетике люди полностью избавились от врождённых болезней, но всё же иногда, раз на миллиард, рождается неполноценный ребёнок, исправить которого невозможно. Законопроект предлагает избавлять его от страданий. Впрочем, это не самая мрачная сторона. Другой вопрос связан с уходом из жизни стариков. Продолжительность жизни заметно возросла за последние пятьсот лет, человечество научилось бороться с раком и СПИДом, но смерть победить пока что не удалось. В частности, не удалось победить чуму двадцать седьмого века – вринкл. Ведущая говорит: многие старики желают добровольно уйти из жизни, и законопроект подразумевает возможность самоубийства с помощью врача.
Новости об эвтаназии сменяются другой, не менее неприятной программой. Ведущая говорит о необходимости разрешить проведение опытов на людях – на преступниках, отщепенцах, сумасшедших. Её оппонент возражает.
Гречкин что-то слышал об этом законопроекте.
На экране появляется суровое, серьёзное лицо отца Майи. Он говорит о том, что медицина обязана двигаться вперёд и он приложит все силы для претворения новых законопроектов в жизнь. Его чёрные глаза холодны.
В принципе, Гречкину совершенно безразлично, будут ставить опыты на людях или нет. Более того, отца Майи он никогда лично не видел и не испытывает никаких чувств к этому человеку.
Игорь зовёт Гречкина:
– Всё, разлочились.
– Спасибо.
Он заходит в первую комнату лаборатории – тут никого нет, зато из соседней раздаётся шум и смех.
В Гречкине вспыхивает ревность. Майя смеётся, кто-то веселит её. Не он, Гречкин, а тот, кто работает с ней бок о бок.
Он сжимает зубы, делает беззаботное весёлое лицо и заглядывает в комнату.
– Ну что, господа учёные, сделали сенсационное открытие?
На большом столе в центре лаборатории стоит компактный анабиозис, в центре которого лежит кверху лапками мышь.
– Здорово, бездельник, – приветствует Гречкина Марк Певзнер, начлаб. Ему лет тридцать пять, он не женат и хорошо обеспечен. В нём Гречкин видит своего главного неприятеля и соперника.
Остальные – трое мужчин и Майя – просто говорят «Привет!».
– Боже, они ещё одну мышь уморили, звери!
– Да они у нас тут десятками!.. – смеётся один из мужчин, Карл. Черноволосый, черноглазый, симпатичный. Но Гречкин за него не опасается: Карл – открытый гей.
– Позвольте, я украду у вас даму, – Гречкин смотрит на Майю с хитрой усмешкой.
Раздаётся хор голосов.
– Ага! Ни в коем случае! Я пойду с ней! Нет, одну не отпустим!
Майя усмехается и идёт вслед за Гречкиным. Они выходят в пустую комнату.
– Май, а что ты делаешь сегодня вечером?
– Сегодня вечером… ну, пока ничего.
– Пойдём на японских барабанщиков? У меня есть пара допусков.
Майя чуть кривит рот. Улыбается.
– А пошли, почему бы и нет?
Он не в первый раз приглашает её куда-либо. В половине случаев она соглашается, но потом не подпускает его близко. Когда он пытается обнять её, она мягко отстраняется. Гречкин не теряет надежды прорвать эту блокаду.
– В половине седьмого на Новой Манежной, у Земли? Нам где-то пятнадцать минут оттуда пешком до стадиона.