Потом новый виток страха. Я боялась, что меня задержат на границе. Боялась, что мне придётся прожить всю жизнь в двадцать первом веке. Боялась Волковского, потому что никогда не могла понять, что у него на уме. Потом страх проник в моё сердце, когда арестовали Морозова, и ещё больший страх – когда я узнала, за что его арестовали. Последний всплеск страха был, когда он покончил с собой. Это был страх не за себя и не за него. Это был аномальный, нечеловеческий страх, который невозможно объяснить. Он просто был – и всё.
Майя смотрит на лица сидящих перед ней людей и просит:
– Только не перебивайте. Слушайте всё, от самого начала до самого конца. Вам придётся поверить тому, что я расскажу. Просто поверить на слово.
И начинает рассказывать.
5
Они и в самом деле не перебивают. Перебивать тут нельзя: молчание – лучшая поддержка. Они смотрят на неё, и она по глазам каждого видит, что ей верят. Можно ли это придумать? Нет.
Только теперь все замечают, что Майя изменилась. Внешне – совсем чуть-чуть. Чуть больше стали круги под глазами, сами глаза будто увеличились, заострились черты лица, отросли волосы (хотя не слишком сильно – Майя была у парикмахера в двадцать первом веке). Основные изменения – в её глазах, в её взгляде. Он стал взрослым. В нём нет детского задора и игры, нет желания делать всё весело, нет свободы. У неё появилось желание оценивать окружающий мир. Желание понимать его законы, а не просто жить по ним.
Когда она ставит точку и говорит последнюю фразу, Марк спрашивает:
– Что мы можем сделать для тебя?
Правильный вопрос. Он задан вовремя и к месту.
– Не знаю. Но вечером я буду говорить с отцом. Того, что он хочет сделать завтра, нельзя допустить.
Марк кивает.
– Да, ты права. Но сейчас все козыри – у тебя. Мы вряд ли можем повлиять на твоего отца больше, чем ты сама.
– Это верно. Но вы должны быть за моей спиной. Чтобы поддержать меня, если я буду падать. Слишком долго за моей спиной никого не было.
– Мы будем.
Марк протягивает руку. Карл кладёт сверху свою. За ним – Ник. Затем – Гречкин. Потом – Стас. Последней – Майя.
Часы показывают четыре. Рассказ занял около трёх часов.
– Перекусить? – спрашивает Карл. Все согласны.
Он заказывает еду. В ожидании доставки свою часть истории рассказывает Стас. Рассказывает про общество хранителей времени, про то, как они берегли Майю в течение шести веков, как сохраняли тайну анабиозиса.
– И что, – удивляется Ник, – никто не пытался использовать анабиозис себе во благо?
– Пытались, – говорит Стас. – Триста лет назад. Один из хранителей сделал фотокопии чертежей, оцифровал их и хотел продать кому-то. Но его поймали.
– И что?
Глаза Стаса превращаются в лёд.
– Наказали. Больше он ничего никогда не воровал.
– Понятно.
Робот доставляет еду примерно через десять минут. Они едят за большим столом в центре лаборатории. Майе не хочется есть – полученная утром доза питательного концентрата будет действовать ещё долго. Она вяло отщипывает кусочки от дымящегося мяса, приготовленного по какому-то восточному рецепту.
– Что ты скажешь отцу? – спрашивает Гречкин.
– Что он не прав.
– Не думаю, что он откажется от дела всей жизни за день до его успешного завершения.
– Значит, скажу это как-то иначе.
Гречкин замолкает. Он видит, что Майя не хочет говорить об этом.
Рядом с ней он чувствует себя ребёнком. Маленьким и неразумным. Он понимает, что между ними уже всё кончено. Бесповоротно. Более того, он понимает, что виноват сам.
Майя смотрит на него не как на мужчину, но как на сына. Как на воспитуемого. Ещё утром всё было иначе. Но для неё – в это невозможно поверить – прошёл год. Что для них – пять минут, для неё – год, чёрт побери.
Год жизни. Год страха.
– Во сколько ты встречаешься с отцом? – спрашивает Марк.
– В шесть.
– А если он не станет тебя слушать?
– Есть ещё надежда на хранителей времени. Они сейчас пытаются выйти на Якобсена. Если сумеют выйти – позвонят.
– Президента Европы?
– Да.
– Это ещё маловероятнее, чем успех с Варшавским.
Майя грустно кивает.
– Есть ещё один вариант, – говорит Гречкин.
Все поворачиваются к нему.
– Мы знаем, кто работает сегодня в «Антивринкле»? Кто ставит эксперименты на животных и ждёт, когда разрешат перейти на людей?
– Нет, – отвечает Майя. – Это тайна за семью печатями. В смысле, место, где находится лаборатория.
– Но мы знаем, где головной офис компании.
– Да.
– Значит, пока хранители ищут выход на Якобсена, мы можем попытаться выйти на лабораторию «Антивринкл».
– И что?
– И прощупать, как там дела.
– Даже если взорвать лабораторию вместе с врачами, это лишь отсрочит начало экспериментов, – вставляет Стас.
– Кстати, да, – тянет Гречкин. – Взорвать.
– Мы не террористы! – возмущается Марк.
– Мы – необходимое зло, – говорит Гречкин, в глазах у Майи уважение. Кажется, ещё не всё потеряно.
Некоторое время царит молчание.
– И как ты думаешь это провернуть? – спрашивает Ник.
– Просто, – отвечает Гречкин. – У нас есть доступ к антиматерии?
– Да, – говорит Марк.
– Значит, с помощью антиматерии. Это самая простая и доступная нам взрывчатка.
– Дистанционный доступ?
– Да.
– А как пронести антиматерию в лабораторию, если она хорошо охраняется?
– Если антиматерии достаточно, то вносить вещество внутрь не понадобится.
– Купол, – говорит Стас. – Антиматерию использовать нельзя – повредите купол, причём серьёзно.
– Нужен направленный взрыв.
– Ударное ядро из антиматерии?
– Да.
Майя смотрит на этих людей с изумлением. Утром они пытались построить машину времени и принести пользу науке, а к вечеру превратились в террористов.
– Стоп, – говорит она. – Давайте поступим так. У нас есть первая ступень – отец. Вторая – Якобсен. Третья – террор. Причём третья вряд ли станет решением, даже если мы найдём местоположение лаборатории «Антивринкл». Значит, сейчас ваша задача – просто поиск.
– И подготовка ударного ядра.
– Хорошо, Гречкин. Ты делаешь оружие. Остальные – ищут.
– Естественно, – в один голос отвечают Карл и Ник.
Майя встаёт.
– Мне ещё нужно подготовиться к встрече с отцом. Поэтому я поеду. Все новости – сразу мне.
– Только и я поеду с вами, – спокойно говорит Стас.
– И я, – присоединяется Марк.
Майя кивает.
– Да, наверное, так будет лучше. Твоему слову он должен поверить.
– Ну что ж, в бой, – на удивление печально и тихо произносит Марк.
Он прав: весёлого тут мало.
6
До встречи с отцом около полутора часов. Майя, Марк и Стас едут в такси. Стаса вызывают по комму. Майя слышит только «да», «да», «отлично», «посмотрим» и так далее.
– Переключаю, – говорит Стас и перебрасывает вызов ей.
– Это Санкевич, – слышит Майя.
– Слушаю.
– Мы вышли на Якобсена. Личного разговора с ним добиться нельзя, но я сейчас составляю документ, который ему передадут сегодня же вечером. По крайней мере, я надеюсь, что мне не соврали.
– Вы молодец, Володя, – Майя и в самом деле очень рада этой новости. – Без меня справитесь?
– Думаю, да. Ничего сложного тут нет. Я так понимаю, вы хотели опереться на текст хельсинкской декларации?
– Да.
– Я добавил ещё материал Нюрнбергского процесса. А также индонезийское дело 2147 года. И ещё несколько дел. Думаю, это должно как-то повлиять на Президента, если у него не сложилось окончательного мнения. В течение получаса я вышлю документ по адресу.
– Спасибо, Володя.
Майя отсоединяется.
– Он нашёл.
– Да, он мне сказал.
– Будем надеяться, у него выйдет.
– Я в первую очередь надеюсь, что выйдет у вас, Майя.
Такси останавливается неподалёку от офиса Варшавского, метрах в пятидесяти от двери здания. Ближе такси просто не подпустят.
– Ещё рано, – говорит Марк.
– Я всё равно не могу думать ни о чём другом. У меня нет аргументов. На отца не подействуют все эти конвенции и декларации. Он идёт к своей цели.
– В его цели есть резон, к сожалению.
– Да, конечно. Но средство от вринкла так или иначе изобретут. Не сегодня, так завтра, не завтра, так послезавтра. Но изобретут без нарушения норм человеческой морали. Без страха и боли.
– У нас было три часа на вашу историю, Майя, – вмешивается Стас. – Она потрясает. Будет ли столько времени у вашего отца?
– Я надеюсь. Я искренне надеюсь. Более того, я верю, что мои слова подтвердите вы. И Певзнер. И ещё отец увидит перемены.
– В ваших глазах.
– Откуда вы знаете, Стас? Вы же не видели мои глаза «до»?
– Видел. Тысячу раз. На наших снимках, на наших записях, на улицах, на концертах. Даже в лифте.
Они же следили за тобой, Майя. Все двадцать лет не отпускали тебя ни на шаг. Они заглядывали в твою тарелку, они смотрели, во что ты одеваешься и как себя ведёшь, они видели твои глаза и умели читать по ним. Ты должна их ненавидеть, Майя. Но сейчас ты считаешь их своими друзьями и благодарна за то, что они делали. Они имели право следить за тобой. Это необходимое зло.
– Да, конечно, – отвечает Майя. – Я забыла.
– Я не думаю, что вам нужны извинения.
– Не нужны.
Марк потягивается.
– Мне душно, – говорит он. – Я перед твоим отцом всегда немею, так что я буду кивать и поддакивать. Говорить будешь ты.
– Конечно, я, никак иначе.
Марк выходит из машины.
– Нам тоже нужно идти, – говорит Стас.
Она улыбается.
– Вы тоже влюбились в меня, Стас. Только вот в какую? В весёлую девушку на улице или в спящую в анабиозе?
Стас улыбается в ответ:
– В обеих, наверное.
– Может, у вас что-то и получится, – говорит Майя совершенно серьёзно и выходит из машины.
7
Дорога от дверей машины к офису отца чем-то напоминает доску, выставленную за борт пиратского корабля. У Майи всё чётче и чётче складывается картина того, как отец сформулирует свой отказ. У неё свободный доступ почти во все помещения офиса, кроме личного кабинета Варшавского. Чтобы попасть туда, нужно его разрешение.