Крайне редко выходит. Не потому, что я плохой агент. А потому, что давно научился действовать самостоятельно в интересах Ведомства. Ибо, в конечном счете, я всю жизнь работаю не за чины и звания, а из-за ненависти ко всякой мрази, именуемой ворами, бандитами и примкнувшими к ним коррумпированными чиновниками.
Эта ненависть возникла еще в армейские годы, когда вроде бы еще беспредела, разгула такого не было – даже «вражьи» радиоголоса бубнили больше о действиях (как сейчас понимаю – о судорожных трепыханиях) партийно-советской системы. Не слишком много писали и наши газеты, но умению читать между строк нас специально учили.
А теперь ненависть многократно усилилась после гибели моих девчонок, как я называл Наталью и Кристину…
Глава 27
Воскресенье – выходной день. Даже в тюрьме. Хотя от чего отдыхать – и так ни черта не делаем. Попробовали перекинуться в картишки – скука! Расставили шахматы – я проиграл на пятнадцатом ходу! С играми после этого «завязали». Решили расширить мисютинскую базу знания фактов моей биографии методом углубления в перипетии сорока лет бурной и неспокойной жизни. Теперь я говорил, а он слушал…
– …Из армии я вернулся в семьдесят девятом. В декабре. Сразу пошел работать на мебельную фабрику. Она совсем рядом с нашим двором, даже забор у нас общий…
– Давай скажу за тебя, – подхватывает Барон. – Работенка нудная, однообразная. Целыми днями закручивал шурупы.
– Но зарабатывал по тем временам прилично, – продолжаю я. – По две сотни в месяц, а то и по три. Летом восьмидесятого поступил в институт физической культуры. На стационар. Я ведь в спецназе служил. Кандидат, мастер по многим видам спорта. Убить – одним пальчиком могу…
– Что ты чуть было не сделал со мной. – Мисютин обиженно потер шею. – Но мы с тобой еще сразимся как-нибудь на ринге, лады?
– Ты боксер?
– И не просто боксер, а призер Союза. Среди армейских спортсменов. Ты меня случайно врасплох застал. Не ждал я такой прыти от лоха, ой, не ждал… А ты воспользовался этим.
– Внезапность – залог успеха.
– Согласен. А в честной борьбе мы еще посмотрим, кто кого! Даст бог, свидимся… Кстати, если пофартит с побегом – ты меня не ищи. Я сам тебя найду. Телефон имеешь?
– Двести тридцать четыре, тридцать восемь, шестьдесят два. Только позвони обязательно!
– Неужели скучать будешь?
– Ты же не девка. Договор у нас есть, забыл?
– Не бойся… Если получится – я твой должник до гроба. Любому шнифты погашу – только укажи кому! – сверкнул глазами Барон.
– Это я и сам сумею. Ты обещал посодействовать в поисках убийцы.
– Я еще из «Крестов» не смылся. Может, менты проклятые жучков тут всяких понаставили и только посмеиваются над нашей затеей…
– Вряд ли… – Я знаю точно, но рассказываю это Барону, опираясь на логику; показывать свою излишнюю осведомленность совершенно ни к чему. – У тех, кто здесь сидит, глаз на это дело наметан. Мигом бы вычислили. Замахались бы менты микрофоны покупать.
– И то правда. Урки – народ ушлый… – согласно покивал Мисютин и вдруг спросил, цепко взглянув в глаза: – Как же так случилось, что ты бабу свою проморгал, а сам из воды сухим вышел?
Здорово мозги у мужика действуют. Вроде все легенды у меня отработаны и особых вольностей в поведении не проскальзывает, однако находит он несоответствия…
– А том, что смерть меня стороною обошла, нет ни моей вины, ни заслуги. Киллер такой попался, в себе слишком уверенный «профи». Не учел, гад, мою особую живучесть. Экономно стрелял: всего три пули выпустил и все в цель. Дочь на месте скончалась. Жена тоже. От стресса, шока… У нее сердце больное было, а огнестрельная рана – так, пустяк, царапина… Мне пуля пробила грудь и пошла навылет. Нескольких миллиметров до сердца не хватило… Шрам видишь? (Я приподнял рубашку)…
– Это серьезно… – Барон уважительно рассмотрел зарубцевавшуюся рану.
– А «контрольный выстрел» сделать не успел, помешали. Он смылся, а меня – на операционный стол. Ян Павлович из больницы по улице Чапыгина – настоящий чародей. Он меня за две недели на ноги поставил… Да и организм на редкость крепким оказался, зажило все, как на собаке, даже не верится, что всего четыре месяца с того дня минуло…
– Ты подозреваешь кого-нибудь?
– Нет! В том-то и дело, что ни черта не понимаю. Сведущие люди подсказали, что это по указке какого-то Кузнеца, вроде вожак новой крутой кодлы, делалось, но зачем я ему? А девчонки – так тем более…
– Постой, вот выйду – и со всеми поквитаемся. У меня с Кузнецом – старые счеты. Не сомневаюсь, что Степаныча и Кума грохнули менты, но и без него там не обошлось, это точно! У меня есть пара ценных осведомителей. Они мне про каждый шаг Кузнеца докладывают, так что, если он имеет хоть какое-то отношение к убийству твоей семьи, – я буду знать об этом.
(Как хочется в твои возможности поверить…)
– Ну ладно, грохнули бы меня, если я в чем-то виноват… А то – жену, ребенка. Девчоночке пятнадцать лет было. Знаешь, я на кладбище с тех пор всего два, нет – три раза был. Не могу смотреть на их могилу, хоть убей – не могу. И ведь ни одной слезинки не выпустил, все в себе задушил. Пуля – дура, почему она меня пожалела?!
– Значит, так надо было, брат, – философски изрек Мисютин. – Я фаталист. В судьбу верю. От нее не уйдешь, не скроешься.
– Наверное, ты прав… Я по первости, что только не выкидывал, – и водкой пытался вусмерть залиться, и башку в петлю вставлял, и яда чуть было не нажрался… Но не могу решиться уйти, пока эта мразь по земле ходит. Вот кончу его – и успокоюсь…
– Жена-то где работала? – Вижу, что Барона эмоции не слишком интересуют, ему важнее проанализировать факты.
– Музыку преподавала. Скрипку.
– Она не могла никому наступить на хвост?
– Издеваешься? Домашняя женщина. Школа – семья, семья – школа. Она без меня никуда не выходила… Впрочем, я догадываюсь, куда ты клонишь. Зарекаться нельзя, но, мне кажется, это практически исключено. В командировки она не ездила, по курортам не шлялась, по ночам не пропадала…
– А ты, часом, с ментами не связанный?
Четко работает у Барона логика. Ему бы в следаки, а не в банду…
– Был бы связан, не торчал бы здесь.
– И то правда, – с заметным облегчением принимает мой довод Мисютин. А я, чтобы еще дальше увести его от подозрения, говорю:
– Хотя консультировал бойцов из «Грома», «Витязя»…
– Может быть, в этом и заключается разгадка?
– Вряд ли. Ведь я с таким же успехом занимался и с братвой.
– Ну да?
– Правда. Ко мне в спортшколу приезжали крутые ребята, – даже не знаю их имен, – просили натаскать молодняк…
– Ну и?..
– Я никогда не отказывал. Бабки платят, дисциплину соблюдают, стараются – а кто они, откуда и почему, – не мое дело.
Мисютин недоверчиво посмотрел в мои «честные» очи.
Конечно же я врал. На всех этих парней мною были собраны досье, зашифрованы надежным компьютерным кодом и отправлены по адресу на обычную московскую квартиру, куда раньше я посылал контрольные работы, вернее, свои разработки спецопераций ГРУ.
Глава 28
Вместо казенных харчей на обед нам снова подали деликатесы от братвы. Среди разнообразной снеди Мисютин обнаружил какой-то закупоренный флакон, встряхнул его, понюхал притертую пробку и пробурчал:
– Это еще что такое?
– Наверное, краски, – предположил я.
– А ведь точно! – как ребенок, обрадовался Барон. – Вот и кисточка рядом.
– Лучше попросил бы сразу пулемет. Скосили бы охрану и разбежались…
Сокамерник до сих пор не может разобраться, когда я шучу, а когда – говорю серьезно, поэтому с любопытством сверлит меня взглядом.
Я спокойно выдерживаю его.
– Ты и так выйдешь. Лишний срок тебе ни к чему, – бормочет Барон добродушно, видимо, убедившись в том, что я просто в очередной раз собрался пошалить.
Татуировку, «Длань Божью» с трехкупольным собором, быстро «замуровали». Ничего получилось. Конечно, цвет запястья несколько отличался от остальной мисютинской руки, тон грим-краски предполагал более смуглую кожу, но при слабой освещенности наших казематов все должно было пройти на «ура!». А если провалимся, то, скорее всего, не из-за некачественного грима.
Краска быстро затвердела. Барон попытался соскоблить ее, но у него ничего не получилось.
– Ты смотри какая гадость – не отдерешь, – возмущался при этом мой сокамерник. – Слишком рано я загримировался. Теперь хоть на прогулки не ходи – вдруг заметит какой-то бдительный «вертухай», что татуировка исчезла.
– Не заметит. Мы же в фуфайках гулять выходим. Да и «подогреты» они братвой так основательно, что в любом случае рыпнуться не посмеют…
– Наблюдательный, да? Знаешь, сколько бабок на этот грев из общака уходит?
– Догадываюсь.
– Миллионы. Гринов, естественно.
– Стоп. Грин – это зеленый. А зеленый – значит, доллар. Что, шутишь? Миллион долларов?
– Соображаешь! Посуди сам: бюджет нашей «организации», отнюдь не самой богатой на сегодняшний день, составляет сотни «лимонов». Наркотики, проституция, сопровождение контрабанды, обеспечение «крыши», оборот кафе и ресторанов, автосалоны, мебель… Мы – не самые крутые. Нынешний оборот, например, Малышевских наверняка исчисляется гораздо более внушительной суммой. Плюс «чечены», «казанцы», «дагестанцы», «улан-удинцы», мелочовка там разная… Это уже миллиарды долларов! Теперь слушай сюда. Это – оборот, считай, что деньги в производстве. Пусть они приносят десять процентов прибыли ежемесячно. Все равно получается цифра с восемью нулями. Где-то пятая часть ее уходит на грев зон, тюрем, подкуп контролеров, сыскарей, следаков, чиновников. Это десятки миллионов баксов! Львиная доля оседает в карманах городской верхушки. Вот почему, несмотря на мизерную зарплату, у нас все стремятся попасть во власть! Будь человек мэром, губернатором или народным депутатом, его зарплаты по нонешним временам вряд ли на жрачку хватит. А эти деляги все в новеньких иномарках разъезжают, по две-три квартиры имеют, дачи себе такие отстраивают, что в каждой детдом разместить можно. За какие шиши?