Вот-вот, в ци-ви-ли-зо-ван-ных!
В нашей стране такой номер не проходит. Кто-то обязательно подожжет дом, угонит машину, нагадит во дворе. Кто-то выкрадет ребенка или изнасилует жену. А то и вовсе лишит их жизни. Поэтому мы вынуждены взяться за оружие. И владеть им не хуже, чем пером или кистью!
Вихренко вернулся только 31 декабря, когда я почти полностью смирился с мыслью, что встречать Новый год придется в одиночестве.
В девять вечера со двора донеслось урчание автомобильного двигателя, и мощный звук клаксона разрезал тишину. Я выглянул в окно и увидел знакомый БМВ. Из него выходил Олег с гитарой, как с автоматом, за плечом и громадной хозяйственной сумкой в руке.
Заметив в освещенном окне мою фигуру, он заорал на весь дворик:
– С наступающим Новым годом!
Спустя несколько минут мы выкладывали на стол всевозможные снадобья, вызывающие голодный блеск в глазах и обильное слюноотделение.
Олег пил шампанское, я – пепси-колу. Но никакого дискомфорта по этому поводу не испытывал. Телевизор даже не включали. Зачем нам эти старые песни о главном в чьем-то исполнении, если мы сами прекрасно знаем все хиты семидесятых? За несколько часов вспомнили «Синюю птицу» и «Восточную песню», «Алешкину любовь» и «Жил-был я», «О чем плачут гитары» и «Для меня нет тебя прекрасней».
Классные это были вещи! В основным, грустно-печальные, слегка наивные, зато искренние и душевные.
Теплый дождь стучит по крышам,
По асфальту и по листьям,
Я стою в пальто и мокну зря…
Мы, притворившись вдвоем,
Что есть любовь, что ею живем…
Будет над землею снег кружиться белый
И плясать весенние дожди,
Будет все, как прежде, только что мне делать,
Если ты сказала: «Уходи»?
Или вот:
И зачем с тобою было нам знакомиться?
Не забыть теперь, поверь, мне взгляда синего.
Я всю ночь не сплю, а в окна мои ломится
Ветер северный, умеренный до сильного…
Только лед не возвращается по Неве,
уплывшей в Ладогу,
и любовь со мной прощается,
недоступная, как радуга.
С нею радости не нажито,
с нею горе не измерено.
Но куда же ты, куда же ты?
Может быть, не все потеряно!
Самую любимую повторяли на бис несколько раз:
Я думал это все пройдет,
пусть через месяц, через год,
а вышло все наоборот…
Как про меня написано!
За окном выла молодежь: «Ласкай меня, я желаю огня», «Ты мой герой, побудь со мной», «А я тебя люблю, люблю, люблю, а я с тобой хочу, с тобой хочу…»
Разницу улавливаете?
Глава 20
Второго января «Белая стрела» сразила Гичковского. Он жил далеко, на северо-востоке, в Красногвардейском районе и получил пулю в лоб в подъезде собственного дома. Телохранитель бандита не проявил достаточного рвения и, услышав характерный хлопок, шмыгнул в подвал. Киллер произвел контрольный выстрел и, избавившись от «Стечкина», стал отходить в направлении крематория. Может, он хочет оплатить кремацию своей жертвы?
Вихренко подобрал пистолет и по заблаговременно намеченному маршруту побрел к автомобилю, оставленному на Пискаревском проспекте. Я следовал в трехстах метрах за ним. Никто за нами не увязался.
На следующий день в Санкт-Петербург приехал друг Олега Михаил Ермилов. С нами он не контактировал – получил оружие из рук Вихренко и отправился в гостиницу.
Пятого января он приступил к выполнению задания, суть которого Олег объяснил ему еще в Москве. Познакомился в баре «Розмари» с группой парней, кутил с ними несколько дней напропалую, а седьмого января, как и было запланировано, затеял в баре скандал, используя в качестве своей «визави» знакомую из гостиницы. И тут появился герой-освободитель…
Завязалась драка, исход которой был предрешен заранее. Старшему милицейского наряда Михаил предъявил удостоверение личности на имя Изотова и доверительно сообщил, указывая на меня, что «этот пьяный гражданин искалечил моего товарища». Свидетели Родин и Потемкин согласно кивали головами.
Я ничего не опровергал. И только, когда меня доставили в райотдел, вдруг «протрезвел» и «вспомнил», что мне угрожали пистолетом.
Вернувшись к бару, милиционеры быстро нашли «Стечкина». Оперативно допросили Потемкина и Родина, благо, что записали их паспортные данные. Те конечно же решили не выдавать «кормильца» Изотова, и все валили на меня…
Самого «капитана» найти так и не удалось.
Ведомство ничего не знало о наших мероприятиях, а если бы кому-то стало известно, что ствол засветился в Питере, – так мало ли кто мог подобрать бесхозный пистолет?
Впрочем, дальнейшую судьбу оружия Ведомство не отслеживает – убеждал Вихренко. Да и невозможно сделать это, так как стволы поступают в нашу организацию без фабричных номеров из партий, которые не фигурируют в документах ни на заводах, ни в арсеналах. Спецзаказ!
Глава 21
После моего освобождения, в воскресенье 25 января, у нас с Олегом состоялся основательный разговор. Все о том же. О причинах покушения на мою семью.
– Из тюрьмы многое видится другими глазами, – утверждал я. – Может, потому, что там есть время для раздумий…
– Поэтому чиновников надо периодически туда сажать. Для осмысления свой деятельности, – язвительно прокомментировал Вихренко. – Сталинская теория.
– Но кое к кому ее неплохо было бы периодически применять на практике и сегодня.
– Это точно, – хмыкнул Олег. – Еще бы точно вычислить, с какой буквы алфавита начинать, а потом всех по списку…
– И вот к какому выводу я пришел в «Крестах»: меня сдали. А сделать это мог только один человек. В крайнем случае – два. Недаром Иванов так акцентировал внимание на этом.
– Ты отдаешь себе отчет в том, что говоришь?
– Думаю, что да. Но ты – не в их числе.
– Спасибо… – поклонился Олег. – Знаешь, гипотетически я предполагал нечто в этом роде… Были кое-какие зацепки… Но уверенности не было. И сейчас – нет. Лучше бы какой другой вариант.
– Да я понимаю. Самому не по себе… А насчет «другого варианта»: в 1987-м на Сааремаа у меня стажировался курсант по кличке Гвоздь. Поговаривают, уже тогда он работал на Моссад… Ты что-нибудь слышал об этом?
– Я в байки не верю! – решительно бросил Вихренко. – Помню эту историю. Копали. Там все – с точностью до наоборот. Скорее всего, это наши шустрячки из военно-промышленного комплекса сами организовали продажу секретных подлодок на Запад, а парня просто подставили.
– Что с ним?
– Исчез без следов. Как часто бывает… Мы проводили внутреннее расследование. Никаких связей Гвоздя с иностранными спецслужбами найти не смогли. Дали указание всем «кротам» обратить особое внимание на обнаружение данной личности – глухо!
– А если он действительно сотрудничал с Моссад?
– Даже это ничем тебе не грозит. Инструкторов рядовые боевики сдать никак не могут. Они даже не имели представления, откуда ты прибыл. Чтобы выйти на тебя только по словесному портрету, им надо будет прошуршать все 250 миллионов.
– Чуть меньше… Исключим женщин, стариков, детей. Затем сузим зону поиска, ограничив ее спортсменами-подводниками, родившимися где-то с середины пятидесятых по шестидесятые… Получится не так уж много.
– Все равно – десятки, если не сотни тысяч. В первую очередь Гвоздь сдал бы свое отделение… Их было всего четверо, так ведь? Мы всех проверили. Один погиб, двое остальных успешно работают на Ведомство. Причем один на должности, связанной непосредственно с руководством агентурой. Их никто не трогал. Я уверен – тебя сдали гораздо позже. Причем – сверху. С кем ты был непосредственно связан?
– С каким-то Андреевым. Естественно, Андреем Андреевичем.
– Мне это имя ни о чем не говорит. Что ты знаешь о нем?
– Ничего. Только то, что он должен быть одним из заместителей Верховного Папы. Ты со всеми знаком?
– Практически – да. Хотя те, кто курирует внутренние фронты, сейчас зашифрованы похлеще закордонных нелегалов. Как он выглядит?
– Лет сорока пяти. Может – пятидесяти, если хорошо сохранился. Неприметный такой типчик. Маленький, серенький. Скорее из интеллектуалов, чем из нашего брата.
– Обижаешь!
– Я имею в виду, что не спортсмен, не спецназовец – точно. Наверняка числился в аналитиках или в главных вербовщиках дворников на какой-нибудь западной авиабазе. Плюгавенький, лысоватый…
– Стоп! Идея! – загорелся Вихренко. – Завтра снова посетим милицейскую лабораторию, в которой мы составляли фоторобот покушавшегося на тебя киллера, и там смоделируем портретик Андрея Андреевича!
– Точно. Как мы до сих пор до этого не додумались?
– Недаром ты утверждал, что тюрьма активизирует умственные способности.
– В «Крестах» сидел я, а не ты…
– Но идея осенила меня с твоей подачи. Это несомненно. – (Вот и обменялись любезностями!) – Если я не узнаю его сразу, то возьму портрет в Москву и там выясню, «ху из ху»…
– Да, еще, – напутствую Олега. – Проверь хорошенько, что есть у нас по Мисютину. Уж больно не похож он на якутского беспризорника. Поинтересуйся его покойными родителями. Не исключено, что кто-то из них – с польскими или западно-украинскими корнями. А если нет – это еще подозрительнее. И еще. В шахматы наш Барон играет замечательно…
– Это неудивительно. Среди тех, кто много лет провел в зоне, масса прекрасных шашистов и шахматистов. Гроссмейстер на гроссмейстере…
– В том-то и дело, что в зоне он почти не был, несмотря на две судимости.
– Да? Это интересно. Что еще он говорил? Из нетрадиционного?
– Хвастал, что отлично учился в школе…
– М-да… Еще.
– Утверждает, что был призером армейских соревнований по боксу.
– Когда он служил, знаешь?
– С 1979-го. По-видимому, так и есть.
– Это уже кое-что… Где у нас его фотография, экспроприированная в СИЗО? Я возьму ее с собой. Достану списки спортсмен