— Да, почтенная, сын мой, Оскар к нам ее в дом забирает. Сама понимаешь — негоже такой молодой в одиночку проживать.
Фокус интереса Версы сместился с молчаливой Мари на расхрабрившуюся Оллу. Теперь свои вопросы соседка направляла «старшей по званию».
— Это который Оскар? Который лоток на рынке держит, или который хромой Ниты сын?
— Нет, почтенная, это который Оскар-рыбак, сын покойного Терфия.
Верса на секунду задумалась, как бы вспоминая, потом недовольно поморщилась и вновь обратила внимание на Мари.
— А не торопишься ли ты, девка? — похоже, то, что она вспомнила об Оскаре-рыбаке, болтливой соседке не слишком понравилось.
Мари неопределенно пожала плечами, не понимая, чем вызвано недовольство соседки. Ее выручила вспыхнувшая от возмущения Олла:
— Это чем вам, любезная, сын мой не угодил? Кажется, рыбак он не из последних, и в стае состоит, и поминки, и похороны на его деньги справлены, да и по дому любой ремонт делает — не могу пожаловаться… Так чем он вам не угодил?! — Олла даже подбоченилась от возмущения.
Не ожидавшая такого отпора, Верса смутилась и отступила:
— Что вы, почтенная, что вы! Худого ничего про жениха не скажу, а только даже Нерга мне про сговор ничего не говорила, вот я и того, полюбопытствовала. А так-то, дай вам Всемогущие всякого блага, а мне тут домой пора… — с этими словами она начала отступать в сторону своей калитки, а грозная Олла, слегка подталкивая Мари в спину и гордо задрав нос, прошла мимо злоязыкой соседки.
Мысль о том, что девушка узнает о пьянстве Оскара и откажется от свадьбы, Оллу нервировала. Она с опаской покосилась на спутницу и успокоено вздохнула. Кажется, невеста ни о чем таком не задумалась, а на слова соседки просто не обратила внимания.
В опустевшем доме Мари почувствовала себя совсем неловко, молча присела за стол и задумалась. Оробевшая Олла, боящаяся выглядеть в глазах невестки слишком уж «командиршей», тихонько устроилась на соседней табуретке и молчаливо ждала указа — что велят делать, в чем помощь понадобится.
Глава 15
Дом пах сыростью и пустотой. Нерга прожила в нем всю жизнь, тяжелую и не слишком радостную. Пожалуй, это и к лучшему, что она так никогда и не узнала, что вместо ее дочери теперь появилась я.
Нельзя сказать, что мне так уж хотелось оформлять это замужество, жить в одном доме с почти незнакомым мужиком и местной жительницей. Но мысль остаться одной в этом мире нравилась мне еще меньше. Все же этот Оскар-Андрей вполне вменяемый и, кажется, неплохой парень. Надеюсь, мы с ним поладим.
Уже одно то, что он не бросил мать своего «донора», говорит в его пользу. А брак… Ну что, брак? Ни он, ни я ни в каких богов особо не верим. Нормальных паспортов здесь нет, какого-то серьезного учета тоже, похоже, нет. Поэтому, если понадобится, брак вполне можно будет скрыть. Думаю, Андрей относится к нему также — пока он нам обоим просто выгоден и удобен.
Я оглядела знакомые стены и вздохнула — жалко было юную, погибшую душу. До слез жалко было Нергу, так и не увидевшую в своей жизни ничего хорошего. Про себя я мысленно пожелала им найти счастье в следующих жизнях. Если есть высшие силы в этом мире, то пусть матери и дочери повезет встретиться в новых воплощениях.
Надо было зайти в комнату Нерги. Раньше я мельком там видела сундук. Надо было осмотреть все вещи, перебрать посуду и мебель, решить, что взять с собой, что оставить, что продать.
Из комнатенки Нерги мы, пыхтя и задыхаясь, с трудом вытолкали тяжеленный сундук с барахлом поближе к окну. В ее комнате окошко было совсем уж крошечным и мутным.
Несколько холщовых платьев, в отдельных мешочках две пары обуви, больше напоминающей кожаные галоши. Одни поменьше размером, похоже, мои, а вторые — большие и растоптанные — явно Нерги. Ужас, если честно! Судя по всему, эти самые галоши использовать можно было только в холода — к каждой паре прилагались штопаные-перештопаные, свернутые в клубок шерстяные чулки чуть выше колена.
Большой рулон сероватого, дурно отбеленного льна или другой похожей ткани. Вот в нем, в этом рулоне, Олла и нащупала какое-то уплотнение. Долго копалась между слоями, приговаривая: «Сейчас-сейчас, детка… Уже почти прихватила…», и наконец-то, вытащила крошечный мешочек из кожи. Его она немедленно, с каким-то даже испугом, сунула мне в руки.
— Погляди-ка, Мари, тут, похоже, что-то дорогое.
Мешочек был увесистый, затянутый суровой ниткой. Из него на ладонь я высыпала десятка полтора медных прямоугольных монет, три серебряных и слегка поцарапанные сережки с ярким синим камушком. Я, конечно, не спец по драгоценным камням, но думаю, что это обычные стекляшки. Да и работа, надо сказать, особым изяществом не отличалась. Впрочем, это значит, что их можно продать, пусть даже и недорого.
Я смотрела на это «богатство», накопленное бедной Нергой за всю ее жизнь, и слезы невольно наворачивались на глаза — бедная женщина, так и не увидевшая никакой радости.
— Видать, матушка тебе приданое складывала, — Олла держала в руках несколько наволочек и две простыни. — Оставишь это или продашь?
— Даже не знаю, — пожала я плечами. — Разве что для вашей постели оставить, пригодится ведь?
Олла как-то неуверенно улыбнулась и часто закивала головой:
— Конечно пригодится, а вам-то с Оскаром разве не нужно будет? Ну, в любом случае это с собой заберем.
Вот еще забота теперь — ведь спать придется в одной постели с Андреем. А он молодой мужик, как бы чего не вышло… Впрочем, уйти от него я всегда успею. Да и не выглядит он насильником, так что не стоит паниковать раньше времени. Я вздохнула, стерла слезы и продолжила разбор добра.
Кроме сундука с барахлом, под кроватью нашелся еще мешок с мягкой рухлядью. Тяжелые, неуклюжие, сшитые из дурно пахнущей овчины полушубки и две свернутые в рулон суконные юбки.
— Ты смотри-ка, — Олла почтительно разглаживала слежавшееся сукно. — Это получается, маменька тебя как госпожу одевала!
Я только вздохнула над ее наивным восхищением — у меня эти кошмарные тряпки такого почтения не вызывали.
Часть барахла вместе с хорошей пуховой подушкой, сложили в сундук. Часть — небрежной кучкой скинули на кровать Нерги. Если найдется покупатель на это тряпье, то будет хорошо.
Перебрали посуду, отложили несколько чашек и медный котелок, на который у Оллы прямо глаза загорелись. Кроме того, к этому всему добавился еще стул со спинкой, единственный во всем доме, который стоял в клетушке Нерги. Пара табуреток — пригодятся. И моя подушка, которую я собиралась перешить на две удобных сидушки. Больше, как ни смешно, брать в доме было нечего.
На заднем дворе была еще низенькая щелястая будка, где находились лопата, грабли, топорик и еще какое-то ржавое барахло. Я только пожала плечами, заглянув туда. Оскар придет — пусть сам решает, что может пригодиться в хозяйстве. Я понятия не имею, что у них есть с матерью, а что еще нужно.
Домой с Оллой мы возвращались нагруженные, как два осла. Моя будущая свекровь, похоже, испытывала какую-то детскую радость от нечаянно свалившегося на нее «богатства». В то же время, ей явно неловко было от этой радости передо мной — она жалела меня, помня, что Нерга умерла. Эти двоякие чувства ее будоражили и, наконец, чтобы в душе ее воцарил мир, я спросила:
— Почтенная Олла, а что можно сделать для моей матери? Ну, я не знаю, может в храм сходить помолиться?
— Ой, деточка, какая же ты умница! Непременно нужно сходить и пожертвовать что-то из вещей личных, все знают, что это лучше любой молитвы! Сразу Всемогущие поймут, что матушку твою добрым словом здесь поминают. И от этого ей выйдет облегчение в посмертии. Завтра с тобой и сходим! Обязательно сходим! На доброе дело вещей жалеть не надо. Там, при храме всегда нищие сидят. Вот им и раздадим вещи оставшиеся.
Я задумалась. Конечно, для меня все эти тряпки выглядят кошмарно, не к такому я привыкла. Только вот вспомнилось мне, как аккуратно, почти нежно, Олла гладила полушубок Нерги… Интересно, а сама-то она в чем зимой ходит? Может быть, стоит почистить кожух этот и ей предложить?
Конечно, здесь, у моря, вряд ли зимы слишком суровые, но повышенная влажность и ветер — не самое лучшее сочетание. Раз уж мы будем жить вместе, пожалуй, стоит мне пересмотреть всю одежду в доме и сейчас, пока есть хоть немного свободных денег, докупить, что требуется. Как минимум по паре обуви на каждого члена семьи.
Вещи пока свалили в кучу прямо в углу. В доме Оскара кроме большой проходной кухни, где он спал и комнатенки Оллы, была еще одна комнатка. Правда, сейчас ее использовали как дровник, но Олла ясно дала понять, что там будет наша с Оскаром спальня.
— Оскар-то, когда маленький был, то там и ночевал. А потом, как Терфий умер, он спал плохо, да сам и напросился сюда, на кухню. А еще раньше там отец Терфия жил. Дом-то он еще ставил, ну, и потому и доживал с сыном и со мной. А теперь-то, конечно, вам понадобится комната. Еще когда дом ремонтировали, я помнится, Терфия уговаривала деньги поберечь и лишнюю комнату не делать, вроде, как и ни к чему она. А над ней крыша сильно худая была. А теперь, видишь — и пригодится.
Приговаривая все это Олла шустро собиралась — уложила корзинку яиц, накрыла чистой тряпицей, надела свежий передник, на ходу продолжая:
— Я дрова оттуда вытаскаю под навес, да побелю вам все и будет ладно. А ты спроворь кашу или супа какого — солнце к зениту, скоро уже и Оскар вернется с моря. А я до рынка сбегаю. Лучше бы конечно, с утра, но Всемогущие милостивы, может, и сейчас яйца продать успею, тогда хлеба куплю.
— Почтенная Олла, может и не бегать вам сегодня на рынок? Яичницу Оскар и сам с удовольствием съест, а деньги на хлеб у нас есть.
— Так ведь хлеб-то тоже на рынке, — заулыбалась она. — А я вам с Оскаром по паре яичек оставила. Не переживай, деточка, голодные не будете.
С этим она и убежала, а я с интересом рассматривала пустой глиняный горшок, где она хранила яйца — на дне лежали ровно четыре крупных белых шара. Надо же, как интересно. То есть, два мне, два Оскару, а себе — вообще не надо? Хотя, что я удивляюсь? Многие матери так и живут всю жизнь.