Город, которым я пару раз издалека любовалась и который мы с Оскаром собирались посетить на выходных, назывался Венгердо. Это столица герцогства, и там, в глубине города стоит дворец, где и проживает сам герцог. А место, где живем мы, называется Мормышка, а жители, соответственно — мормышники.
Мормышка поставляла герцогской столице свежих девок в публичные дома, контрабандные товары для торговли в окраинных лавочках, охранников, убийц и наемников, если кому-то из жителей, вдруг, нужно было решить щекотливую проблему.
Мормышка была местом жительства отребья и нищих под покровительством герцогской короны. За воровство в городе рубили руки подросткам и вешали взрослых. Зато здесь, в поселке, не действовали никакие законы.
Тяжело вздыхая, без конца осеняя себя решеткой молчания, разговорившаяся Олла вспоминала, что иногда с таких ночных работ Оскар возвращался забрызганный кровью так, что рубаху невозможно было отстирать.
— Ой, деточка… — она вяло махнула рукой. — Он ведь хороший у меня мальчик-то. И добрый, и жалостливый какой в детстве был, а только, что сделаешь, жизнь такая. Кто против стаи пойдет — жить все равно не дадут, — она вновь безнадежно махнула рукой и замолчала.
Больше мы с Оллой почти не разговаривали. Она думала о своем и боялась за «сына». Я с ужасом размышляла о том, каково приходится Андрею в этой ситуации. Неужели, он будет убивать? Возможно, это был дикий эгоизм с моей стороны, возможно, просто желание выжить, но я почти не думала о жертвах. Я волновалась только за него — пусть он выживет любым способом!
Я размышляла, что бы делала я в такой ситуации. Убила бы? Или предпочла бы, чтобы убили меня? И с каким-то тихим ужасом, заглянув в собственные темные глубины, понимала — я бы билась за свою жизнь. Скорее всего, проиграла бы, и очень быстро. Я не боец… Но однозначно билась бы, как смогла.
Я дала себе слово, что никогда не стану осуждать Андрея за то, что сегодня, возможно, он стал убийцей. Я четко понимала — я не лучше. Но когда он вошел, я не смогла смотреть ему в глаза. Какой-то иррациональный страх — я чувствовала себя его подельницей, мне было не страшно, скорее, стыдно.
Мы с Оллой хлопотали по дому — грели воду, собирали одежду. Голый Оскар, закутанный в одеяло, жадно хлебал горячий суп. Его ноги парились в тазу с водой. Я металась по дому вместе с хозяйкой, помогая ей и не зная, как заговорить с ним.
Похоже, он заметил мое состояние. Кривовато ухмыльнувшись, сказал:
— Не нагнетай. Посплю — поговорим.
Я только покорно кивнула головой, с ужасом думая о том, через что ему пришлось пройти.
Вымотанная Олла ушла спать, я выплеснула остатки грязной воды. И когда вернулась, увидела, что Андрей уже лежит лицом к стене. Трогать его не стала — ушла в коморку Оллы, на свою тахтушку.
Разговор состоялся на следующий день, сильно после обеда. Встали мы все поздно — сказывалась бессонная ночь. Олла охнула и засобиралась с корзинкой яиц на рынок.
— Хоть сколько-то успею продать.
Я по-прежнему боялась смотреть в глаза Андрею. И как только за матерью захлопнулась калитка, он с каким-то раздражением поймал меня за рукав, подтянул к себе и, вздернув свободной рукой мой подбородок, просто вынудил посмотреть ему в лицо.
— Что, уже все знаешь? Теперь с убийцей и разговаривать не будешь?!
Злость вспыхнула как ответная реакция на безумие этого мира, на собственную беспомощность и на его дурацкий вопрос.
— Что ты ведешь себя как истеричка? Ты мужик или баба сопливая? С чего ты взял, что я тебя осуждаю? Я, скотина ты такая, радуюсь, что ты домой живой вернулся!
Он как-то странно выдохнул, почти хекнул, и немного растерянно сказал:
— Что, даже спрашивать ни о чем не будешь?
— Как это не буду? — удивилась я. — Я просто ждала, пока ты в себя придешь.
Он хмыкнул и сказал:
— Пошли на улицу. Сегодня солнечно, хоть погреемся, — и зябко передернул плечами.
Рассказывал о ночной поездке он с паузами, без излишних подробностей и как-то очень не эмоционально. Я еще подумала, что женщина описала бы все-все — и запахи, и какой ужас она испытала, тыкая ножом в человека, и как все это ужасно.
Рассказ Оскара был сух, информативен и явно немного сглажен.
Когда он на пляже понял, что они идут грабить, он принял решение — постараться спасти купца. Если будет такая возможность. И Гайн ему эту возможность предоставил.
— Купец таки кинулся на меня и чуть не прибил — кожанка была располосована весьма основательно, а вот на плече осталась только царапина. Зато купец пропустил хук слева. За спиной мужик прятал сына. Вот к мальчишке под ноги, на капитанскую койку, я его и сгрузил. Мы немного поговорили, а потом он подсказал, как вывести их с пацаном, — Оскар говорил как-то монотонно, похоже, не слишком желая вспоминать все это сам.
Если послушать краткий рассказ, то дальше все было просто — они прошли на другую сторону корабля и, отгороженные от суетящихся пиратов надстройкой каюты, отец и сын спустились по канату в воду и просто уплыли — на них к тому времени были плотно завязаны пробковые пояса. Вслед за ними Оскар отправил за борт тело Гайна.
Я не врал ей. Просто не хотел рассказывать, что нам с Марусом пришлось убить еще одного из стаи и сработали мы на удивление ловко — заорать он не успел. И уж тем более не стал рассказывать, что трупам пришлось вспороть животы и привязать к ним грузила, чтобы не всплыли.
На наше счастье начал накрапывать мелкий дождь, луна окончательно скрылась за тучами, и поэтому, когда они с сыном уплыли к городу, я спокойно спустился в нашу с Гайном лодку.
Абордажные крюки были с двух сторон веревки. Один цеплялся за борт корабля, а второй вбивали в нос лодки, чтобы не отнесло волнами. Я обрезал веревку у самого крюка, толкнул лодку — пусть плывет, и вновь поднялся на судно. Это был самый опасный момент — меня видели и один из стаи даже буркнул неодобрительно:
— Чо болтаешься? Грузить помоги…
— Мне Гайн велел еще в капитанской каюте забрать остатки…
Он обматерил меня и, приняв новый тюк с товаром, отвлекся.
Корабль собирались поджечь, об этом говорили еще на суше, для этого везли кувшины с маслом и для меня это был очень важный момент — вовремя спрыгнуть. Я не обольщался насчет своей способности плавать. Камнем ко дну не пойду, но и до берега, куда плыть километра полтора, точно не доберусь.
Когда потянуло первым дымком, я понял, что пора. Прыгнув в воду и отплыв, сколько мог от разгорающегося корабля, я стал орать в темноту:
— Маркан! Марка-а-ан!
Из темноты подплыла лодка и меня взяли на борт.
Узколицему я врал без зазрения совести — я точно знал, что не вернуться минимум двое.
— Да откуда я знаю?! Я его в лодку довел, все сам видел — он спустился с поясом купца на себе, и еще прихватил тючок с какими-то инструментами медными, а мне велел еще в каюте барахло собрать. Там много добра-то было… Там меня кто-то и треснул по башке! Да не знаю я кто — со спины били! А очнулся — все кругом уже горит…
Маркан виновато добавил:
— Его-то, — кивнул на меня, — никто не искал. А Шароха не дозвались и не нашли. Решили, что с ними ушел…
Узколицый слушал, морщился и, кажется, не слишком верил. Только и предъявить ничего не мог — меня вытащили из моря даже без куртки. В мокрой одежде не слишком-то спрячешь раздутый пояс с кучей монет — я стоял перед ним как голый, с прилипшей к телу одеждой и стучал зубами. Он только недовольно буркнул:
— Узнаем… Все узнаем…
Глава 22
Слишком много информации и переживаний свалилось на меня одномоментно. Мне было и жаль Андрея, вляпавшегося в такую беду, и одновременно страшно за него.
Я никогда не считала себя хрупкой ромашкой, но все же последние события были слишком избыточны. Я ощущала сильную сонливость. Возможно, так защищалась моя нервная система. Ей просто нужен был отдых от этого безумия. Глядя, как я тру глаза, Оскар сказал:
— Это хорошая мысль. Я бы тоже еще поспал.
Мы разбрелись по комнатам, и я мгновенно провалилась в темноту.
Я не слишком понимал, как относиться к ситуации. В данный момент мне было просто жалко ее. Для моей современницы ляпнуться в такое беззаконие — серьезное испытание. Конечно, сейчас, она просто обуза, но я точно знал, что не брошу ни Оллу, ни ее.
Мари не брошу потому, что без меня она, скорее всего, пропадет. Ну, или в лучшем случае, пойдет в проститутки. А она — единственное, что связывает меня с прошлой жизнью и с прошлой личностью. Для меня это важно.
А Оллу не брошу просто потому что…
Черт, этот ублюдок и убийца, чье тело я занял, не вызывал ни жалости, ни симпатии. Сдох — туда и дорога. Я больше не буду себя грызть за то, что заменил его. Но то ли где-то в глубине его души все же была любовь к матери, то ли еще что-то сработало…
В общем, на данный момент, у меня есть семья. Придется изворачиваться, чтобы она уцелела.
Я еще посидел на улице, вздыхая и сожалея, что нет сигареты — очень бы сейчас пригодилась. Поганая привычка, кто спорит, но есть в ней свои плюсы.
Я понимал, что наш разговор не окончен. Надо будет выбрать выражения помягче, чтобы донести до Мари остальные факты. В конце концов, я задолбался гонять в голове этот порожняк — придет время — она и так все узнает.
Гораздо умнее будет сейчас пойти и нормально выспаться. Вода в море вчера была на удивление теплой, но вот когда меня выдернули в лодку… Думал, до берега околею окончательно. Просто чудо, что не слег с простудой. Так что — да, самое правильное сейчас — лечь поспать.
Спал я беспокойно и тяжело, даже не слышал, как пришла Олла и хлопотала в проходной комнате по хозяйству. Проснулся только тогда, когда Мари нечаянно уронила какой-то медный котелок и вскрикнула от неожиданности.
Ужинали спокойно, Олла рассказывала о том, что мука опять подорожала и еще какую-то ерунду. Мари напряжно улыбалась и изо всех сил старалась поддерживать беседу.