Зато, когда она ушла спать, Мари меня сильно удивила. Негромко, на русском, она спросила:
— Может, теперь ты расскажешь все остальное?
Я пытался прикинуться непонимашкой, но это не прокатило.
— Оскар, — она заговорила даже с каким-то раздражением. — не считай меня полной дурой. Я вполне могу сложить два и два. Если ты отпустил купца — значит, он вернулся домой. А если он вернулся домой, то стая об этом уже знает. Поэтому лучше расскажи мне все сам, чтобы я не придумывала всякой хрени. Ты убил купца?
Я досадливо вздохнул, а потом мысленно махнул рукой. В конце концов, хоть она и выглядит как хрупкая юная тростинка, но по сути, это взрослая тетка возрастом под полтинник. Она жила в девяностых, наверняка читала криминальную хронику в то время, смотрела телевизор, и смысла врать ей, пожалуй, не было изначально. Тем более, что я не врал, просто не договаривал.
— Ну что ж… — хмыкнул я. — Девочка ты, действительно, уже взрослая. Кроме того, была достаточно взрослой и в девяностых. Надеюсь, — несколько саркастически добавил я, — ты не ждешь от меня борьбы за справедливость? Ну, типа, чтобы я поубивал всех злодеев и в мире воцарило добро и все такое.
Вопросительно глянул на нее, она презрительно фыркнула в ответ и заявила:
— Хватит уже ерничать! Рассказывай.
— Значит так. Купца зовут Марус. Кое о чем мы с ним успели договориться. Это нам еще повезло, что мужик — бывший капитан, ему и в плавание приходилось ходить, и с пиратами сталкиваться. Мог бы попасться какой-нибудь слизняк…
Я выдохнул и продолжил:
— Они с сыном не объявились дома. Ну, если он не совсем скотина. Судя по тому, что за мной еще не пришли, он сделал, что обещал.
— А что он обещал? — уточнила Мари.
— Его жена наденет траур, и всем объявят, что он погиб на этой шхуне. Вдова выставит дом на продажу, объясняя это тем, что в городе ей жить не по средствам. У нас, — я уточнил — у тебя, меня и Оллы есть примерно две-три недели времени, чтобы исчезнуть отсюда навсегда.
Мари вскочила из за стола, прошлась по комнате, сложила руки на груди и передернула плечами, как будто замерзла.
— Твою налево! Я не думала, что все так хреново! Неувязки в твоем рассказе, конечно, были… — она еще раз прошлась по комнате и спросила: — Тогда какого мужского полового органа, ты тянешь время? Ты же не идиот! Ты должен понимать, что мы не можем продать этот дом! — она потыкала пальцем в пол, поясняя какой именно дом имеет ввиду. — Это сразу насторожит стаю. Но мой-то мы можем выставить на продажу! Нельзя же бежать отсюда, не имея денег даже на еду!
Я глянул на нее с некоторым удивлением — надо же, как она быстро все сообразила. Я все же опасался слез и прочих истерик.
— Сядь, не мельтеши. Раз ты все так прекрасно понимаешь, то должна понять и то, что я не представляю, кому и как этот дом продать. Я спрашивал у Оллы — она только плечами пожимает. Поэтому сейчас я возьму немного денег, и пойду в таверну.
— В какую таверну?!
— Туда, куда регулярно шлялся прежний Оскар. Сегодня, если ты помнишь, последний рабочий день. Завтра — выходной. Значит, «мои друзья» сейчас гулеванят там.
Она смотрела на меня с недоумением и некоторым сомнением, и я, улыбнувшись, добавил:
— Вернусь поздно, пьяный и счастливый.
— Ты уверен, что стоит это делать?
— Уверен. Я и так слишком долго пропускал эти гулянки, и если не появлюсь там после «дела», это будет совсем уж странно.
Она недовольно дернула плечом и все же уселась за стол:
— Ты… Ты все же поаккуратнее там. Случись что, мне Оллу будет не вытянуть.
Ее ответ, надо сказать, меня немного удивил. Если для меня Олла была матерью донора, то для нее-то — вообще чужим человеком.
— Найди мне лучше рубаху поприличнее.
Она скрылась в комнате Оллы и через несколько минут вернулась, неся чуть слежавшуюся, но явно не холщовую рубаху и какие-то темные плотные штаны. В другой руке у нее было что-то вроде пары сандалий. Я переоделся, с трудом разобрался с креплением на этой обуви, провел по волосам пятерней и решил, что этого вполне достаточно.
Где находится этот самый пресловутый «Семилап» я уже знал, но в сумерках чуть не прошел мимо — дома в ряду у рынка были похожи, как близнецы: все низкие, приземистые и с темными окнами.
Однако, дверь домика, который я только что миновал, внезапно распахнулась. Оттуда лился слабый свет, слышался скрипучий звук какого-то музыкального инструмента и довольно сильно пахнуло сивухой. Послышался отвратительный женский визг, гул голосов и прямо мне под ноги выкинули до изумления пьяное тело. А может, просто сильно избитое.
Мужик встал на четвереньки и принялся блевать — я еле успел отскочить. Темный силуэт в дверях домика, загораживающий своим телом и без того неяркий свет, радостно воскликнул:
— О, кто пожаловал!
Он повернулся туда, в вонючее освещенное помещение и заорал так, как будто был за километр от собеседника.
— Эй, братва, гляньте кто пришел!
Сайма я узнал только по голосу. Он опять был изрядно пьян, но, кажется, радовался мне вполне искренне. Чуть сдвинув его с порога, я прошел внутрь.
Морду, конечно, мне стоит сделать попроще, но заведение было даже хуже и грязнее, чем самая занюханная совковая рюмочная. Заодно я понял, почему снаружи не было света — все окна были плотно заколочены изнутри досками.
Довольно большая комната, где вдоль стен стояло с десяток здоровых тяжеленных столов. На чуть приподнятом подиуме извивалась под скрипучую музыку какая-то шлюховатая девка — танцевала. Иногда она задирала подол широкого платья выше колена, что вызывало восторженный рев у посетителей.
Сильно воняло потом, перегаром, жареной рыбой и прогорклым маслом. За столами, на массивных широких лавках, сидели несколько компаний по восемь-десять человек. Под ногами похрустывали рыбные кости. Сайм толкнул меня в плечо и, глупо хихикая, сказал:
— Ну, че встал! Пошли к нашим!
«Наших» я узнал по сидящему во главе стола Маркану, это была самая большая и, пожалуй, самая пьяная компания. Меня встретили довольно дружелюбным гулом голосов, и Маркан объявил:
— С опозданца пива на всех! Эй, Фанка, слышишь?! На всех пива!
Из дверей кухни выглянула мрачная чернобровая женщина с отечным лицом, кивнула мне, как старому знакомому и вновь исчезла.
Через пару минут совершенно седой, но здоровый, как лось, мужик бережно поставил на стол бочонок литров на двадцать пять-тридцать, сильным движением вбил в него кран и, оттолкнув несколько кружек, которые попытались подсунуть страждущие, мрачно заявил:
— Полторы серебрухи. Это — свежее.
Глава 23
Пиво было просто восхитительным, но чуть тяжеловатым! Плотное, густое, с очень легкой горчинкой и изрядной долей алкоголя.
Мужики гомонили, наливая себе в здоровенные глиняные кружки, сдувая пену и, стуча посудинами друг о друга. От лихих движений пиво перехлестывалось через край, заливая и без того липкий стол. Я сделал еще глоток и прохладный напиток маслянисто скользнул в горло, смывая нервное напряжение.
Сайм, жадно глотая, выхлебал почти пол кружки и, вытирая пену с лица рукавом, довольно хекнул:
— Й-эх… Доброе пиво! И дурмана в меру.
Слово дурман мне очень не понравилось. Я насторожился и решил пока больше не пить — хрен знает, что туда добавляют. Тем временем, слегка окосевший Сайм, продолжал:
— Гайн, конечно, скотина та еще, крыса, можно сказать! Своих же друзей опрокинул. Но ведь куш-то поди не маленький взял? — он смотрел мне в глаза затуманенным взором, с каким-то детским любопытством ожидая ответа.
Я смочил губы пивом, гулко булькнув кадыком — якобы глотнул, и спокойно ответил:
— Вот сам у него и спроси, вы же, помнится, были друзья — не разлей вода.
Маркан внимательно оглядел нас острым и достаточно трезвым взглядом и скомандовал:
— Заткнулись оба!
На секунду за столом воцарилось молчание, а потом снова поднялся гул голосов. Говорили в основном о рыбалке — кто сколько поймал, сколько заработал. Два мужика постарше, сидящие напротив меня, обсуждали предстоящую свадьбу чьей-то дочери — беседовали о кандидатуре жениха, да сколько приданого придется отсыпать.
Сайм допил остатки в кружке и вновь зацепил меня:
— А сказывают, ты, вроде как, жениться собрался?
К нашему разговору прислушивались Маркан и еще один молодой парень — самый щупленький и незаметный среди всех. Поэтому я недовольно поморщился и обстоятельно ответил:
— Да мать зудит…И скулит, и скулит без конца — мол, старая стала, стирать тяжело и дом вести не может одна. Я бы, конечно, послал, но тут она девку присмотрела — мамашка померла, а другой родни-то и нет. А за девкой целый дом идет!
— Иди ты! Что, ни братьев, ни сестер? — завистливо протянул Сайм.
— Не-а, одна она.
— Ну, дом продашь — свадьбу знатную справишь! Ох, и погуляем же!
— Да когда еще погуляем? Дом продать — не с удочкой на берегу посидеть. А в храм пойдем вот-вот. Как траур кончится, так и пойдем. За дом-то отсыплют немало, где еще потом такое найдешь?
Один из мужиков, что обсуждал свадьбу, оживился:
— Дак ты Галану дом-то предложи.
Я сделал вид, что снова глотнул пива, и равнодушно спросил:
— А ему на кой?
— Дак он второго сына женит. А у него домишко маленький, да там еще старший с женой и детьми живет. У-у-у! — с каким-то даже подвыванием протянул он. — К нему и в дом-то не зайти — этакая теснота. Он уже и то поговаривал, что старшего отселять надо.
Я сделал еще глоток пива — в этот раз настоящий, и солидно ответил:
— Денег-то хватит ли у него? Я задешево не отдам — мне торопиться некуда.
— Ну, это уж ты с ним решай. — мужик присосался к кружке, отдышался и заявил: — Ох, и забористое же!
Я понятия не имел, кто этот самый Галан, но и спрашивать не собирался. Это можно и позднее узнать. Разговор плавно перетек на хорошие места для рыбалки. Точнее, на те, куда ходить точно не стоит.