Оскар вздохнул и ответил:
— Пожалуй — да. У нас сейчас всего — восемнадцать серебрушек. Я думаю, надо оставить три-четыре Олле. На еду, просто, чтобы она отдохнула от работы. Кроме того, через день принесут еще деньги за прошлую седмицу, за рыбу. Если оплатят, как в прошлый раз, будет еще четыре серебрухи.
— Отлично. Еще две с медью есть у меня — мы нашли их с Оллой. Только учти в таком виде, — я подняла в руках аккуратный сверток с одеждой, — мы не сможем ходить в Мормышках. Это сразу вызовет нездоровое любопытство. Поэтому нам нужна сумка или мешок, а уж переодеваться будем в городе.
— Договорились.
Довел нас Миттон быстро, лавка и правда находилась недалеко. Оба, и Оскар, и провожатый, остались дожидаться меня на улице, а внутри, в прохладном каменном помещении с белеными стенами сидела пожилая тетушка, и быстро-быстро мелькая поблескивающим крючком, вязала кружевную ленту.
Бельевая лавка несколько удивила меня. Для простонародья, всяких там цветочниц и лавочниц, предлагалось достаточно удобное белье. Совсем не такое кошмарное, как носили всевозможные попаданки в романах о средневековье.
Никаких тебе панталон с разрезом на интимном месте, никаких корсетов. Что-то напоминающее шортики, даже с ластовицей и самые обыкновенные лифчики, только с очень широкими лямками и шнуровкой вместо застежки. Ну, оно и понятно — эластичных тянущихся тканей, резинок и кружев здесь еще не было, а тонкие лямки будут впиваться в тело. А так, подтянув шнуровку, можно было подогнать вещь на себя.
Ценовой диапазон даже в этой лавочке меня удивил. Самое простое белье было нам вполне по карману, но продавалось несколько весьма богатых моделей, украшенных ручной вышивкой, тончайшим кружевом и даже золотом. Цена у них, конечно, была аховая.
Я выбрала обычный белый батист, и здесь же, с разрешения хозяйки переоделась. Пожилая женщина одобрительно окинула меня взглядом, принесла небольшую влажную тряпочку и посоветовала:
— Дитя, протрите туфли от пыли. Девушка всегда должна выглядеть прилично, — нравоучительно добавила она.
Зеркало в лавке было, не слишком роскошное, в простой деревянной раме, но чистое и во весь рост. Я покрутилась влево-вправо, глядя, как колыхнулись мягкие складки юбки и со вздохом сказала:
— Пожалуй, к этой одежде нужно придумать что-то для волос.
Хозяйка одобрительно покивала головой:
— Да-да, обязательно. В конце улицы есть лавка хромого Кира. Иногда там попадаются достойные вещи. Я, например, в прошлом месяце купила там прекрасное колечко для своей племянницы. — похвасталась она.
Возможно, я бы обошлась куском ленты, просто собрав волосы в хвост, но первое, что сказал Миттон, когда я вышла под яркие лучи солнца на крыльцо лавки:
— Ого! Вы прямо как приличная! Только не нарядная. — затем, поняв, что ляпнул что-то неловкое, он вновь добавил: — Разумеется, присутствующих это не касается.
Оскар засмеялся, а меня, честно признаться, все больше раздражал этот повсеместный городской снобизм. Даже из ребенка он прет со страшной силой.
— Пожалуй, мальчишка прав. Тебе нужно какую-нибудь женскую фигню. Ну, там брошку, или что вы там еще носите.
— Если так, то уж лучше тогда заколки для волос. Заметь, с распущенными почти никто не ходит.
Шпильки я выбрала самые простые — обычные медяшки. Взяла с запасом, сразу полтора десятка, а потом долго колебалась, что взять — узкую элегантную брошку из серебра с тремя подвешенными чуть кривоватыми жемчужинками-каплями или, все же небольшое колечко с красным кабошоном.
Выбрала в итоге брошку. Руки у меня, надо сказать, хоть и стали приходить в норму, как только я прекратила работу в прачечной, но все же от идеала еще очень далеки. Кроме того, старик Кир, обрюзглый и крайне неприятный дядька, повернув брошку изнанкой, показал мне две небольших петельки. Если купить еще цепочку — не сейчас, потом, украшение можно будет носить как кулон.
Вообще, выбор товаров меня не порадовал. Достаточно простые геометрические орнаменты, чеканка по серебру, немного черненых изделий. Из вставок — только несортовой жемчуг и крошечные красные кабошоны.
Я одернула сама себя. То, как я сейчас выгляжу, важно только для одной цели — ходить по городу, не привлекая внимания, и найти того самого учителя, который хоть что-то расскажет нам об этом мире и его законах.
Ну и кроме того, это не самый богатый квартал и обыкновенная лавка с бижутерией. Можно сказать, местный ширпотреб. Но даже эта брошка обошлась нам в две серебрушки.
Дальше одевали Оскар, и в лавку с мужским бельем он отправился без меня. Вышел оттуда совершенно счастливый, заявив:
— Представляешь, самые обычные семейники, только вместо резинки шнурок. — потом чуть помялся и добавил: — Я себе с дельфином выбрал, у меня похожие в детстве были.
Количество свертков в наших руках росло. Тем более что здесь их не заворачивали в бумагу, а просто вывернув наизнанку, аккуратно скручивали. Поэтому следующей покупкой стал довольно странный предмет.
Нечто, напоминающее довольно большой заплечный мешок с широкими лямками. Сшито это убожество было из грубой мешковины и имело только один плюс — кроме заплечных лямок была еще и ручка. Носить такое на плечах в городе однозначно не стоит, но и вернуться в Мормышки с сумкой из хорошей ткани мы не могли. Поэтому — вот такой компромисс.
— Оскар, надо бы купить еще пару таких. Будем уходить насовсем — унесем хоть какие-то вещи в дорогу.
Купили. Часа через полтора Оскар был одет почти как местный денди. Шучу, конечно. Не слишком узкие серые брюки, вторые, похожие на замену, и три белых рубахи. Надо сказать, достаточно романтического покроя, с широкими рукавами и узкими манжетами. Мои блузки выглядели несколько скромнее. Порадовало, что местные не заглаживали на брюках стрелки, так что особой возни с ними не будет.
К своему учителю, тому самому тинку Галусу, о котором рассказывал Миттон, мы добрались уже ближе к вечеру. Его дом стоял на окраине, светилось единственное окно. Двери нам открыл действительно очень старый человек, с серебристо-седыми волосами, чуть сгорбленный и изрядно пьяный.
Глава 27
Разговор с учителем сложился не сразу. Догадавшись по неправильности речи, по не слишком грамотному произношению о том, что перед ним стоит мормышник, который вдруг, в достаточно взрослом возрасте, надумал учиться, тинк Галус вел себя весьма надменно, а на девушку, стоящую рядом с потенциальным клиентом, вообще не обратил внимания.
Мари некоторое время смотрела, как старый пьянчужка кривит нос и, запинаясь через слово, объясняет, что еще не пал столь низко, чтобы давать знания жителям дна.
Наконец она потеряла терпение, взяла Оскара за руку и сказала:
— Пойдем отсюда, Оскар. Ты же видишь, почтенный тинк слишком богат, и наши десять медяков в день для него ничего не значат.
Волшебная цифра заработка несколько отрезвила тинка. Он уточнил сумму, потом уточнил ее еще раз и, наконец, величественно кивнул, соглашаясь.
Теперь настал очередь Оскара и Мари выставлять свои условия. Тинк Галус морщился, кряхтел, иронично вздергивал бровь, спрашивая:
— Вы уверены, что ваша, — пренебрежительный кивок в сторону Мари, — ваша девушка сможет учиться?!
Старый козел изрядно вымотал им нервы, но, в конце концов, они договорились. Возвращаясь домой Мари шипела от раздражения, как кошка:
— Я уже сомневаюсь, что этот пьянчуга способен чему-то научить. И, Оскар, давай договоримся: если на уроке он будет пьяный, то будем искать другого.
— Будем, Мари, будем. Не злись, — Оскар был задумчив. — Знаешь, сейчас я особенно четко понял, что насчет дворянства ты была права. Надо только подстраховаться, чтобы нас не поймали на этом. Кстати, надо бы придумать что-то для успокоения Оллы. Как мы ей объясним наше ежедневное отсутствие по нескольку часов?
— Ой, да очень просто, — легкомысленно отмахнулась Мари. — Скажем, что тебе и мне предложили работу прислугой в городе. Что пока нас будут обучать, меня — горничной, а тебя — да хоть помощником по хозяйству. Олла только рада будет, что ты из стаи уйдешь.
— Да, это хорошо. Только и в стае надо что-то сказать.
Мари нахмурилась и ответила:
— Несколько дней у нас еще есть, успеем подумать.
Мысль о том, что сын, да еще с женой, устроятся в городе, вызвала у Оллы слезы восторга на глазах. Почему-то решив, что это из-за Мари, которую некая высокородная облюбовала себе в горничные, туда же берут на службу и сына, она не знала, куда посадить невестку и как ей угодить.
И Мари, и Оскар испытывали душевное неудобство, понимая, что мечтам бедной женщины сбыться не суждено. Напротив, меньше, чем через две недели ее тихая жизнь закончится окончательно и насовсем.
Сипловато откашлявшись, Оскар сказал:
— Мам, ты только это… Пока не говори никому.
Мари подхватила:
— А и правда — никому-никому не надо говорить! А то позавидуют этакому счастью, да и скажут хозяевам про нас что-нибудь худое. А такие места на дороге не валяются. Больше так не повезет.
Олла часто закивала головой, чертя на собственном лице решетку молчания:
— Что вы, что вы! — новая решетка молчания. — Я же не враг, чтобы этак-то…
Первый урок с тинком Галусом прошел сложно. Старик был трезв, чисто выбрит, но при этом, кажется, уже раскаивался, что взял таких странных учеников.
В маленькой комнате, где стоял очень длинный, заляпанный чернилами стол и занозистая скамья, он величественным жестом усадил мормышников и начал с вводной части. Возможно, он собирался объяснять пользу образования так же, как детям, но послушав пару минут, Оскар перебил учителя:
— Простите, почтенный тинк, но вот этого словоблудия не нужно. Давайте начнем с алфавита.
Тинк разозлился и, возможно, выгнал бы наглецов, но Оскар вынул пять медных прямоугольничков, выложил их аккуратным столбиком перед носом учителя и добавил:
— Вторую половину мы заплатим по окончанию урока.