Про себя я хмыкнул: прекрасно представляю насколько «охотно» местные пошли под руку пришельца. Наверняка были войны и серьезные свары. Наверняка кровушки пролили столько, что того же Тирасмуса утопить в ней можно. Впрочем, победителей не судят.
Я аккуратно расспрашивал тинка Галуса дальше. Хотя примерно представлял, что и как происходило. Однако, история этого мира отличалась некоторыми забавными загибами.
Например, лет через сто после Тирасмуса, в стране возник кризис. Потому, что правивший на тот момент Анторинос, я прослушал, какой по счету, в возрасте сорока лет не имел сыновей. После его скоропостижной смерти по стране прокатился ряд войн, где все убивали друг друга.
В конце концов, победу одержал Торсаун Кровавый, младший брат почившего короля. Надо думать, не за красивые глаза назвали его кровавым. Но мужик оказался достаточно умен, и не просто ввел строгие законы престолонаследования, исключающие женщин из очереди претендентов на трон, но и выцарапал у храма право так называемого «Королевского Брака». Попросту, он узаконил гарем, но только для себя любимого. И для того, кто дальше будет сидеть на троне.
Подозреваю, что именно тогда произошел некий церковный раскол. Поэтому здесь, в этой стране, считалось, что и Маас, и Афита, и злоязыкая Ингерид — жены всесильного Арса. А вот в Ладгардии жена у Арса была только одна, Афита, а Маас и Ингерид считались сестрами его жены.
В этот момент я выяснил для себя нечто довольно успокаивающее — язык имел общие корни. Конечно, за столько лет наверняка накопились различия и в произношении, и в написании, но совсем уж иностранцами мы там не будем. Разница ожидалась примерно как между русским и белорусским языком.
Пусть мелочь и частично, но хоть одна из проблем отошла на второй план. Проблема дворянства была гораздо сложнее. Тирасмус Корабельщик, похоже, скопировал социальный строй своей родины. Трон окружали тринадцать великих родов. Титулы за ними были закреплены в древние времена и передавались только и исключительно по наследству.
Главы рода имели право дать дворянский титул даже простолюдину, пусть и пользовались этим правом крайне редко. Сделать титул наследственным мог только сам, лично и непосредственно король.
Грубо говоря, даже если каким-то образом нам удастся заполучить титул, он будет самый низкий из всех существующих, и повышение в ранге возможно только с участием короля.
Родовые книги ведутся весьма строго, и хотя случаи присвоения титула простолюдинам известны, но их можно пересчитать по пальцам руки.
Точно так же, как и продвижение внутри дворянского сословия. Сын барона, баронет, со временем сам станет бароном. Если у барона есть этот самый сын. Если же владелец баронского титула наплодил только дочерей, то титул тихо загибался со смертью последнего взрослого мужчины. Заводить двух-трех жен аристократы не могли — это чисто королевская привилегия.
Возможно, поэтому так высока смертность среди жен тринадцати герцогов королевства. Насколько я понял из рассказов тинка Галуса, почти в каждом поколении глава рода успевал овдоветь два, а то и три раза.
Конечно, виной могли быть и низкий уровень медицины, и сложные, частые роды, но думаю, не только они.
Общие вехи истории государства мы разбирали уже третий день. И я все четче понимал одно: во-первых, рисковать и называться дворянами — очень чревато. Во-вторых — государства поддерживают дружеские отношения. Если кто-то из сильных мира сего заинтересуется и проверит, казнят не только меня, но и всю семью.
Однако случаи присвоения дворянского титула все же бывали раньше, именно на изучении этих историй я и собирался остановиться в дальнейшем. Весь вопрос в том, насколько хорошо эту часть истории знает тинк Галус.
Домой мы возвращались с Мари замотанные. Встали еще до рассвета, до полудня ходили за рыбой, и сейчас голова просто гудела от избытка информации. Хотелось закинуть что-нибудь в желудок и рухнуть, наконец, спать.
Именно поэтому я испытал сильное раздражение, когда увидел топчущегося у своей калитки поддатого Сайма. Он, однако, был чем-то страшно доволен:
— Ну что! С тебя магарыч!
Новость, как и все в последнее время, была одновременно хорошей и хреновой — этот забулдыга нашел покупателя на дом. Хорошего покупателя.
— Я ему так и сказал — не меньше девяноста серебрушек! Ежели меньше, то тогда, дескать, Оскар другому продаст. Дом-то он твой знает. И что место хорошее, и остальное все. Ежели не дурак будешь, еще десяток серебрушек за мебель сможешь получить! Завтра, как с моря вернемся, он смотреть придет. Ты, главное, сразу задаток требуй! — вальяжно поучал меня страшно довольный собой Сайм.
Поскольку я только молча кивал головой на его речь, он толкнул меня в плечо и пьяно осклабившись, глядя масляными глазами на Мари, добавил:
— Ты не забыл ли, о чем в трактире договорились?! За такое-то дело надо, чтобы ты проставился! Грех ведь не обмыть!
Я вспомнил разговор в трактире — тогда Сайм намекал на визит в какой-то дорогой публичный дом. Черт бы побрал пьяного идиота — как теперь от него отвязаться! Я, конечно, давненько без женщины, и организм свое требует, но не настолько я оголодал, чтобы идти с портовыми шлюхами развлекаться!
Глава 29
С Болваном мы познакомились на следующий день после визита Сайма. С утра отправились в море, благо, улов сегодня был отличный. Сайм даже присвистнул завистливо, когда мы в четыре руки перетаскивали к будке Коста здоровенных рыбин. Одну из таких, самую маленькую, килограмма на четыре, Оскар даже не стал сдавать.
— Отнесем Олле, пусть пожарит к ужину.
Нам следовало торопиться, нас ждало ежедневное занятие с тинком Галусом. Последнее время тинк изрядно смягчился и больше не разговаривал с нами менторским тоном. Да и вообще, уроки больше напоминали интересные беседы.
Из минусов было то, что мы с Оскаром оба писали чрезвычайно коряво, а читать могли только по слогам, но эти недостатки мы легко исправим и сами. Пусть не сразу, со временем, сейчас важнее было узнать как можно больше о мире.
В этот день домой мы возвращались совсем уж поздно. Привычно переоделись в рощице то ли низкорослых деревьев, то ли высоких кустов. Оскар вскинул на плечо мешок с цивильной одеждой, и мы двинулись к дому.
Закат полыхал всеми красками огня и расплавленного золота, черные пики гор почти касались заходящего светила. Мы спешили — скоро стемнеет. На дороге из города кроме нас шло всего несколько человек. Какая-то женщина в годах приветственно кивнула мне:
— В храме-то уже были?
Ответил ей Оскар:
— Через три дня идем, почтенная, — и маякнул мне глазами. — Пошли быстрей.
Мы добавили ходу — я знать не знала, кто эта тетенька, может быть, даже одна из соседок, и опасалась ее расспросов.
Мы обогнали еще несколько человек, медленно идущих по дороге, и уже почти на входе в поселок увидели одноногого старика, который горбился под каким-то объемным грузом. На пыльной дороге перед нами была цепочка следов — крупная мужская ступня и кругляшок от палки-костыля, прикрепленной к колену.
— Ничего себе, какой мужик крепкий! Глянь, какую гору на плечи взгромоздил!
— Да нет, Мари, это же циновки. Они хоть и объемные, но легкие.
Старик был метрах в десяти перед нами и сворачивал не в Мормышки, а на тропинку, которая вела куда-то выше. Там мы еще с Оскаром ни разу не были.
Первый комок земли вылетел из растущих вдоль дороги кустов и ударил в рулон циновок. Старик перехватил его поудобнее и, как мне показалось, заспешил, а навстречу ему из кустов неслись вопли:
— Болван, Болван идет!
— Это я ему в лоб попал!
— Смотрите, смотрите, щас заплачет!
По шевелению кустов было понятно, что там внутри кто-то пробегал, задевая ветки. Голоса были детские. Очередной комок или камень, похоже, попал ему в лицо, потому что одноногий остановился, уронил сверток циновок и начал суетливо отряхиваться. Даже со спины было видно, что он очень стар — седые колтуны волос лежали на плечах неопрятными тряпками.
Глядя на эту картину, мы с Оскаром застыли на месте, и нас обогнали, направляясь в Мормышки, двое мужчин. Ни один из них не счел нужным вмешаться.
Оскар скинул с плеча мешок, сунул мне широкие лямки, и, вложив два пальца в рот, свистнул так, что у меня заложило в ушах.
— Сейчас я вас переловлю по одному и пооткручиваю головы!
Он даже не слишком повысил голос, но кусты затряслись как от сильного ветра — мальчишки ломанулись в разные стороны. Мы оба были измотанные и уставшие, но бросать старика на дороге…
Оскар глянул мне в глаза:
— Проводим?
Я согласно кивнула, вскинула мешок с нашим тряпьем на плечо, и мы пошли по тому самому ответвлению дороги, где стоял старик.
Дед был грязен просто чудовищно. Пыльные комки, попавшие в лицо, может и не были слишком тяжелыми, но измазали его основательно. Он уже почти проморгался, но, видимо, несколько песчинок все-таки попало в глаза — белки были красные, воспаленные.
— Почтенный, давайте мы проводим вас до дома.
Старик что-то буркнул весьма нелюбезно и попытался поднять свой груз. Вмешалась Мари:
— Как вас зовут, почтенный?
— А то вы не слышали! — сварливо заявил дед. — Болваном меня зовут.
Мари вздохнула и ответила:
— Меня зовут Мари, а его, — она кивнула в мою сторону. — Оскар.
— Мне-то какая разница? — в его речи слышалась какая-то легкая неправильность.
Я подхватил тюк с циновками, который был не такой уж и легкий. Старик засуетился и закричал:
— Отдай! Отдай! Это мое! — он даже попытался толкнуть меня в грудь.
Чувствовал я себя дурак дураком и беспомощно глянул на Мари.
— Почтенный, мы просто хотим помочь. Оскар донесет ваш груз к вам домой. Но если вы возражаете — мы сейчас же отдадим его вам и пойдем своей дорогой.
Ее спокойный голос как-то утихомирил гнев деда. Заскорузлой рукой он вытер бегущие из глаз слезы и весьма ощутимо заколебался. Потом, с подозрением глядя на меня, буркнул: