Выспаться у меня не получилось от слова совсем — сон без конца прерывался от звона посуды, споров женщин и трескотни болтушки. Олла шикала на нее, та ненадолго стихала, но через некоторое время все повторялось.
Когда в храме начал монотонно нудеть жрец, я еле сдерживал зевки.
К концу свадебного пира у меня оставалась только одна мечта — добраться до койки и упасть. В общем-то, так мы и сделали — догуливать будут без нас. Члены стаи явно не ограничатся остатками пива и пойдут или в трактир, или к девкам.
Когда возвращались домой, уставшая Мари спросила:
— Интересно, куда старик подевался? Ты заметил, последние два дня он нас не ждал на дороге?
— Да, кто его знает. — ответил я. — Может циновки кончились, может еще что.
Этот бессмысленный разговор о Болване был последним, что я запомнил со дня своей свадьбы.
Утро следующего дня началось непонятно. Олла, похоже, не ночевала дома. Проснулся я от ее голоса:
— Светлые боги, сынок, что же вы наделали!
Я таращился на мать, ничего не понимая спросонок, а она, чуть не плача, стояла у моей кровати, прижимая к груди, стиснутые в кулачки руки. Помотал башкой, приходя в себя, протер глаза.
— Мам, что случилось?
— Сынок, ну как же так-то?! Когда же вы успели-то?! А как же теперь…
Я чувствовал себя полным идиотом. Явно мы что-то сделали не так. И Оллу это пугает и расстраивает. Секунду подумав, я спросил:
— Мам, ты чего так убиваешься-то?
Вчера мы даже не вспомнили, что для нас с Мари приготовлено супружеское ложе в маленькой клетушке. Как только переступили порог дома — рухнули на свои привычные места. Я — на койку на кухне, а Мари — в комнате Оллы. Она что, переживает, что мы отложили брачную ночь?
В дверях комнаты показалась заспанная лохматая Мари. Она так и застыла в проеме, лениво расчесывая волосы и слушая нашу беседу.
— Сынок, а что же я соседям-то покажу?!
На несколько секунд я откровенно затупил, пытаясь сообразить, что ей нужно. Честно говоря, так и не понял.
— Мам, а что именно нужно показать соседям?
Она все еще стояла в ногах моей постели, по-прежнему прижимая стиснутые кулачки к груди, и смотрела на меня с жалостью и испугом. Однако, мой вопрос сильно смутил ее. Олла отвела глаза, нервно вздохнула и даже покраснела.
— Так сынок… Ежели ты, допустим, сильно устал вчера — так я могу сейчас уйти…
Я понял, что нифига не понимаю. Сипловатым со сна голосом Мари сказала:
— Может я, конечно, ошибаюсь, но думаю, нужны некие доказательства, что была первая брачная ночь, — она хмыкнула.
— В каком смысле, доказательства?
— Да в прямом, — она с улыбкой пожала плечами. — Видел, вчера над калиткой шест приколотили?
— Видел, конечно.
— Олла говорила, что это для простыни. Проблема в том, что мы с тобой не позаботились эту самую простынь подготовить, — засмеялась она.
До меня медленно стало доходить, но все же ситуация казалась настолько абсурдной, что я уточнил:
— Мама, тебе нужна простынь с пятном крови?
Совершенно багровая Олла даже не ответила, а просто молча и яростно затрясла головой, соглашаясь.
Идея посвятить соседей в нашу интимную жизнь казалась мне полным бредом. Я растерянно посмотрел на Мари, чем вызвал у нее какое-то странное раздражение.
— Ну, что ты уставился на меня? Пойди, сделай порез на руке и оставь на простыне несколько капель крови, — недовольно заявила она. — Не я же буду это делать, в конце-то концов!
— Ну, знаешь, дорогая… Я просто не мазохист, поэтому до такой вещи не додумался.
Ситуация раздражала своим идиотизмом, но я посмотрел на расстроенную багровую Оллу, прячущую лицо, вздохнул, взял со стола нож и пошел в «супружескую спальню» спасать честь семьи. Однако, не удержался, остановился на пороге и сказал Мари:
— В нормальных семьях эти самые пятна получают естественным путем, — и, глядя на ее вытянувшееся лицо, добавил: — Не будешь почтительна с мужем… Ну, ты меня поняла?
Вообще-то, я пошутил, может быть, и неудачно, но Мари психанула, кинула в меня расческой и, мрачно глядя в глаза, ответила:
— Оторву все. Под корень. Понял?
— Успокойся, пошутил я…
— Иди ты с такими шутками! — она повернулась и ушла в комнату.
Мы говорили на русском, но Олла уловила интонации.
— Сынок!
— Все хорошо, мама. Не волнуйся.
В комнате я пару минут повалялся на кровати, сминая непорочную белизну и свежесть, вздохнул и закатал рукав рубашки. Хоть бы заразу не занести.
Минут через десять простыня с парой свежих пятен уже висела над нашей калиткой. На потеху соседям.
Глава 31
Вместо медового месяца у нас с Мари было четыре дня выходных от моря. Плюсом к этому шел подарок от неведомого сарта, который на свадьбе вручил мне Йорх — мешочек с двадцатью серебрушками.
Учебу мы пропускать не собирались, тем более, что сегодня тинк Галус обещал рассказать о разных странах и даже показать карту. Так что мы привычно отправились в город, где нас ожидал урок местной географии.
Карта была напечатана на листе очень толстой и плотной бумаги размером с ватман. Такую драгоценность тинк хранил в специально изготовленной длинной деревянной шкатулке, предварительно обернув рулон плотной тканью.
Про драгоценность я подумал совершенно без юмора. Насколько мы успели узнать, книгопечатание появилось в мире сравнительно недавно, всего лет десять-двенадцать назад, и стоили эти первые книги вовсе не дешево. Во всяком случае, до идеи печатать и раздавать учебники бесплатно здесь еще не дошли.
Разумеется, у самого тинка Галуса было несколько книг, но ученикам в руки такую редкость не давали. А география и вообще не входила в список предметов, которые изучали дети лавочников.
Карта была ну очень уж приблизительной, и центр ее занимал огромный материк, который назывался Оривелла. Сейчас мы находились на нем. Я с любопытством рассматривал раскрашенный в несколько цветов лист. Кроме нашей страны было еще несколько государств и княжеств. Мелькнула мысль, что можно бы и не плыть на другой материк, а просто перебраться по суше.
Вот горный массив, который тянется к самому морю, за ним лежит местная великая пустыня, про которую тинк рассказывал какие-то сказки. Например, он был твердо уверен, что там обитают племена, которые умеют пить песок.
Разубеждать его я не стал. В моем мире, в наших старинных землеописаниях, тоже попадалась подобного рода чушь, о людях с песьими головами и людях ходящих на руках. Гораздо больше меня заинтересовали страны, лежащие на соседнем материке.
Тинк показал мне и Ладгардию, и Астанаджу, и даже, лежащую совсем уж на краю соседнего материка Ласкарту.
— Дикая страна. Там длинная и холодная зима, а летом не бывает ночи. Оттуда везут к нам лучшие меха для зимних одежд, сушеные коренья астиры и редкие красители. Конечно, не напрямую везут — слишком далеко она находится от нас. Все это поставляют в Ладгардию и только потом, небольшими частями, купцы привозят этот товар в столицу. Цены на него всегда высоки. Корень астиры стоит на рынке в два раза дороже золота.
— Что это за корень астиры? — полюбопытствовал я.
— Его добавляют в пищу, и он придает ей совершенно неповторимый вкус и аромат. Признаться, сам я ни разу не пробовал, — тинк был слегка смущен.
Вмешалась Мари. На русском, шепотом, она сказала:
— Возможно — какая-то пряность.
— Да, я понял, что пряность…
Пряность пряностью, но гораздо интереснее для меня было упоминание о том, что летом там почти не бывает ночи. Я вспомнил забавный стишок из интернета о романтических белых ночах Санкт-Петербурга:
белые ночи питера
гуляют феи и франтики
и только жители кольского
гнусно ржут над романтикой
Мне доводилось видеть и эти самые знаменитые ночи, и даже гораздо более интересный полярный день. Была у меня однажды служебная поездка в Мурманскую область. Катящийся над горизонтом солнечный диск в два часа ночи — незабываемо. Получается, эта Ласкарта расположена в мире примерно там, где находится Ленинградская область или еще севернее.
Из урока географии я извлек весьма мало сведений. Узнал, что существует восемь сторон света, что моряки пользуются удивительным прибором под названием компас, выслушал несколько весьма бредовых историй о южных и северных племенах, и на этом, в общем-то все.
Впрочем, это и не удивительно. Сама карта содержала такое количество украшений, виньеток и портретов мелких вертанов, что ждать каких-то точных сведений было просто глупо. Кроме того, по всему листу были раскиданы изображения различных животных и крошечные фигурки людей.
Вертаны, кстати, местное название ветров. Они считались детьми богов и смертных женщин, и изображали их точно также как, на земле — в виде толстощекой головы дующей на что-то.
Мари, на удивление, принялась расспрашивать про эту самую пищевую добавку. Заодно вытягивая сведения о торговле с Ладгардией. А я как-то быстро потерял интерес и погрузился в свои мысли.
То ли раньше просто не хватало времени подумать, то ли я гнал от себя эти мысли…
Сейчас, под мерный рассказ тинка Галуса, я смотрел на примитивную и, наверняка, чудовищно неточную карту, разукрашенную изображениями полубогов, морского змея, якобы обитающего в океане, и прочих загадочных чудовищ и думал: «Мир… Целый мир открыт. По сути, у меня нет здесь долгов и обязательств. И Олла, и Мари — взрослые самостоятельные женщины. Я могу просто оставить им деньги и жить так, как мне заблагорассудится. Путешествовать, торговать, сделать себе состояние и ни на кого не оглядываться…»
Может быть, это говорили во мне раздражение и усталость от реалий этих проклятых Мормышек. Все же я прожил в своем мире достаточно большой кусок жизни, чтобы понимать: именно долги и обязательства привязывают нас к людям. Даже если они, эти самые долги, вымышленные. Отказавшись сейчас от них, я перестану быть самим собой.