И Мари, и Олла — сдерживающие факторы для меня. Кто знает, стал бы я так рисковать своей драгоценной новой шкурой в первом рейде, если бы не понимал, что утром мне придется посмотреть в глаза Мари? Возможно, я бы не отважился и, поддавшись инстинкту самосохранения, принял бы участие в ночной резне? Страх за свою шкуру присущ всему роду человеческому, и я вовсе не исключение.
Не хотелось думать такое о себе самом, только вот мысли из головы не выкинешь.
Осознавать все это было не слишком приятно, но и врать себе я не стану — именно забота об этих женщинах заставила меня изворачиваться, рисковать и сохранить в себе хоть что-то человеческое.
Хрен его знает, какие высшие силы перебросили сюда и меня, и ее, да еще и дали нам возможность встретиться. Но спасибо им за это!
Мы уже закончили занятие, когда я, чуть поколебавшись, скорее всего, под влиянием собственных размышлений о собственных же слабостях и червоточинах, спросил:
— Слушай, может, сходим к Болвану? Ну, просто глянуть, как он там…
Вопрос Оскара меня порадовал. Чем-то меня зацепил этот озлобленный старик, и в голове нет-нет да и возникала мысль о том, что ему-то значительно хуже, чем нам. Когда Оскар предложил навестить его, мне даже на душе стало легче.
— Если ты не против, — Оскар помялся, — давай купим ему немного еды.
Мы зашли в лавку, и я купила булку хлеба, брусок плотного жирного сыра, небольшой ломтик ветчины — она хранится хуже всего. Поколебавшись, добавила в продуктовую корзинку сладкий пирог.
Поселок нищих казался вымершим, только возле одной из хижин, прямо на земле, растянулся пьяный вдребезги мужик, который слабо ворочался и что-то бормотал довольно агрессивно, беседуя с воображаемым другом.
Оскар постучал в дряхлую дверь и крикнул:
— Есть кто живой?
Ответа не последовало, а от легкого стука криво сколоченные доски скрипнули и открылись. Хижина Болвана встретила нас полумраком, запахом бомжатника, прелой травы и комком тряпья в углу. Там, в этом тряпье, кто-то ворочался.
Здесь не было мебели, кроме старого полуразломанного бочонка, поставленного кверху дном, и довольно большого котелка в углу. Бочка заменяла стол — на ней, кроме грязной миски, стояла большая кружка с отбитой ручкой. По земляному полу были раскиданы ошметки какой-то вялой травы. На стене, на трех гвоздях, висели какие-то невнятные одежки, а из груды тряпья с кряхтение и стонами вынырнул старик.
— Что… Что надо? — голос его звучал испуганно и жалко.
Сквозь прореху в крыше падали несколько солнечных лучей, и когда лицо старика попало под них, стало видно, что его крепко избили — один глаз наполовину заплыл.
Оскар с каким-то странным шипящим звуком втянул в себя воздух и спросил:
— Болван, это кто тебя так?
Старик слабо махнул рукой на нас и попытался снова зарыться в тряпки, но Оскар, кажется, действительно разозлился.
— Я задал вопрос и хочу получить ответ. Кроме того, назови уже нормальное имя. Невозможно обращаться к человеку с такой скотской кличкой.
Старик резко и неуклюже вынырнул из тряпья и застонал от собственного движения, схватившись рукой за ребра. Однако, похоже, что вопрос Оскара не на шутку разозлил и его. Он начал усаживаться на своем «ложе» неловкими рывками, держась за ребра.
Я подумала, что, может быть, мы зря лезем, не наше это дело? Хотела положить продукты на бочку и выйти, но Оскар удержал меня за руку.
— Погоди, Мари. Старик, я жду ответа.
— Ответа?! Ну, что ж… Меня зовут Болвангер дель Корро. Как тебе такой ответ, смерд?
— Болвангер дель Корро? — переспросил Оскар. — Ты высокородный?
— Вам-то какое дело? — запал старика прошел, он вяло махнул рукой и попытался улечься.
Глава 32
Разумеется, после такой новости никто и не подумал оставлять его в покое.
— Когда ты ел в последний раз? — спросила Мари.
Старик что-то невнятно буркнул, Мари и Оскар переглянулись и вышли из хижины.
— Похоже, еда у него кончилась.
— Думаю, да. Давай так, — Оскар достал из кармана небольшой ножик. — Найди какой-нибудь лист лопуха или что-то типа него, порежь сыр, хлеб, ну и все остальное, а я пока разведу костер — хоть чая заварим.
— Сытый человек разговорчивее, — согласилась Мари.
Садиться в хижине они не рискнули. Пока Оскар колол дрова и разводил костерок, она подцепила котелок и кружку с отбитой ручкой и потащила к ближайшему ручейку — благо, что золы было достаточно. Мари прошлась по окрестностям, надрала каких-то крупных листьев и, выбрав чуть в стороне от хижины место в траве, собрала импровизированный стол.
Слишком долго уговаривать старика не пришлось: когда он понял, что там есть еда, он выбрался из-под кучи тряпья, и Оскар помог ему дойти до импровизированного стола. При солнечном свете выглядел он совсем уж ужасно. Черно-лиловый синяк на половину лица, полуприкрытый глаз, в котором, похоже, лопнуло несколько сосудов. Руку от ребер он не отнимал. «Или трещина, или сломаны» — подумал Оскар.
Ел он жадно и не слишком опрятно, периодически морщась от неловкого движения, и не забывая прихлебывать из кружки травяной взвар. Травы Мари собрала только те, что приносила домой и заваривала Олла — медуницу и горицвет.
На солнце после еды старику стало заметно легче — прекратился озноб и его даже слегка разморило.
Пока он насыщался, никто не донимал его вопросами, Мари тихонько подрезала ему кусочки и только вздыхала, глядя, как он хватает пищу. Оскар внимательно посматривал на него, выбирая время для начала беседы. Наконец он решил, что пора:
— Тебе стало лучше, почтенный?
Сытная и вкусная еда для голодного частенько действует не хуже стакана водки. Старик по-прежнему придерживал рукой больные ребра, но после еды заметно смягчился. Он усмехнулся непонятно над чем, и, очень внимательно осмотрев пару, сидящую перед ним, сказал:
— Ладно, в конце концов, такая еда стоит небольшого рассказа.
Он с сожалением оглядел стол, с которого Мари собирала оставшиеся продукты, укладывая их в корзинку — явно переживал, что больше не сможет съесть ничего.
— Почтенный, надо бы продукты где-то на хранение определить.
— Вы оставите это мне? — недоверчиво осведомился старик.
Оскар только вздохнул и кивнул. Старик засуетился — вставать ему было тяжело, но и еду пристроить было необходимо:
— Ты там, на столе все выложи. Только на полу не оставляй в корзине — крысы выжрут. А еще из котелка воду слей и им же прикрой. Подожди-подожди, не на землю же сливать. Ты вот в кружку мне остатки плесни…
Заговорил он только тогда, когда убедился, что все устроено так, как он велел:
— Ну что, спрашивайте, что хотели.
Первый вопрос, который напрашивался у Оскара, был: «Как ты докатился до жизни такой?», но, разумеется, спрашивать так он не стал.
— Мне кажется, почтенный, что ты говоришь с акцентом. Ты из другой страны?
Старик примолк на несколько мгновений, как бы вспоминая что-то, а потом вздохнул и заговорил…
Пятьдесят с лишним лет тому назад в Рангалле, столице Ласкарты, на окраине города, в скромном домишке родился наследник рода дель Корро, которого счастливый отец назвал Болвангером, в честь одного из предков.
Семья не была богата, род давно захирел, у двоюродного брата главы семейства было только три дочери, и больше детей он не ожидал, так что барон дель Корро был безмерно счастлив появлению на свет мальчика.
У ребенка было все самое лучшее, что мог ему дать отец. Мать, к сожалению, умерла родами. Впрочем, это был обычный договорной брак, и грустил по этому поводу отец не слишком долго.
Юному баронету было только три года, когда барон повторно женился на вдове с двумя дочерьми. Мачеха оказалась спокойная и не вредная, дочери ее были хорошо воспитаны и охотно уступали в спорах маленькому наследнику рода. Совместных детей у пары так и не случилось. Так что некое подобие семейной жизни, тихое и спокойное продолжалось до восемнадцати лет баронета.
С двух небольших деревушек, принадлежащих семье, поступали скромные, но стабильные доходы. Крошечный приморский городок, где сидел управляющий, снабжал семью тканями и продуктами. Мальчику приглашали на дом учителей, и детство юного баронета можно было считать вполне безоблачным.
Беда пришла, откуда не ждали. Барон дель Корро, выбирая новых коней для упряжки, залюбовался роскошным вороным жеребцом. Ни цена коня, ни его стати не подходили барону, но великан был так красив и собрал вокруг себя столько зевак, что барон с сыном влились в эту толпу просто полюбоваться.
Дальнейшее баронет запомнил какими-то отдельными картинками…
Даже сейчас, вспоминая и проговаривая это, он испытывал странное недоумение от нелепых совпадений — сорвавшийся с привязи нервничающий жеребец, кричащие конюхи, пытающиеся его поймать…
Вот конь метнулся к ограде загона, вот делает мощный рывок, пытаясь перескочить, вот шарахнувшаяся в разные стороны толпа разбегается, уступая ему дорогу…
Прыжок коня через барьер был великолепен, но приземлился он на так и не успевшего отскочить барона. Смерть отца была мгновенной.
Плакала мачеха, одетые в траур сестры не поднимали глаз, а юный барон терялся под грузом свалившихся на него проблем.
Сестер нужно было выдавать замуж и выделить приданое, мачеха требовала вдовью долю, всплыло несколько неприятных долговых расписок отца. Только молодостью и неопытностью юного барона дель Корро можно объяснить его решения.
Продав одну из причитающихся ему деревень, барон погасил долги отца, вторая ушла на то, чтобы обустроить женщин — два приданных сестрам, которые мачеха сочла нищенскими, поглотили деревушку полностью. Вдове достался городской особняк.
Через некоторое время молодой барон понял, что дом, в котором он родился и вырос, больше ему не принадлежит — мачеха всеми силами намекала, что ее тяготит присутствие пасынка. У нее была своя, наследственная, деревушка, и кормить взрослого парня она не собиралась.