— Которые люди порядочные, те старые долги помнят. Ну, ежели им кто поможет дом продать, они, например, отблагодарят человека!
Гариш вопросительно глянул на меня, на Сайма и озадачился:
— Неуж ли Скар тебе не проставился? Все ведь знают, что покупателя ты нашел!
Я толкнул Сайма в бок локтем:
— Не психуй, я от продажи-то десять серебрух заначил. Бабы и знать про них не знают. Покончу с делами, можно будет аж дня на два завеяться. Да и сегодня за пиво я расплачусь сам.
Сайм оживился, внимательно глянул на меня и спросил:
— При свидетелях повторишь? Я щас трактирщика скличу.
— Че ж не повторить-то, я лучше даже сделаю!
Я порылся в кармане и достал две серебрухи, положив их перед носом Сайма.
— Найдешь ежели покупателя да продавца — еще три добавлю. Сегодня все пиво оплачу, ну, — тут я довольно гнусно ухмыльнулся, — и к девочкам мы с тобой сходим за мой счет. Мне и свидетели не нужны — я друзьям и так верю.
И после секундной паузы, хлопнув ладонью по столу, я крикнул:
— Эй! Кто там есть… Еще пива нам!
Домой я вернулся изрядно пьяный.
Глава 35
День отъезда начался достаточно нервно. С утра, дождавшись пока Мари выйдет на рынок, Олла подобралась ко мне с разговором. Она краснела, смущалась и чувствовала себя очень неловко, но, похоже, решила выяснить все до конца. Ее беспокоило, что мы с Мари спим отдельно.
Я ощущал себя полным идиотом и, если честно, просто не представлял, что ей ответить. Единственное, что смог сообразить — стоит переключить ее внимание на другое. Поэтому отвечать на ее неловкие вопросы не стал, а задал встречный:
— Мама, ты сегодня на работу пойдешь?
Олла удивленно глянула на меня и ответила:
— К обеду в город пойду. Сегодня хоть и не мой день, но хозяева доплатить обещали.
Я вдохнул-выдохнул, понимая, что именно сейчас будет и сказал:
— Мама, тебе не нужно больше ходить на работу. Скоро придет покупатель с деньгами — я продал этот дом. Сегодня вечером мы уезжаем навсегда.
Может быть, мне стоило дождаться Мари — женщины всегда лучше чувствуют друг друга, и она смогла бы сообщить Олле все то же самое, но помягче. Зато эти новости напрочь отвлекли мать от моей сексуальной жизни.
Умом я понимал, что для женщины, никогда не покидавшей эти самые чертовы Мормышки, такие новости являются серьезным шоком. Единственное, что я смог ей втолковать — что я хочу бросить стаю.
Олла плакала, задавала сотни вопросов, вскакивала и начинала судорожно собирать вещи, потом снова беспомощно садилась и начинала расспрашивать…
Когда вернулась Мари, я радовался этому так, как будто избежал смертельной опасности. Бросив на нее растревоженную Оллу, просто свинтил. Может, это было и не слишком честно, но я срочно придумал себе дело в городе:
— Мари, я в город — надо расплатиться с тинком Галусом. Поговори пока с мамой — у нее есть вопросы.
Видя мое «взмыленное» состояние и заплаканную Оллу, Мари чуть ехидно усмехнулась и ответила:
— Ладно уж, беги. Возможно, когда-нибудь и тебе придется спасать меня.
Словами не передать, насколько мне стало легче…
Тинк Галус расстроился из-за того, что мы с Мари больше не придем.
— Вы знаете, Оскар, я, пожалуй, мог бы вам снизить плату за обучение. Признаться, мне до сих пор не доводилось учить взрослых людей, но я бы очень не хотел расставаться с вами и Мари, — он выдержал небольшую паузу и добавил: — Я мог бы, пожалуй, даже позаниматься с вами в долг…
— Тинк Галус, дело не в деньгах. У нас появились дела, и больше на обучение просто не будет времени.
Когда он понял, что дело не в оплате и что мы действительно больше не вернемся, в его лице что-то изменилось. Он смотрел на меня так, как смотрит огромный сенбернар на хозяина, понимая, что тот его бросает. Тинк даже не стал пересчитывать деньги, а только сказал:
— Очень жаль. Мне будет не хватать этих уроков, — и через паузу добавил: — Это редкое удовольствие — говорить с понимающим собеседником.
— Тинк Галус, собеседника можно себе и вырастить, — улыбнулся я.
— Вырастить? В каком смысле — вырастить?
Я даже растерялся. Ответ казался мне настолько очевидным…
— Тинк Галус, вы живете один. Вы не голодаете — у вас есть свой дом и куча учеников…
— Оскар, — перебил меня тинк, — дети, с которыми я занимаюсь, не интересуются законами, историей, географией. Это очень практичные маленькие торговцы, для которых важнее всего прибыль. Нет-нет, вы не подумайте, я совсем не осуждаю их, но учить их… в общем, это — довольно скучно.
— Тинк Галус, я уверен, что в этом городе есть дети, которых бросили родители или у которых родители погибли. Среди них наверняка есть умные и любознательные детишки…
— Вы намекаете…
— Да я не намекаю, тинк Галус. Я прямо говорю. Вам будет не так одиноко, если вы начнете о ком-то заботиться.
Тинк как-то странно глянул на меня, вздохнул и проводил словами:
— Вы странный человек, Оскар. И Мари ваша необычная, — закрывая дверь он добавил: — Странный, но хороший…
Не знаю, последует ли тинк моему совету, но если не создаст себе подобие семьи — сопьется. А жаль, он хороший мужик. Хотя…
Понять его можно, конечно. Я прямо представлял класс, состоящий из шести-семи маленьких практичных Миттонов. Дети не виноваты, что растут в такой среде и все их интересы сосредоточены на прибыли.
Домой я вернулся незадолго до прихода покупателя с деньгами. Сопровождал этого мужика вездесущий Сайм. Передавая мне деньги, покупатель уточнил:
— Как договаривались — через седмицу дом вы освободите.
— Да завтра уже освободит, — вмешался Сайм.
Когда покупатель ушел, я, понимая, что от «друга» просто так не отделаться, отдал ему три серебрушки. Он сидел у стола и разглагольствовал о том, что новый дом, который мы на днях смотрели, гораздо больше и богаче, чем этот.
— Ты прямо господином заделаешься, Оскар! Оно, конечно, пятерку-то за такую помощь маловато будет. Ну, да ты старого друга не обидишь, — он с ухмылкой посмотрел на меня и подмигнул.
Я с удовольствием пнул его под столом по ноге — он раздражал меня своей незамутненной быдловатостью. Показал ему глазами на дверь, и мы вышли.
— Ты зачем, придурок, при бабах о таком говоришь?!
— Да я просто шуткую, Оскар! Не гунди, пойдем, сразу за дом расплатишься.
— Завтра, сегодня у меня еще дела есть, и барахло уложить надо. К девкам на выходной сходим, а сейчас ступай.
— Так я завтра к полудню подойду?
— Конечно, мне же свидетель нужен.
Сайм еще с минуту переминался, чего-то выжидая, потом ушел. Я с облегчение вздохнул — никакого «завтра» не будет.
То, что здесь не существовало всевозможных реестров, кадастровых планов и прочей лабуды, связанной с недвижимостью — чистой воды везуха. Именно поэтому все сделки проводились в присутствии свидетелей.
В городе, конечно, было не так. Там продажа дома регистрировалась в ратуше. Сайм на своем свидетельстве и так неплохо заработал, так что никакого «завтра». С этими мыслями я и вернулся в дом.
Из комнаты Оллы все еще доносился бубнеж.
Успокоить Оллу было сложно. Ее разрывало от кучи вопросов, сомнений и сожалений. Я медленно и методично, часто повторяясь, вдалбливала ей одно и то же: «Все уже решено. Дом уже продан. Место на корабле уже куплено. Изменить ничего нельзя.»
В конце концов, она сама себя накрутила так, что заплакала. Мне было жаль ее, но я видела только один способ прекратить эту истерику:
— Мама, если не хотите ехать с нами — можете остаться здесь, — я сделала паузу и добавила: — Одна. Я и Оскар уедем в любом случае.
Я выслушала уже миллион: «Да что же это…», «Да как же теперь будет…», «А вдруг там не сложится…». Я медленно и подробно рассказывала ей про корабль, про то, каким путем поплывем туда, где планируем остановиться насовсем и чем заняться.
— Зато там, мама, не будет стаи, которой Оскар что-то должен. Вы же понимаете, что даже за хороший денежный взнос здесь его не отпустят? Если пойти на разрыв со стаей, то его или прибьют ночью, или прирежут в пьяной драке в трактире, или дом у нас сгорит.
Постепенно Олла как-то смирилась с мыслью о том, что уехать все же придется. Комнатка ее была крошечная — там с трудом помещалась ее кровать и моя тахтушка. И в какой-то момент, нарыдавшись, Олла задремала. Я вздохнула с облегчением — пусть поспит.
Пока Оскар отсутствовал, я сварила кашу на обед и подумала, что хорошо бы напечь на ужин пирожков. Их можно будет взять с собой. Кормить нас там, конечно, обещали, но вряд ли еда будет слишком уж вкусной.
Вернулся Оскар и только успел сказать, что все нормально, как в калитку застучали. Я ушла в комнату к Олле.
Сквозь хилую дверь я слышала, как разговаривают в большой комнате Оскар, Сайм и покупатель, и молилась про себя, чтобы все прошло как надо.
Олла проснулась, мы перекусили, и Оскар отправился к Болвангеру, а мы с ней принялись укладывать вещи, которые возьмем с собой. Олла сражалась за каждую тряпку, как тигрица.
В чем-то я ее понимала — все это было нажито с большим трудом, и каждая одежка была ей дорога и нужна. Но я точно знала, что сделать второй заход за вещами мы не сможем — это будет слишком большой риск. Значит все вещи, которые мы возьмем, должны быть упакованы в три больших мешка. Ровно столько, сколько мы унесем на себе.
И еще придется нести корзину с продуктами — мы решили, что запас не помешает.
Оскар вернулся в сумерках.
— Ну что, он уже на корабле.
— Ты поднимался? И как там?
Оскар неопределенно пожал плечами и ответил:
— Ну, честно, не самые роскошные условия, но месяц потерпеть можно.
— Оскар, меня интересуют кровати.
— На них есть тюфяки, довольно жесткие, и подушки. Одеяла придется брать с собой.
Я чертыхнулась. Одеяла объемные и тяжелые, значит, одежды мы сможем взять меньше, чем хотелось бы.