Закончилась нормальная еда, рыбу больше не ловили, в живых оставалась только одна корова и ежедневная пища состояла из попахивающей тухлятиной каши, куска солонины, от которого сильно хотелось пить и довольно жестких пластинок каких-то местных сушеных овощей.
Я радовался, что Мари уговорила меня потратить несколько серебрушек на целую корзину сухофруктов и орехов — они служили хорошей добавкой к столу. Кроме того, у нее с собой был кувшин с топленым маслом. По ее словам этот продукт может храниться почти вечно. Не знаю, вечно или нет, но пока, по крайней мере, оно было вполне обычным на вкус, и добавленное в кашу, давало нам возможность не плеваться и не голодать.
Несколько раз Олла и Мари устраивали постирушки в морской воде, от чего одежда становилась жесткой и колючей. От нас всех уже изрядно попахивало.
Кроме того, все эти мелкие лишения сказывались на настроениях людей. Была пара ссор между матросами, которых потом довольно жестко наказал боцман. Олла становилась все молчаливее, а барон дель Корро раздражительнее.
Конечно, я благодарен был ему за науку, но иногда он вел себя излишне грубо.
Однажды, поставив меня и Мари напротив дверей каюты, он стоял в распахнутых дверях и обучал нас, как следует поклониться более титулованным особам. Его все время не устраивал мой поклон.
— Тебе не хватает синхронности движений. Любой высокородный, делает это, ни секунды не задумываясь, а ты слишком неуклюж.
Мы повторили все это два, и три, и четыре раза, но барон придирался и никак не хотел угомониться:
— Да не так! По тебе каждый поймет, что ты смерд и выскочка! — он ругался все сильнее, повышая голос.
На шестой или седьмой раз его раздражение достигло предела, он шагнул нам навстречу и замахнулся на меня тростью…
Честно говоря, совершенно не представляю, ударил бы он меня или нет. И точно также не могу сказать, как бы я повел себя в случае удара. Отвечать старому инвалиду побоями — ну, такое себе…
В общем, не знаю, как и чем бы разрешилась эта ситуация, но в это время из каюты пулей вылетела Олла, толкнула барона так, что он не устоял на ногах, и я еле успел его подхватить, и шипящим голосом, начала его отчитывать:
— Ах ты, старый трухлявый пенек! Ты на кого это замахиваешься, скотина ты этакая?! Гляньте-ка, люди добрые — дочка ему стирает, еду ему подают, кормят, как путевого, а он — нет, чтоб словами объяснить! Ты ежели еще раз на моего мальчика руку поднимешь, я не посмотрю, что ты такой господин важный — сама тебя за борт сброшу!
Болвангер только растерянно моргал глазами, слушая эту многословную тираду, а разгневанная Олла, демонстративно сплюнув ему под ноги, скомандовала нам:
— В каюту идите, оба! А этот, — она бросила презрительный взгляд на старика. — Пусть один живет и сам перед собой важничает!
Честно говоря, такой живой и яркой я не видел Оллу уже давно, может быть, и никогда. Она просто кипела от гнева.
Мы с Мари переглянулись, синхронно кивнули друг другу и молча пошли в каюту. Последнее время нам обоим казалось, что старик перегибает палку. Олла зашла следом и раздраженно захлопнула дверь, демонстративно щелкнув засовом.
— Сынок! — жарко начала она. — Он, конечно, может быть барон и важный господин, но стоит ли оно того? Это что же, теперь он всю жизнь будет над тобой измываться? Ты посмотри-ка, — возмущенно продолжала она. — и зудит и зудит, как старый слепень! И то ему не так, и это ему не эдак! Неужли без него и не обойтись?!
— Мам, — осторожно начала Мари, — он, конечно, может, и лишнее ворчит, но нам с Оскаром это только на пользу идет. Мы ведь и правда многого не знаем.
Олла осенила себя решеткой молчания и, прижав судорожно стиснутые кулачки к груди, очень эмоционально заговорила:
— Дети, да вы не подумайте, что я не радая титулу вашему, эвоно как скакнули! Только есть ли разница под стаей ходить или под этим злыднем? Как бы с ним-то еще хуже не стало, чем раньше. Вы пластаетесь перед ним, всяко помогаете: и одежу постирать, и еды повкуснее, а он что ни день, то только злобой наливается.
В это время раздался стук в дверь. Мари глянула на меня и пожала плечами, предоставляя мне решать. Я откинул щеколду — на пороге стоял барон дель Корро.
Старик был сжат и напряжен, даже не глядя мне в глаза, он спросил:
— Вы позволите войти?
— Входите, — я отступил в сторону и сел на узкую койку, давая ему проход.
Барон, неловко покачнувшись, зашел, закрыл дверь и встал посередь каюты, тяжело опираясь на трость. Смотрел он сейчас на Оллу, которая молчаливо и собранно напружинилась, явно готовясь к скандалу.
— Сударыня, — барон слегка поклонился, — прошу простить мое недостойное поведение.
Олла неприязненно пожала плечами и отвернулась.
— И вам, молодые люди, я тоже приношу извинения, — он ждал ответа.
В целом, я понимал, что его беспокоит. Конечно, там, у себя, он барон. Но земли или уже отдали другому, или они под властью короны. Но в любом случае выцарапать их назад очень непросто. А до этого момента нужно где-то жить, что-то есть, и как-то одеваться. Возможно, понадобятся деньги на взятки.
В принципе, весь наш договор с бароном заканчивался на моменте моего «усыновления». Мы оплачиваем ему проезд и еду, он делает меня баронетом. Баш на баш, как говорится. Однако, сойдя на берег, он останется таким же нищим, как был. Это не могло его не тревожить.
Сейчас все, кто находились в каюте — и Олла, и Мари, и старый барон примолкли и ждали, что я скажу в ответ. А я понял, что хочу или нет, но эти люди — моя стая. Почти такая же стая, как та, от которой мы сбежали. Разница будет только во внутренних правилах. И мне прямо сейчас придется решить, какие в этой стае будут законы.
Старик — подранок. Добить его — не проблема. Мне достаточно будет взять выписку из судового журнала и спокойно устраивать свою жизнь, жизнь баронета дель Корро. Можно бросить Оллу — она обуза и станет тянуть назад. Можно бросить Мари — она, конечно, может еще и пригодиться, но, в целом, я и без нее прекрасно справлюсь.
Теоретически все это я могу проделать, а практически — после такого дерьма, я перестану быть самим собой. Странно и пафосно было ощущать, что вот сейчас, именно в этот миг, я принимаю одно из решений, которое определит мою дальнейшую жизнь.
Отвечал я старику вполне серьезно:
— Ничего, барон. Я понимаю, что усталость от дороги берет свое. Давайте забудем вашу гневную вспышку — я не сержусь.
Олла раздраженно фыркнула, Мари улыбнулась и согласно кивнула головой, а я добавил:
— Знаете, отец, я думаю, нам следует с вами поговорить.
После разговора барона и Оскара все как-то утихло и успокоилось. Кроме того, Оскар еще очень серьезно поговорил с матерью. Весьма грамотно, надо сказать, поговорил.
Он рассказал ей о молодом мальчишке, который влюбился и решил заработать. Лишился всех денег, товара, лишился ноги, и почти всю сознательную жизнь провел нищим и бездомным.
— Ты пойми, мама, — говорил он, — барон вовсе не злобный старикашка. Просто жизнь его помотала так, что он всего боится. И то, что он сорвался на меня — это не от злобы, а просто от усталости…
Олла недовольно фыркала, пыталась возражать, но, как и любой жалостливый и мягкий человек, к концу рассказа прониклась:
— Ладно, сынок, ладно, — она любовно погладила Оскара по плечу. — Не буду я больше на него сердиться. Только и он уж пускай не замахивается на вас. А то — ишь ты какой!
В целом, я понимала, что этот конфликт вызван и неустойчивым положением барона, и общей усталостью от плавания. Все же условия жизни сейчас были довольно скотские.
Меня уже изрядно мутило от ежедневной дозы вина. Конечно, оно было слабое, но все же…
Однако и пить тухнущую воду я не рисковала. Изрядно доставал запах немытых тел и пропотевшая одежда — у нас была запасная, но так как стирать приходилось в морской воде, то назвать ее чистой язык не поворачивался. Да и еда последние две седмицы была совсем уж мерзкой.
После скандала наши отношения стали значительно лучше. Мы с Оскаром спокойно обсудили возможность помочь барону получить назад свои земли и попробовать поднять их.
— Конечно, мы мало что понимаем в сельском хозяйстве, — признавал Оскар. — Но в торговле-то мы как-нибудь разберемся. Я думаю, если не обирать крестьян дочиста, то за несколько лет они и без нас все восстановят. Да и потом, если земля под королевской дланью, то вовсе не обязательно крестьян высасывают дочиста. Любая корона предпочтет получать пусть понемногу, но каждый год, чем хапнуть один раз и оставить разоренные земли.
— А что будем делать, если баронство передано кому-либо?
— Мари, я знаю не больше твоего. Сходим к местному законнику, посоветуемся, разузнаем, что и как. Возможно, сможем получить земли назад, возможно — плюнем на них и будем обустраиваться в городе. Сейчас у нас слишком мало данных. Главное, что старик останется с нами при любом раскладе.
Я вздохнула и с улыбкой ответила:
— Ну, хорошо уже то, что у тебя есть хоть какой-то план.
Оскар засмеялся:
— Не ехидничай. Конечно, это сложно назвать планом, но у вас, многоуважаемая баронетта дель Корро, и такого нет.
К концу третьей седмицы мы подплыли к небольшому малонаселенному острову Маджеро. Здесь не было ничего, кроме пары нищих рыбацких деревушек. Но все суда, проходящие мимо, обязательно делали стоянку — на острове запасались пресной водой.
Матросы мыли бочки и обновляли запасы, а я, уточнив, что стоянка будет до самого утра, собрала все грязное тряпье, всю нашу странную семью и решила заночевать на острове. Я опасалась, что будет много пассажиров с других кораблей, желающих помыться, но нет.
Кроме нас на берег сошли только несколько служанок с корзинами грязного белья. Пассажиры, вовсе не так обеспокоенные гигиеной, как мы, решили дождаться окончания плавания. От Маджеро до конечной точки путешествия оставалось всего три дня.