Оглядела отмытую комнату и велела устраиваться. Благо, что из их дома успели перевезти кучу вещей, в том числе одеяла-подушки и прочее. Сама отправилась к Олле. Думаю, нам стоит поговорить.
Я вовсе не считала, что Оскар прав, ничего никому не объяснив. Он уехал и будет занят делом. Ему есть о чем думать и беспокоится. У нас же практически нет никаких занятий. А безделье быстро сводит людей с ума.
На кухне сидел барон. Сидел за столом напротив Оллы и что-то неторопливо выговаривал ей. Уже ссорятся?!
Я замерла в дверях и прислушалась. Меня они не видят: барон расположился спиной к двери, а Олла смотрит в стол и утирает слезы.
— …делать это не подобает! Оскар взрослый мужчина, он справится с любой неприятностью. А вы, тинка Олла…
— Да какая я вам тинка! — Олла отмахнулась от барона и всхлипнула.
— Ваш сын — баронет! А вы — тинка! И никак иначе! Только мальчик уже вырос, почтенная, — голос барона стал чуть мягче. — Нельзя держать этакого молодца под крылом, как курица цыпленка.
Возникла пауза, и я решила чуть помочь барону.
— Матушка, а ведь господин барон прав. Да и сами подумайте: сейчас у него хоть ночных рейдов нет. Неужели там спокойнее было? А здесь Оскар наладит торговлю и домой вернется. Конечно, все не слишком просто, с мэром проблемы и еще всякое разное… Только ведь это всяко безопаснее, чем ночные рейды?
Олла смотрела на меня красными, как у кролика, глазами и шевелила губами, но возразить ей было нечего. Я решила чуть поднять всем настроение:
— Мама, сделайте чайку, пожалуйста. А я сейчас принесу кое-что…
К моему возвращению Олла уже хлопотала, разливая травяной отвар по массивным глиняным кружкам.
— Вот… — я выложила на стол горсть мармелада. — Попробуйте.
Пробовали с интересом и со вкусом, барон даже чуть прижмурился от удовольствия.
— Это что же такое? — он смотрел с любопытством, а я спокойно начала объяснять.
— Это лакомство, которое Оскар повез на продажу. Вы оба знаете, что у нас нет денег, чтобы наладить производство. Да и мэр может украсть рецепт или как-то напакостить. Поэтому мой муж и решил, что продавать это здесь невыгодно. Он будет искать человека, кто захочет вложиться деньгами.
— А мэр…? — Олла смотрела с тревогой.
— А что мэр? На вырученные деньги Оскар наймет охрану, никакой мэр и пикнуть не посмеет!
— Мари, побожись именем милосердной Маас, что он не…
Тут до меня дошло, чем вызван слёзоразлив Оллы. Я укоризненно покачала головой, глядя ей в глаза:
— Матушка, вы что, серьезно думаете, что Оскар отправился убивать мэра?! Ага… Еще и святого брата взял с собой в помощь! Его тоже подозреваете?!
Черт, я же говорила Оскару, что нужно хоть какое-то разумное объяснение! Сам свалил, обормот, а мне тут психотерапией заниматься! Впрочем, Олле, кажется, полегчало. Она выдохнула так, что аж грудь ходуном заходила и, наконец-то, заговорила нормально:
— Милосердная Маас, прости мою глупость! Как же я про брата Селона-то не подумала! — она сотворила решетку молчания, и на глаза снова налились слезы.
Впрочем, в этот раз она резко стерла их и теперь, кажется, начала приходить в себя.
А меня беспокоили пока только мысли о том, чем мы станем заниматься все время заточения. И была еще одна затея. Мы с Оскаром так и не успели отремонтировать лестницу на чердак. Но может быть теперь стоит этим заняться? Ближайшие недели у меня будет куча свободного времени.
Это Олле хорошо — будет вязать свои бесконечные носки. А вот чем занять барона и девочек?
Я невольно относилась ко всем жителям башни как к подопечным. Впрочем, даже когда заметила за собой это, пока решила ничего не менять. Они сейчас и есть мои подопечные: по возрасту я примерно ровесница Оллы, но неизмеримо старше по жизненному опыту.
Большую часть пути домой я проделал верхом. Да, на самой настоящей, живой лошади. И проклиная все на свете. Утром я с трудом вставал и ходил, преимущественно, в раскорячку. У меня болели все мышцы ног, о существовании которых я раньше даже не подозревал, была основательно отбита задница и стерты ляжки.
Когда становилось совсем невмоготу, я садился в карету, но позволить себе делать это слишком часто не мог. Да, у меня была спокойная пожилая кобылка Фетти — мирная и неторопливая. С другой я сейчас и не справился бы. Однако обучение давалось мне довольно тяжело.
Я поддерживал себя знаменитым суворовским «Тяжело в учении, легко в бою!». Черт побери, раз уж я влез в лямку высокородного — я обязан уметь ездить верхом. Noblesse oblige[3], и все такое прочее. Я и так смотрелся белой вороной, и понимал это.
Ни владения мечом, ни верховой езды на приличном уровне. Да что там говорить, я даже не умел толком писать на местном. Это было совсем уж позорно для дворянина. И пусть мои знания на порядок выше, чем у большей части этого мира, я понимал, что все свободное время нам с Мари ближайший год придется тратить на обучение.
Впрочем, надо отдать должное капитану Лонгу — он надо мной никогда не смеялся. Зато солдаты не отказывали себе в маленьком удовольствии. Конечно, они не делали это напрямую, но ухмылки за спиной я ощущал отчетливо.
Лаяться со своими воинами — дело дурное. Но как-то привести их в чувство стоило: им еще служить в баронстве и лучше, если они будут воспринимать меня чуть серьезнее. Это меня тоже заботило некоторое время.
Однако, это была самая маленькая из проблем. Я просто выбрал удачный момент и предложил им подраться.
— Я бы размялся немного. Дорога так однообразна!
Вояки загудели, предвкушая…
До этого я несколько раз наблюдал тренировочные бои и понимал, что владеть мечом они учатся чуть ли не с пеленок. Тут я им не соперник. Однако без оружия ни один из них мне не ровня. Даже здоровяк Тингер.
Он брал исключительно силой и выносливостью. Это, конечно, дело хорошее. Только ведь и у меня сейчас молодое ловкое тело, да и выносливость мне особо не нужна. Я потратил на него не более пары минут — вывернутая рука кого угодно убедит сдаться.
Нашлось и еще несколько желающих, которые сочли мою первую победу случайностью. После показательных боев смешки за спиной стихли, а Тингер преисполнился почтения.
— Ваша светлость, это где вы этакому обучались? — капитан выбрал время и подбивал меня на разговор.
— Я получил хорошее, но несколько необычное образование, капитан. Домашнее. Увы, я прилично плаваю, неплохо гребу и умею ставить парус, но вот ездить верхом меня не обучали. Для этого были некоторые причины — я подпустил туману и не ответил на его вопрос, просто дал понять, что учили меня на совесть.
До дома добираться еще больше двух седмиц, и тревога грызла меня довольно сильно. Вроде бы и оставил семью в безопасности, но… Все могло случиться.
Сильно тормозил обоз — телеги шли значительно медленнее, чем всадники. Зато я, кажется, предусмотрел все, что необходимо было закупить. Плюс небольшие подарки всем членам семьи. Я с удовольствием оглянулся на дородную молодую повариху, тинку Юрсу.
Раздобыть такую специалистку стоило мне серьезных усилий. Пришлось даже напрячь связи. Если бы не старший брат Мольтен, решивший помочь мне в благодарность за сравнительно дешевую цену на казеиновый клей, тинка нашла бы себе работу в столице и ни за что не поехала бы в глухомань. Просто мне очень хотелось порадовать барона.
От производства клея я буду получать всего десять процентов. Но, думаю, при ловкости и усердии святых братьев эта сумма будет довольно симпатичной. Конечно, полностью их контролировать я не могу, с другой стороны, за время пути с братом Селоном у меня было время оценить местных церковников.
Я беседовал с ним самим и узнал довольно много об истории местной религии, влезал во все возможные беседы и разговоры в каждом трактире, где мы останавливались на ночь, разговаривал с крестьянами и детьми. Я собирал информацию по крохам во всех местах, где мог.
Местная церковь казалась мне значительно симпатичнее, чем та, что была в моем мире. Разумеется, святые братья не были ангелами. Но и сумасшедшими властолюбцами и фанатиками тоже не являлись. Скорее, они представлялись мне крепкими хозяйственниками и учеными.
Здесь не было даже такого понятия, как исповедь. Зато существовало место, куда каждый мог прийти за советом. И святые братья оказывали помощь и поддержку в меру своего разумения. Каждый из них проходил довольно длительное обучение в храмовых школах. Они были ближе к психоаналитикам, как мне казалось.
Разумеется, среди них встречались очень разные по моральным качествам люди, но откровенных себялюбцев недолюбливали, и карьеру сделать они не могли. Зато один из старших братьев, тот самый Мольтен, пожилой и довольно крепкий еще старик, получил свой чин именно за научные заслуги.
Он же после первой беседы и передал меня со всеми моими проблемами и открытиями старшему брату Вальму. Дальше я общался уже с ним. Тот был не стар, лет тридцати-тридцати пяти, въедлив и дотошен, но мы поладили.
Церковь не была слишком уж закрытой организацией, в ней существовало несколько ветвей, которые уживались между собой. Не всегда полностью мирно, бывали там и стычки и конфликты. Но опять же — без дикости и смертоубийств.
Брат Селон принадлежал к ветви, почитавшей милосердную Маас. После некоторых раздумий я решил обратиться к поклонникам Одноглазого Марунуса. Бог воды и удачи, бог моря и пиратов, он также покровительствовал воинам на суше.
Я предположил, что их хозяйственные успехи будут поменьше, чем у остальных конфессий. И не прогадал! Правда, добраться до старших братьев было не так и просто.
Брат Селон познакомил меня с братом Жермом из прихода Одноглазого Марунуса. Я долго беседовал с ним, убеждая, что мне необходим кто-то выше статусом. Святой брат колебался…
Я понимал, что мне нужен какой-то фокус, чтобы привлечь к себе внимание, чтобы старшие братья не отказали во встрече.