Однако трясти головой я больше не рискнул и пока судорожно соображал, что и как сказать, мое тело, почти самостоятельно, ответило женщине:
— Да ну его к Трогу, твоего лекаря.
Женщина вздохнула, непонятно лишь — с облегчением или с огорчением. Положив на стол какой-то сверток, принесенный с собой, она чуть укоризненно заговорила:
— Сынок, ты бы не пил столько. Ведь каждую седмицу приносят чуть живого. Другой раз и покалечить могут.
— Отстань, мать.
Я снова вернулся в кровать, развернувшись к ней спиной, с ужасом проигрывая в голове этот диалог. Когда я сказал «Отстань, мать», я обращался именно к своей маме. Точнее, не к своей, а к маме того, кто жил до меня в этом теле.
Ситуация была совершенно непонятная, от выброса адреналина у меня глухо бухало в груди сердце, и мне казалось, что это слышно на всю комнату. Что со мной случилось? Это реинкарнация? Это ад или рай? Или, может, это просто сбой в матрице? Кроме того, что за странный язык, на котором мы с ней говорили?
Ответов не было. За спиной тихонько шуршала женщина, которую я автоматически назвал матерью. Она совершенно искренне считала меня своим сыном, а я даже не запомнил имени, которым она меня назвала, и не слишком понимал, как мне действовать дальше.
Все же тело, которое мне досталось, было на редкость здоровым — сердцебиение утихало. Просто так лежать и гонять бестолковые вопросы в голове становилось скучно. Кроме того, организм потребовал посещения туалета. Судя по обстановке в комнате, ватерклозет здесь не предусмотрен.
Решив, что без сбора информации я все равно ничего не узнаю, я уселся на кровати и как-то интуитивно почувствовал — не надо задумываться над языковыми проблемами, надо просто говорить.
— Мама, я бы хотел на улицу выйти.
Женщина, что-то делавшая у стола, резко повернулась и почти испуганно глядя на меня, взялась рукой за собственное горло. Потом, почему-то шепотом спросила:
— Тебе совсем плохо, сынок?
Я совершенно не понял, с чего она сделала такой вывод, но замялся, понимая, что нечто в моих словах ее насторожило. Я и не знал, что ответить, поэтому просто встал и попытался пройти к дверям. Через два шага у меня так сильно закружилась голова, что я схватился рукой за стол, чтобы не упасть. Женщина подсунулась мне подмышку, принимая на себя часть моего веса и приговаривая:
— Осторожней, сынок, не торопись. Сейчас, потихонечку, полегонечку…
Она вывела меня за порог, и на мгновение я захлебнулся солнечным светом и отчетливо-морским вкусом воздуха. Аккуратно поддерживая и направляя меня, женщина свернула за угол и в десяти шагах, дальше по тропинке, я увидел вожделенную будочку дачного туалета.
— Дальше я сам.
Она не спорила, но когда я вышел, стояла на том же месте, терпеливо дожидаясь. Здесь, на свежем воздухе, я почувствовал и кислый запах пота от собственного давно немытого тела, и вонючие нотки ночной рвоты, и весомый перегарный выхлоп.
Кроме того, в туалете я обнаружил, что на мне кроме рубахи длиной до середины бедра больше нет ни одной нитки. Ни брюк, ни шортов, ни, даже, обычных трусов. Подходить к женщине совсем близко я постеснялся. Мне показалось, что ее стошнит от моей вони. Нельзя сказать, чтобы я чувствовал себя совсем здоровым, но я не падал, голова кружилась вполне умеренно и я рискнул:
— Мама, я бы помыться хотел.
Женщина среагировала так же странно, охнула и посмотрела на меня почти с испугом, потом торопливо закивала головой.
— Сынок, ты вот здесь сядь, я тебе сейчас все соберу.
Глава 7
Возле угла дома стояла небольшая древняя лавочка — обычная деревенская лавочка, чуть выщербленная от дождей и непогоды, с посеревшим от возраста деревом. Я уселся, стыдливо подоткнув рубаху, а женщина вернулась в дом.
Сидел, жмурился на солнце, осматривая почти обычную деревенскую обстановку дворика. Пара небольших сараюшек, за туалетом я видел загончик, где копались довольно крупные курицы, дощатый выцветший забор, отгораживал нас от соседей, а вот на нем, на каких-то странноватых крючках, была развешена крупная рыболовецкая сеть. Судя по запаху моря, она здесь совсем не лишняя.
Во дворе были заметны некоторые следы запустения. Дорожка, ведущая к туалету и куриному загону, покрыта слоем грязи, хотя когда-то была выложена подобием каменной плитки. Дверь одной из сараюшек покосилась и держалась только на одной петле, а вместо второй была подвязана какая-то тряпочка. Похоже, раньше у дома был хозяин, возможно, муж этой женщины. Может они разошлись, а может он и умер.
Было нечто, что не давало мне расслабиться полностью и почувствовать себя дома — растительность. Часть травы во дворе была обычной, зеленой, пусть и непохожей на ту, что росла у нас.
Другая часть сорняков, растущих вдоль дорожки и пробивающихся между каменных плит, имела яркий оранжево-бордовый оттенок. Около забора, самого обычного, распластался жутковатый куст с минимальным количеством листвы, зато покрытый кошмарными колючками длиной сантиметров пять-шесть каждая. На нем небольшими гроздьями висели сморщенные, коричнево-зеленые плоды. Я смотрел и совершенно отчетливо понимал — это не земные растения.
Кряхтя, как старый дед и цепляясь за стену дома, я влез на лавочку, с любопытством оглядывая местность. Она довольно резко шла под уклон, спускаясь к берегу моря. Похоже, здесь район для бедняков. Соседские дома выглядели еще меньше, чем мой, да и слеплены были кое-как.
Зато километра через три вправо от нас виднелась роскошная городская площадь с фонтаном и что-то напоминающее дворец. Пятна довольно густой зелени местами прерывались растениями каких-то невообразимых оттенков.
Была даже рощица темно-фиолетовых деревьев, посреди которой торчало увенчанное шпилем здание, чем-то напоминающее храм. Вообще, как я понял, мой дом находился на одном из самых высоких мест. По другую сторону от городишки, за крышей моего дома, возвышались довольно приличные по размеру горы. Не Эверест конечно, но и не самые крошечные. Склон был покрыт осыпями камней и, пожалуй, жить ближе к этим горам было бы не безопасно.
Никогда я не был в более идиотской ситуации. Это не компьютерная игра, иначе условия игры высветились бы давным-давно. Получается, что этот мир — реальный. И это явно не ад и не рай — условия не те. Оставался только сбой в матрице. Но, по сути, мне было как-то все равно. Главное, что теперь я не болен и у меня есть крепкое и относительно здоровое новое тело, молодое и сильное. За одно это я готов был наплевать на все вопросы.
Я прекрасно осознавал, что думать нормально пока еще не могу — и головная боль мешала, и слишком уж шокирующим оказалось пробуждение в чужом теле. Именно поэтому я и размышлял о таких несущественных мелочах как оторванная петля на сарайке, сгнившие доски в заборе и отсутствие собачьей будки.
Сейчас мне надо просто привести себя в порядок, а думать о том, как жить и выживать в этом странном городке, я буду потом.
Почему-то я ожидал, что мыться придется в бане. Весь деревенский уклад дома и двора как бы намекал на это. Однако реальность оказалась значительно хуже. Между куриным загоном и трухлявым забором на трех толстенных столбах стояла огромная деревянная бочка. К краю ее была прислонена не слишком надежная лестница.
Впрочем, в забор было вбито несколько гвоздей согнутых крючками. Именно на них женщина и развесила чистую сероватую рубаху самого примитивного покроя, легкие штаны из такой же ткани и ветхую простынь вместо полотенца.
Мочалку заменял кусок старой рыболовной сети, сложенный в несколько раз, а вместо шампуня была какая-то воняющая хозяйственным мылом слизкая жижа в небольшой глиняной плошке. Крана как такового не было. Из дна бочки надо было выдернуть затычку с несколькими деревянными чопиками по кругу, и тогда семью струйками начинала литься вода, довольно прохладная.
Больше всего в этой «роскошной» душевой меня порадовал осколок зеркала размером примерно с тетрадный лист, с отколотыми краями и мелкими темными пятнами испорченной амальгамы. Женщина все топталась и не уходила, как будто боялась оставить меня. Но наконец, тяжело вздохнув, удалилась. Первым делом я схватил зеркало.
Ничего общего с моей прежней внешностью. И судя по изрядно побитой морде, парень этот был весьма фиговый драчун.
Роскошный черно-фиолетовый бланш под левым глазом частично затекал даже на переносицу. Нос, кстати, был кривоват — похоже, когда-то его сломали. Темные волосы, слипшиеся от пота и грязи, явно давно не только не мыли, но даже и не расчесывали. Шишку над ухом я рассмотреть не смог, зато несколько сочных синяков и ссадин на теле обнаружились быстро — как только я снял рубаху.
Я аккуратно намыливал голову, пытаясь осознать, что вот этот темноволосый парень в зеркале — это я. Самым примечательным, пожалуй, были глаза каре-зеленого, какого-то кошачьего цвета. А так — довольно обычное лицо. Небольшой старый шрам на подбородке, смуглая загорелая кожа, темная неряшливая щетина.
Прохладный душ изрядно освежил меня — я чувствовал себя значительно лучше. С силой растирался намыленной сеткой, отмечая крепкое сложение, несколько шрамов по телу, похожих на ножевые, редкую поросль темных волос на груди.
Когда сойдут синяки и ушибы, я буду вполне обычным молодым парнем. Волосы пришлось промывать дважды, а загрубевшие черные пятки я так и не смог оттереть. Да и черт с ними — обуви все равно не было.
Возвращаясь в дом, я заметил, что размерами он явно больше, чем единственная увиденная мной комната. У меня было странно беспечное настроение. Какая разница, как я здесь оказался? Главное, я молод и здоров. Все остальное — просто чепуха.
В доме на столе меня ждала миска полная густой рыбной похлебки, обжигающе горячей, с какими-то пряными травками. Женщина суетилась у моей кровати, меняя постельное белье. Точнее — простынь и наволочку. Пододеяльника не было.
Аппетит у меня был просто зверский, и хоть слабость временами еще накатывала, но ложкой я работал, как экскаватор ковшом. Давным-давно еда не доставляла мне такого наслажде