Но с Ирмой все было не так.
Пару недель назад Михаил Степанович забрел в торговый центр на окраине города, и на выходе к нему пристал продавец. «Вечные цветы, – уговаривал он, – возьмите вечные цветы!»
Гройс заинтересовался и подошел к его прилавку.
Там под стеклянными колпаками стояли срезанные лилии и розы. Старик присмотрелся. Да, это были настоящие цветы, с теми неровностями листьев и лепестков, которые свойственны лишь живому. «Берите, не пожалеете! – сказал продавец. – Поливать не нужно, ставьте где угодно, хоть в туалете».
«Почему они не вянут?» – спросил Гройс.
Парень сказал, что они обработаны газом. «Вечно будут стоять!»
«Вечно – это сколько?» – усмехнулся старик.
«Лет пять», – признался продавец.
«Газом обработаны… – повторил Михаил Степанович. – Получается, они мертвые?»
Парень пожал плечами.
Гройс представил себе мумию цветка, живой труп, который будет стоять на его столе, законсервированный в стеклянной банке, и лишь через пять лет гниение милосердно съест его давно мертвые лепестки и тычинки. Резко развернулся и пошел прочь под затихающие выкрики продавца: где угодно! вечно! вечно!
Вот что она напоминала ему. Безжизненную розу, лишь притворяющуюся живой. Ее шипы по-прежнему были колки, но аромат давно исчез, уничтоженный газом, одновременно сохранившим иллюзию вечной жизни. В Ирме было что-то невыносимо страшное, то, чему он не мог найти слов, но смутно чувствовал, что ужас этот сродни отвращению при взгляде на мертвые бутоны.
Глава 5
– Она нормальная вообще? – удивленно спросил Бабкин, когда Динара Курчатова вышла из ювелирного салона.
Верман и Дворкин молчали, не глядя друг на друга.
– Вряд ли все это подстроил сам Гройс, – угадав их мысли, негромко сказал Илюшин. – Слишком странная затея. И громоздкая.
Дворкин кивнул:
– Если бы Миша решил нас кинуть, он бы сделал это несравнимо изящнее. – А главное, в чем его выгода? Ровно никакой.
Макар задумчиво побарабанил пальцами по столу.
– Серега, мы можем ее отследить?
– Можем.
– А толку? – заволновался Верман. – Гройса она спрятала явно не дома.
– А если дома?
– Тогда слежка тем более ничего не даст.
– Напишем заявление… – заикнулся было Дворкин, но поймал взгляд Вермана и замолчал.
– Теоретически можем установить, чем она владеет, и осмотреть эти места… – Сергей потянулся за бумагой и карандашом, набрасывая план действий. – Сейчас июнь, она может держать старика… допустим, в гараже. Тем более, если он отапливаемый.
– Или в другой квартире!
– В квартире опасно, он же будет подавать сигналы.
– Она сказала, что обколола его, – подал голос Дворкин.
– Сметливая деваха. Ничего не боится.
– За ним должен кто-то присматривать, – размышлял Бабкин. – Значит, или она приезжает туда сама, или там постоянно присутствует другой человек. Посвященный в ее план. Как ни крути, все ведет к слежке.
– Маячок на машину? – предложил Макар.
Бабкин почесал в затылке. Что-то беспокоило его, и наконец он сформулировал:
– Она все время на шаг впереди.
Дворкин поднял голову. Верман и так не сводил с него глаз, словно надеясь, что Сергей вот-вот придумает способ вернуть им пропавшего друга.
– Поясни, – попросил Илюшин.
– Смотрите: сначала она заподозрила, что Гройс жулик. И не сбежала, как поступили бы на ее месте девяносто девять женщин из ста. А выследила его. Затем она пошла еще дальше – разузнала, с кем он встречался, и сделала совершенно верный вывод. А после этого она сообразила, как можно использовать двух ювелиров-мошенников, и придумала, чем их шантажировать. Еще и осуществила похищение! Быстро, ловко, красиво.
– Перестаньте так откровенно восхищаться этой стервой! – буркнул Верман. – Или я вас прокляну. Мне известно старое действенное проклятие: чтобы ваши ноги служили вам только для ревматизма!
– Она умна. Хорошо все просчитывает. Предсказывает наши поступки. И вы хотите сказать, такая женщина спрячет Гройса в гараже и не догадается, что мы станем следить за ней?
– Или наоборот, – возразил Илюшин. – Такая женщина додумается до того, что мы сочтем ее слишком умной для подобного поступка и сделает именно так, зная, что мы не станем тратить времени на поиски и слежку.
Бабкин, Верман и Дворкин уставились на него.
– Я слишком глуп для таких раскладов, – пробормотал Моня, – как сказал жених моей тети Фиры, когда понял, что его ведут к загсу.
– Верман, если вы еще раз упомянете вашу тетю Фиру, я позвоню этой святой женщине и сообщу, что вы попусту треплете ее честное имя! – пригрозил Дворкин. – Не мне вам объяснять, что способна сделать еврейская тетя с племянником, особенно если это любимая сволочь в семье.
Верман понурился.
– Вы действительно можете продать диадему? – спросил Сергей.
Дворкин утвердительно кивнул.
– И даже можем сделать это быстро.
– Я не понимаю одного, – подал голос Верман. – Если диадема хранится в банке, как эта бешеная собирается ее оттуда украсть? Это же банк, а не коробок с золотыми зубами, которые хранила…
Он прикусил язык.
– …ваша тетя Фира, – обреченно закончил Дворкин.
Динара вошла в кафе и сразу увидела Тимура. Сидит и смеется, глядя в телефон, беззаботный как скворец.
– Ты мне что-нибудь заказал?
– Брокколи. Гадость твою вареную.
Он поднялся и крепко прижал ее к себе, не переставая посмеиваться.
– Если я не буду есть гадость, меня разнесет, – сказала Динара, думая о своем. У ювелиров оказалось двое гостей, ей пришлось на ходу менять стратегию разговора и подтягивать в арьергард дополнительные силы, потому что одна женщина против четырех мужчин – это нехороший расклад, как все знают на примере леди Винтер. С двумя пожилыми евреями Динара была бы нежна и обольстительна. Однако Верман привлек ударный отряд и не оставил ей выбора. Пришлось бить залпами из всех орудий.
Но не в Вермане дело. Из головы не выходил парень, которого ювелиры называли глупым именем Макар. Сероглазый, взъерошенный, с четкой линией насмешливо изогнутых губ. Очень быстро стало ясно, что он умен и хладнокровен. Достойный противник, если бы Динара искала боя. Но ей не требовался бой, она ждала капитуляции.
Этот сероглазый тип с обманчиво юным лицом был опасен.
– Как у тебя все прошло?
– Отлично. – Она усилием воли отогнала воспоминание о его ухмылке. – А вот и брокколи!
Она не посвящала брата в подробности встречи. Тимур был старше на двенадцать лет, но когда Динара выросла, оказалось, что каким-то образом роли поменялись, и старшей в их маленькой семье стала она. Тимур беспечный, веселый. Что бы ни происходило вокруг – поет: красиво и с большим чувством. Ни о чем всерьез не задумывается; есть деньги – радуется, нет денег – смеется, а спросишь чему – ответит: «Что мне остается!»
При создании брата с сестрой в небесной канцелярии что-то перепутали, и вся воздушность и звонкость, которые не достались Динаре, ушли Тимуру. Зачем мужчине такие тонкие лодыжки, такие длинные пальцы, такая шея с нежной впадинкой под ключицей? Когда Тимур хохочет, на него оборачиваются женщины. Смотрят так, словно он эскимо на палочке.
Словно в насмешку, этого легкомысленного красавца заграбастала самая сварливая баба во всей Москве.
Если бы Тимур был перышком, Надежда стала бы гранитным прессом и прижала его прочно, чтобы не улетел. Отец в свое время завещал, чтобы сын женился на татарке. Тимур не послушался, выбрал русскую женщину. Или она его выбрала. Десять лет назад он не был таким слабовольным, как сейчас. В нем чувствовались азарт и хищность. «Я молодой волк!» – говорил Тимур, и даже татуировку хотел сделать с волчьей мордой, но в последний момент испугался боли.
Сказки не врут, однако жизнь их редактирует. Молодой волк пришел в избушку за Красной Шапочкой и наткнулся на старуху.
– Волк, а волк, отчего у тебя такая пушистая шкура? – спросила бабушка.
– Может, чтобы тебе было приятнее меня гладить? – выдавил тот, скашивая глаза на кочергу, которой приперла его к полу старая ведьма.
– А почему у тебя такие большие уши?
– Чтобы новости по радио слушать и тебе пересказывать.
Старуха одобрительно хмыкнула.
– А зачем в твоей пасти такие острые зубы?
– Чтобы корочки тебе жевать? – заискивающе предположил волк.
– Хороший песик!
Волка потрепали по холке, и не успел он опомниться, как уже красовался в строгом ошейнике. А Красная Шапочка так и не пришла – закрутила с дровосеком, хоть тот и был женат и воспитывал двойню.
– Сегодня к Гуле ездил, – сказал Тимур, подливая чай.
– Как мальчик?
– Возил его гулять. Смешной такой, разговаривает! Увидел голубей и давай руками размахивать. Коляска у него, конечно, аховая. Еле до парка ее докатил. Как Гуля справляется, не знаю.
– Она сама купила?
– Государство выделило. Вроде как положено. Но проще пацана на руках носить, чем в такой коляске. В следующий раз, может, так и сделаю.
– А другую? – помолчав, спросила Динара.
– Что другую?
– Коляску другую.
– Дорого очень. – Он помрачнел. – Я уже и так крутил, и эдак. Мне не по карману.
– Сколько?
– Если хорошая, с электроприводом, то под двести.
Динара молча кивнула. Записала себе мысленно: двести тысяч.
– А у тебя что? Как свекровь, не обижает?
Она с улыбкой покачала головой. Зачем что-то объяснять Тимуру? Пусть и дальше живет беззаботно.
– Я тут кое-что придумала… Один проект. Если удастся, будут деньги.
– Правда?
– Много!
– Мужа собираешься убить? – неуклюже пошутил Тимур.
– Раньше ты свою мегеру прикончишь.
Они встречались всегда в маленьких дешевых кафе – дорогие Тимур не любил. Объяснял, что не хочет чувствовать себя нахлебником, потому что платила всегда Динара. А ей не жалко было денег за то, чтобы поговорить с братом. И никакой он не нахлебник! Просто работы пока нет. Кризис. Стройки встали, многие оказались без дела. Как только появится хорошее предложение, говорил Тимур, я в первых рядах буду. И руку так смешно прикладывал ко лбу, по-пионерски.