– Ну отчего же, – протянул Дворкин. – И тогда у нас не было диадемы – и сейчас нету.
– Это два разных «нету»! – взвизгнул Моня. – Меня, Вермана, уважаемого человека, уложили на пол, словно какую-то… половую тряпку!
– Я, между прочим, лежал в соседней комнате и дышал пылью. Хотя у меня с детства бронхиальная астма.
– Вот и пейте тогда свой чай, он лечебный!
Дворкин послушно отхлебнул из чашки.
– Хорошо, – сказал Илюшин. – Что вы хотите от нас?
– Чтобы вы нашли диадему.
– Диадемы!
– Да. Обе. Чтобы вы вернули их.
Сергей хотел возразить, но Дворкин взвешенно и неторопливо объяснил.
У полиции нет всей информации, необходимой для расследования, и получить ее им неоткуда, если ювелиры и Курчатова будут молчать. Диадема Турне – ключевое в данном деле, потому что грабители шли точно за ней.
– Сначала мы думали, что все устроила девка, – сказал Верман.
– Вы думали, – поправил Сема.
– Я думал, – согласился Моня. – Дворкин со мной спорил и был прав. Она пострадала больше нас, потому что мы всего лишь два ювелира, полежавшие десять минут мордой в пыли. Ее дела обстоят намного хуже. Через пять дней у ее свекрови юбилей. Почтенная женщина придет в банк за своей диадемой. Она желает надеть ее на семейное торжество и заставить любимых родственников плакать от зависти. Я ее понимаю. Мы все ненавидим любимых родственников, дай им бог здоровья. Вот она придет в банк, счастливая, в расцвете своих восьмидесяти пяти лет. И что она обнаружит в ячейке?
Верман артистично согнул пальцы и сложил из них фигу.
– Заподозрят в первую очередь Динару, – вступил Сема. – Как вы думаете, Сергей, можно доказать, что именно она была в банке в день кражи?
– Если она оставила отпечатки пальцев на коробке. Или если у них очень хорошие камеры наблюдения. В общем-то, девушка в очень уязвимом положении, вы правы.
– И она это понимает, – кивнул Моня. – Поэтому оплачивает вашу работу.
– Что?
– Она первая заинтересована найти грабителей. Справедливо, чтобы ее желание удовлетворялось за ее счет.
– Ваше задание, Макар, расширилось, – тихо сказал Дворкин. – Вы найдете нам диадемы. Отыщете Гройса. Пусть Динара Курчатова сыпет деньгами из кармана своего мужа. Пусть платит и за Мишу тоже, это справедливо.
Отпечатки пальцев сняла приехавшая по вызову полиция, и Бабкину пришлось идти по чужим следам. Он скрупулезно обработал все поверхности, а затем спросил насчет камер.
– Неработающие, – ответил Сема. – Это имитация, обманка. Некоторые утверждали, – он покосился на Вермана, – что нет нужды вести постоянную запись.
– Некоторые до сих пор настаивают, что толку от этих камер не было бы! – отозвался Моня. – Ублюдки закрыли морды!
Сергей разочарованно щелкнул языком.
– Был бы толк. Одежда, какие-то приметы, рост, телосложение… Вы хоть запомнили, сколько их было?
– Трое, – неуверенно сказал Дворкин.
– Пятеро, – опроверг Верман.
Позвали охранника, но Валера радостно сообщил, что ничего не помнит, кроме того, что его больно ударили. Верман сузил глаза и, кажется, засомневался, что нелюбопытный охранник – действительное такое ценное приобретение, как ему казалось.
– Знаете выражение – «Врет как очевидец»? – Сергей нашел ручку шнура от жалюзи и обрабатывал ее порошком. – Вот зачем нужны камеры. Вы не нарочно вводите меня в заблуждение. Вы просто не помните, как все было.
Верман насупился и принялся дотошно описывать каждую минуту ограбления.
– …теплый? – перебил его Бабкин, когда ювелир дошел до угрозы пристрелить его. – Теплый автомат?
Моня озадаченно посмотрел на него.
– Должен быть холодный, – сказал Сергей. – Это же металл.
– Долго лежал в машине на сиденье, где его грело солнце? – предположил Дворкин.
– Или из него уже стреляли незадолго до того, как ворвались к вам.
– Тогда бы мы об этом узнали… Кто-нибудь заявил бы в полицию…
Бабкин молча покивал с рассеянным видом. Однако думал, кажется, о своем. На крыльце «Афродиты» ему попалась рассыпанная гречневая крупа. Кто-то из покупателей заходил в магазин с порванным пакетом? Гречку рассыпали грабители? Ерунда какая.
Вернулся Илюшин, обходивший дворы. На улице, как он и предполагал, в обзор камер не попадал ни сектор, где проходила свадьба, ни крыльцо «Афродиты». Макар не сомневался, что просмотрев записи с камер на ближайших перекрестках, полиция обнаружит свадебную машину. «Это, наверное, единственный способ их отследить, не считая самих диадем, когда они всплывут на рынке. Но неприметная черная машина с закрытыми номерами… Взяли, поди, в прокате, и на следующий день прогонят через автомойку с химчисткой салона – и вернут. Ни отпечатков, ни биологического материала…»
В ближайших дворах нашлись свидетели, видевшие свадьбу. Они подтвердили, что парни выпустили зеленых голубей (это был единственный пункт, не вызывавший ни у кого разногласий), а затем с неожиданной быстротой расселись по машинам и умчались.
– А голуби? – спросил Макар.
Оказалось, что о голубях никто наверняка сказать не может. Одни заверяли, что птицы сделали круг над кварталом и вернулись в ящик. Другие настаивали, что едва они улетели, как вся свадьба снялась с места. Не было единодушия даже в оценке их числа. Старушка, возле окна разговаривавшая по телефону, утверждала, что видела всего пару. Мальчишка, возвращавшийся из магазина с кефиром для похмельного отца, поклялся, что не меньше восьми. «Стая! – восхищенно твердил он. – Целая зеленая стая!»
Но сфотографировать удивительных птиц никто, конечно, не успел.
«Закон подлости в действии. У всех телефоны с камерами, любое событие попадает на ютуб быстрее, чем успевает закончиться. Но стоит случиться преступлению, как наступает удивительная информационная тишина».
Крыльцо, возле которого фотографировались жених с невестой, с одной стороны было обсыпано конфетти, которые уже успели затоптать и разнести по тротуару. С другой Макар обнаружил лужицу, предположительно, шампанского, но проверять свою догадку не стал. «Шерлок Холмс на моем месте обмакнул бы в нее пальцы, облизал их и заключил, с какого виноградника была собрана ягода и где продавался урожай того года. А там до покупателей уже и рукой подать. Но я не Холмс, и это вполне может быть не шампанское, а собачка. Скажем, вон та кривоногая псина, которая идет мне навстречу».
– Прости, ты свадьбу здесь утром не видел? – спросил он хозяина, почти не рассчитывая на удачу.
Тщедушный парень лет девятнадцати с редкой рыжеватой щетиной кивнул и ответил внезапным басом:
– Ага. Брачевались тут одни. Недолго.
– Голубей выпускали, – в тон ему ответил Макар. – Зеленых.
– Ну! Придурки! Лучше бы невесту покрасили.
– А тех, которые в ювелирный салон заходили, ты не видел?
Трое, сказал парень, их было трое. Нырнули в салон, наверное, за подарком невесте. Очень торопились, это было видно, и он подумал, что с кольцом вышла какая-то накладка, и жених решил исправить положение на ходу.
– Ювелирка рано открывается. Повезло им.
– Повезло… – пробормотал Илюшин. – Можешь описать этих парней?
Но кроме темных спортивных костюмов и одинаковых шапочек владелец собаки ничего не запомнил.
– А, слушай! – он тронул Илюшина за рукав, когда тот уже собирался уходить. – Чуть не забыл! Еще кроссовки у одного были характерные такие. Светящиеся.
– В смысле – светящиеся?
– Ну, подошва светится. Не знаешь что ли? У меня такие, с Алиэкспресса заказал и не нарадуюсь. В них ночью прикольно ходить, они мерцают. И водителям тебя издалека видно. Был бы у меня сын-подросток, купил бы ему не задумываясь. И пусть бегает в наушниках где угодно! Сейчас же знаешь дети какие? Воткнут затычки в уши и идут как сурикаты на убой, ничего не слышат, ни на что не реагируют… В темноте их не разглядеть. А если у всех ноги в огоньках, их за километр видно. Не, серьезно – можно закон протолкнуть! Чтобы все обязательно в кроссовках. И зарядки поставить на всех остановках! – парень вдохновенно описал рукой дугу. – Батарейки сели? Десять минут на зарядку – и дальше почебурахал. Надо эту идею продать кому-нибудь из политиков. Прикинь, какую они на ней карьеру могут сделать! За них же весь престарелый электорат проголосует!
Илюшин, почти пропустивший мимо ушей всю альтернативную предвыборную программу, на престарелом электорате встрепенулся.
– Престарелый? Это какой?
– Ну, родители подростков, – объяснил парень. – Сорокалетние и около того.
«Счастье, что Серега тебя не слышит».
Макар обернулся на «Афродиту» и прикинул на глаз расстояние.
– Ты отсюда смог разглядеть модель?
– Чего там рассматривать! Говорю тебе, светятся. Некоторые только ночью включают подсветку, а у этого, значит, с утра.
Макар записал слова парня, посоветовал позвонить в полицию и вернулся в салон.
– Боря, послушай меня! Не отворачивайся от меня, Борис!
Курчатов с раздражением посмотрел на мать. Эта прическа… Рубашка, по последней моде выглядящая так, словно снята с мужчины на три размера крупнее… Лакированные туфли цвета перезревшей вишни… Запах сандала!
В том, как фанатично Альфия следила за собой, было что-то отталкивающее. Борис долго не мог понять, что вызывает его смутный гнев, пока однажды не осознал: то упорство, с которым она сопротивляется возрасту. Все ее походы к парикмахеру, в салоны красоты, за новой одеждой есть не что иное, как попытка опровергнуть очевидное: она старая и скоро умрет. Восемьдесят пять – хороший возраст. Почему бы матери не перестать притворяться, что она все еще в расцвете лет?
Носи она застиранный халат и дырявые носки, ему было бы легче терпеть ее.
– Послушай же меня!
– Ну что, мама, что?
Альфия ухватила его под локоть, приподнялась на цыпочки и зашептала, оглядываясь, точно их могут подслушать:
– Твой сын! Твой сын!
– Что – мой сын? Мама, я тороплюсь!
– Твой сын и эта сучка!