– Никаких денег, – сказал Борис. – На карманные будешь получать столько, чтоб на проезд хватило. Машина? Вася, в этом городе отличное метро. А от поселка, если ты не в курсе, автобус ходит. Выучишь расписание – не будешь опаздывать.
Он договорился в институте, что ему будут сообщать об успеваемости сына. Как только Василий хватал двойку, и без того скудное содержание урезалось еще сильнее.
– Мать тебя разбаловала. Я мужика сделаю. Ничего, поголодаешь, тебе полезно.
Пару раз Василий пытался огрызаться. В первый раз отец прикрикнул на него, второй раз ударил – не больно, но чувствительно, а на вскрикнувшую Динару глянул так, что она ушла в свою комнату. Это не ее ребенок. К тому времени она научилась понимать, что самым лучшим намерениям иногда стоит оставаться невоплощенными.
Представления мужа о воспитании полностью укладывались в схему иерархии у хищных животных. Щенку нужно вовремя дать взбучку, чтобы знал свое место в стае.
У самок права голоса нет вовсе.
Самое обидное, что ей нравился Василий. Нет, не так – мог бы понравиться, встреться они в иной жизни, в другое время. Он был наглый, ленивый, требовательный и лживый, он скалил зубы при ее появлении, как обезьяна, и скользил в опасной близости, точно змея, нарушая ее границы и заставляя чувствовать себя неловко. Но иногда от него веяло необъяснимым отчаянием, словно внутри под оболочкой шута жил другой человек – скрытный, неприкаянный, болезненно уязвимый. В такие минуты ей хотелось если не обнять его, то хотя бы погладить. Но в следующий миг Василий со своей непроницаемой улыбочкой отвешивал очередную гадость, и ее мимолетный порыв исчезал. «Достойный сын Курчатова!»
Выпадали месяцы, когда Борис оставлял сына вовсе без содержания. Василий выкручивался как мог. Стрелял деньги у бабушки, подворовывал у отца – тот был небрежен и часто рассовывал купюры по карманам. Однажды Динара застала юношу в своей комнате – он рылся в шкафу, где у нее лежали наличные.
– Это называется крысятничать, – холодно сказала она, глядя в широкую спину.
Растерянность на его лице, когда он обернулся, длилась не дольше секунды.
– Это называется выживать, – возразил Василий, глядя на нее с усмешкой.
– А если я отцу пожалуюсь?
– Давай. Он же меня и вынудил.
Динара пожала плечами. Она работала с шестнадцати лет, и конструкция «вынудил воровать» была ей непонятна.
– Устройся в «Макдональдс». Найди место, где тебе будут платить.
– А учиться когда? Я должен институт закончить. Если брошу сейчас, потеряю шанс.
– Ты не единственный парень с такими проблемами. Другие решают, и ты что-нибудь придумаешь.
Его улыбка стала шире.
– Тебе не кажется забавным, что содержанка моего отца советует мне устроиться на работу?
Он обошел ее, слегка толкнув плечом, и закрыл за собой дверь.
– Я его жена, – сказала Динара, оставшись одна.
Уверенности в голосе не было.
– …Денег дашь? – протянул Василий. Аромат «Фаренгейта» усилился, к нему примешался запах пота. Иногда он пах как мальчишка, иногда от него начинало разить тяжелым мужским духом, и тогда Динара старалась держаться от него подальше.
– Деньги тебе выдает отец.
Он все-таки немного подвинулся, когда она пошла на него, глядя прямо в сощуренные глаза. Динара случайно задела рукой его обнаженное плечо с густой порослью светлых рыжих волосков, и Василий отшатнулся. Все его искусственное возбуждение исчезло, словно рукой сняло.
– Несправедливо, – глухо сказал он ей вслед.
Это было так неожиданно, что Динара обернулась.
– Что?
– Несправедливо!
– Ты о чем?
– У отца столько бабла! Почему он со мной не делится? Я ему роднее, чем ты! – В голосе парня звучала неподдельная обида.
– Чего смотришь? Я его сын, родной сын!
– Кто бы спорил.
– Живешь с ним как кошка! – Василия неудержимо несло. – Приходишь когда захочешь, уходишь когда вздумается! Ничего не делаешь, только трахаешься. За что он тебе платит? А? Ты же дрянь! От тебя один вред! Ты такое творишь…
Он вдруг схватил ее за плечи и, кажется, собирался встряхнуть, но так и застыл – покрасневший, несчастный и злой. Несколько секунд они стояли неподвижно: его ладони прожигали тонкую ткань платья. Затем одним плавным движением Динара скользнула в сторону. Василий не успел обернуться, как она оказалась у него за спиной.
– Схватишь еще раз, двину в пах, – вполголоса пообещала она.
Со второго этажа донесся резкий голос Альфии:
– Вася! Это ты? Подойди сюда! Ты мне нужен!
Переодеваясь в своей комнате, Динара пыталась понять, что не так. «Нытик. Нытик и придурок». Случалось, Василий хватал ее и раньше – то за руку, то будто в шутку щипал за плечо. Но сейчас в его возбужденности она улавливала отчетливый привкус ярости, и это ей не нравилось.
Наркотики? Этого еще не хватало.
– Включи мне телевизор! – потребовала Альфия, когда внук показался на пороге.
– Бабушка, вот же пульт…
Старуха мотнула головой, поджав губы. Глядела не на Василия, а в темный экран на стене, изломом губ – но только им! – выражая молчаливое страдание.
Новая забава, вспомнил Василий. Альфия придумала, что слепнет. Она видела в зеркале каждую новую морщину, распекала своего парикмахера, если мелированная прядь на оттенок отличалась от задуманного, но с некоторых пор не могла разобраться, где на ее пульте кнопка включения.
Отец говорил: она старая! Ты должен уважать бабушку!
Василий окончательно терял ориентиры. В глубине души он относился к бабке с теплотой. Она всю жизнь страдала от своего характера и мучила других. Но в ней была стойкость и веселая злость. И еще – она как будто ждала, чтобы ей дали отпор, и радовалась, когда это случалось.
Иногда при взгляде на лохматую старческую голову, выкрашенную в снежно-белый, Василия охватывала покровительственная нежность: ну смешная же она! Несчастная и смешная!
Но какое-то смутное чувство подсказывало ему, что показывать этого нельзя. Это была слабость, а слабостей в его семье не прощают.
Отец говорил: относись к ней как к ребенку!
Однако дети не тратят десятки тысяч на косметические процедуры.
Василий был уверен, что это не проявление болезни, не симптомы возраста. Альфия всю жизнь создавала вокруг себя мощное поле агрессии, в разреженной атмосфере которой ей легко дышалось и жилось. С годами поводов для злости оставалось все меньше. Первая невестка давно сбежала. Когда отец привел вторую, старуха на время воспряла, но Динара вела себя тихо, в бои не вступала, оскорбления проглатывала. Альфия требовала от сына, чтобы они с Динарой родили ребенка. Василий подозревал, что в бабушке говорит не желание нянчить маленького внука, а точный стратегический расчет: малыш станет идеальным поводом для раздоров. Динара может сколько угодно притворяться молчуньей. Когда дело дойдет до воспитания малыша, в ее лице бабка обретет такого могучего соперника, что это надолго продлит ее годы.
Динара, Динара…
Василий сунулся на кухню, глотнул воды. Принюхался к себе – черт, и правда слишком надушился! Впору снова лезть в душ.
Чертова девка, проклятая бестия! – он с ума сходил по ней. Гибкая, сильная, с иногда вспыхивавшей на губах отрешенной улыбкой, – такой мимолетной, такой странно не идущей ее скуластому волевому лицу, что у него сердце стискивало от муки. Стоило представить, что вот так она улыбается ему… Хоть раз. Хоть однажды.
Василий ненавидел ее. Сучка, дрянь, вышедшая замуж за отца без любви, ради его денег. Он не маленький, он отлично все понимает. Видит, как она иногда взглядывает на Бориса своими непроницаемыми глазами. Стерва. Дешевая лимитчица, которой повезло окрутить состоятельного мужика.
Василий изо всех сил уминал, втискивал ее в сочиненный им образ. Потому что с ним было понятно, что делать. А что делать со своей тоской, с мучительной нежностью, охватывавшей его, когда она проходила утром мимо – сонная, босая, пахнущая какой-то горькой травой, – что делать с желанием коснуться ее тонкой сильной руки, он не знал. Не было ни названия этим чувствам, ни осознания их – только боль.
Пытаясь избавиться от нее, Василий объяснил себе, что происходит. Он всего-навсего хочет ее. Он мужчина. Она женщина. Аппетитная телочка с крепкой попой, торгующая собой. Обслужила отца, обслужит и его. Вопрос лишь в цене.
Он сам не знал, насколько далеко готов зайти. «Если пожалуется отцу, скажу, что она меня спровоцировала», – он обдумывал эту мысль раз за разом, играл ею, вертел в голове, и за ней поднималось что-то смутное, сладкое, запретное, невозможное и очень близкое, о чем сказать словами было нельзя. Нельзя.
Он молча подал пульт.
– Нажми!
Василий видел, что краем глаза бабка косится на него. Провоцирует. Ждет, не выйдет ли он из себя.
Прежде он бы так и сделал: швырнул бы пульт, хлопнул дверью и ушел кататься, чтобы вечером выслушать привычную проповедь отца. Впрочем, тот в последнее время тоже растерял кураж. Когда дело касается Альфии, распекает его без огонька. Скоро совсем перестанет с ней считаться. Василий пару раз подслушал, как они ссорятся – от тех слов, что отец наговорил бедной старухе, у него волосы встали дыбом.
Сейчас он все сделает так, как ей хочется.
С тихим щелчком экран загорелся.
– Может, тебе канал НТВ найти? – сочувственно спросил Василий. – Кнопки и правда маленькие.
Бабка хмыкнула – то ли удовлетворенно, то ли негодующе, он так и не понял – и королевским жестом указала на стол. Расщедрилась. Позволила взять пару тысяч. Василий молча сунул в карман купюры, чмокнул старуху в сухую щеку и выскользнул за дверь.
Забраться бы еще раз к Динаре… Однажды он не выдержал, зашел к ней в комнату и стал рыться в вещах, надеясь выудить хоть одну, пропажу которой она не заметит. Сам себя клял придурком-фетишистом, но остановиться не мог. Ее тонкий свитер, ее футболки, ее длинные платки… Когда ему показалось, что он почти нашел, Динара беззвучно возникла за его спиной.