— После процесса я думала только о том, как ненавижу тебя.
Я начал говорить, что все понимаю, но увидел ее лицо и закрыл рот.
— Пойми, это была не просто острая неприязнь. Я хотела… Я целую неделю изобретала способы убить тебя. Я винила тебя за все плохое, что случилось в моей жизни. А вчера, вернувшись домой, поняла, что устала ненавидеть тебя. И тогда кое-что осознала. Я почувствовала облегчение.
— Что?
Сара улыбнулась:
— Эта тайна… Она меня убивала. Понемногу каждый день. Словно я всю жизнь построила на лжи, и каждый день обман усугублялся, не оставляя мне выхода. — Она посмотрела на меня. — Это я пытаюсь сказать, что прощаю тебя.
Странно, но легче мне не стало. Наоборот, стало хуже.
— Но я не прощаю сам себя.
Ее взгляд снова стал таким, что я невольно вообразил больничную палату и Сару в роли медсестры, склонившуюся над раненым.
— Ты просто делал свою работу, — сказала она.
Я покачал головой:
— Возможно, был иной способ… Обязательно ли было так поступать?
— Я же лгала.
— Знаю. — Я закрыл глаза. — Нужно время, чтобы это понять.
— Ну, — улыбнулась она, — жизнь у тебя не завтра кончается…
Я кивнул. Если бы не мой утренний проблеск здравого смысла, со словами Сары можно было и поспорить. Но сейчас я видел иной путь. Я глубоко вздохнул, надеясь, что не сорвусь и скажу сейчас все как надо.
— Я тебе кое-что принес.
У нее стал удивленный и даже скептический вид.
— Я не могу изменить то, что сделано. Так что это просто символ моих извинений.
— Хорошо, — выжидательно сказала Сара.
— А это не здесь.
— Что?!
— За этим надо съездить.
— Ты разыгрываешь меня?
— Нет.
— И где же это?
— Пока не скажу, но ехать придется на поезде.
— Ты не сошел с ума?
Мы оба ждали, кто первым дрогнет и опустит взгляд. Но оба выдержали.
— Ты точно с ума сошел.
— Знаешь, что я подумал в тот вечер, когда мы познакомились?
Сара покачала головой.
— Я подумал, что мы разучились отдыхать.
— А по-моему, тебе хотелось сказать, что у меня красивые глаза.
— Ты казалась такой печальной. Я хотел развеселить тебя.
— Почему?
Наверное, я покраснел, потому что Сара сказала только «О!» и отвела взгляд.
— Слушай, сегодня утром у меня на банковском счете было двести долларов. Сейчас осталось двенадцать. Чтобы дотянуть до конца семестра, придется, наверное, сдавать кровь под разными именами. По крайней мере съезди посмотри, ради чего я все просадил!
— Итак, — негромко сказала она, — я перед выбором: либо поехать куда-то с парнем, разрушившим мою карьеру, либо остаться дома и думать о том, что у меня нет ни работы, ни друзей, ни денег, ни планов. Я правильно поняла?
Я промолчал.
— Судьбоносный денек, — покачала она головой.
Я ждал.
— Кгхм… — произнесла наконец Сара. — Я любопытна. — Она встала и оглядела печальную картину неоконченных сборов. — Любопытство пересиливает.
Полчаса мы ехали в поезде. Сара почти все время смотрела в окно на мелькавшие поселки и поля. Я видел оранжево-синий отсвет на ее лице.
Заговорила она только однажды. Повернулась ко мне и сказала:
— Если ты психопат и задумал убить меня, не трудись. Ты меня уже уничтожил.
На этом она снова отвернулась к окну.
Потом мы спустились в метро и еще несколько кварталов шли пешком по яркому людному городу. Все казалось радостным, оживленным. Сара не спрашивала, куда мы идем, но когда мы вышли на широкую площадь с фонтаном перед стеклянным храмом, ее лицо осветилось узнаванием и удивлением.
— Ты знаешь, где мы? — спросил я.
Она кивнула.
— Ты здесь бывала?
Она покачала головой.
Сара оглядывалась, стараясь вобрать взглядом всю площадь: мужчин в черных галстуках, женщин в королевских платьях. В ее глазах появился отсвет чуда. Это было божественно. Перед нами стеклянная стена заключала два огромных изображения ангелов, каждое под сотню футов высотой, — красный и желтый ангелы, тянущиеся к небу. К раю. Мы прошли мимо фонтана к главному входу «Метрополитен-опера».
— Как здесь красиво! — воскликнула Сара.
— Пойдем.
— Мы что, зайдем в театр?
Я кивнул.
— На оперу?
Я кивнул. Ее лицо выразило восторг.
— Ты как ребенок, — улыбнулся я.
Мы прошли через огромный вестибюль, обитый красной тканью и сверкающий золотом, подождали, пока старик в смокинге надорвал наши билеты, и сели под стеклянными люстрами. Они напоминали распадающиеся звезды, испускающие слабый белый свет.
Сара жадно оглядывала все вокруг.
— Как ты узнал, — спросила она, — что я люблю оперу?
— Ты сама сказала в тот вечер, когда мы познакомились.
Давали «Волшебную флейту» Моцарта — сказку с танцующими животными, Королем-Солнцем и двумя флиртующими попугаями — Папагено и Папагена.
Все это было бы нелепо, если бы не музыка. Никогда не слышал ничего подобного: райская, чистейшая, порхающая, как колибри. Когда опустился занавес, зрители вскочили с мест и устроили громовую овацию. Я смотрел на Сару. Она стояла, подняв лицо к сцене, улыбаясь и аплодируя, и слезы катились по ее щекам.
Потом мы гуляли по городу. Вышли на яркую улицу с индийскими ресторанчиками, украшенными рождественскими огоньками, внутри и снаружи, — целые стены, сплошь покрытые лампочками. Каждое заведение старалось перещеголять соседнее, поэтому улица сверкала красным, желтым, фиолетовым и зеленым. Мы сидели на скамье и смотрели, как входят в рестораны и выходят люди.
— Можно вопрос? — спросила Сара.
— Конечно.
— Когда ты решил стать юристом?
— В тринадцать лет.
— Так точно запомнил?
— Я работал летом в конторе деда, и был случай… Маленькую девочку избивала мать. Мой отец-учитель пришел к нам потрясенный. Он не знал, как поступить. А дед все сделал как надо. Мы пошли к судье и добились, чтобы девочку забрали из семьи. Матери запретили даже приближаться к ней. Я тогда подумал — ух ты, что может закон! Спасти девчонке жизнь, например.
— Это благородно, — сказала Сара.
— Дед работал один, все делал сам. У него был маленькая контора с вывеской «Уильям Дэвис, адвокат, поверенный».
— Что, реально контора с вывеской?
Я кивнул:
— Городок-то маленький.
Мы помолчали.
— Когда я была подростком, — сказала Сара, — мать часто говорила: «Если тебе грустно, вспомни, когда ты последний раз себе нравилась». Я думала об этом сегодня.
— И каков ответ?
— За год до поступления на медицинский я работала библиотекарем. Мне очень нравилось. Я люблю книги и маленьких детей. — Сара улыбнулась этому воспоминанию. — А ты?
Я подумал.
— Четыре года назад. Веришь или нет, но меня приняли в Принстонский колледж. Я собрался ехать, но тут у отца случился инфаркт. Обширный. Он много недель не выходил на работу. Матери требовалась помощь. Поэтому я отказался от Принстона и доучивался в местной школе, чтобы помочь дома.
— Жалеешь об этом?
— Это лучшее решение в моей жизни.
— А тебе не кажется, что ты отказался отчасти потому, что боялся уезжать из дома?
По идее, я должен был выйти из себя. Скажи такое кто-то другой, я бы взорвался. Но тон Сары был нежным, и спрашивала она бесхитростно и без всякого осуждения.
— Не знаю. Может, и так.
Становилось холодно. Сара вздрогнула и плотнее запахнула пальто.
— У тебя нет ощущения, — сказала она, — что где-нибудь в параллельной вселенной мы были бы уже давно обручены?
Ее слова так поразили меня, что я рассмеялся.
— Что тут смешного?
— Ничего. Просто… Не знаю… По-моему, мы и так все запутали хуже некуда… Не мы. Я. Я такое творил последние месяцы… Я хотел бы вернуться назад во времени и поступить иначе.
— Я должна была ответить «да», когда ты в ту ночь пригласил меня на свидание. Потому что мне хотелось согласиться.
Передо мной словно открылся портал в мир мужей и жен, домашних очагов и детей. Я вспомнил окна на офортах Делакруа, теплые и оранжевые.
Я хотел поцеловать Сару, но побоялся испортить момент. Мы просто сидели рядом, и через некоторое время она положила свою руку на мою.
Глава 21
У крыльца общежития я увидел бездомного в длинном сером пальто. Держась за перила, он согнулся над кустами. Его рвало. Я никогда не умел общаться с бездомными, хотя в городе их было полно. Что способно притягивать сильнее, чем пять тысяч студентов с нежной совестью и банковским счетом родителей?
Когда я подошел к лестнице, мужчина судорожно обернулся, выставив руки вперед. Я увидел, что это отнюдь не бездомный, но Шалтай-Болтай, коронованный принц библиотеки. Выглядел он так, словно по нему проехал поезд: галстук-бабочка развязан и висит на двух вялых нитках, жидкие белые волосы рассыпались в беспорядке. От него разило джином. Локтем он прижимал к себе бутылку в бумажном коричневом пакете.
При виде меня глаза Шалтая-Болтая расширились.
— Я искал тебя, — хрипло сказал он и вытер рот рукавом.
Я сразу понял, что это не к добру.
И огляделся. Во дворе было тихо. Я схватил Шалтая-Болтая повыше локтя и оттащил в тень за кустами.
— Вы о чем?
— Ты знаешь о чем, — ответил он.
— Не знаю.
— Знаешь!
— Слушайте, у меня нет времени на шарады!
Шалтай ухмыльнулся и зашелся пьяным смехом.
Я почувствовал, что с меня хватит.
— Вот что, я вышел из игры.
Он покачал головой, словно упрямящийся ребенок.
— Я вышел из игры, — повторил я. — И уже ничего не хочу. Мне они неинтересны. Я не представляю никакой угрозы. Так им и передайте.
Он сипло засмеялся. Мне в лицо ударила мощная струя кислого, пропитанного алкоголем запаха дыхания.
— Они знают, что это был ты.
У меня по спине пробежал холодок.
— Понятия не имею, о чем вы говорите.
— Да ночью же. — Его расширенные глаза стали совсем безумными. — Ты пытался проникнуть в тоннели. У тебя была карта. О