– Что?
– Скажешь, как он называется?
В ответ она отрицательно покачала головой и наградила меня загадочной улыбкой. После чаепития, когда мы уже направлялись в гостиную, она переспросила, точно ли мне понравилось.
– Конечно. А могло быть иначе?
– Рада, что у тебя хороший вкус.
– Почему? – удивилась я.
– Не каждый способен оценить «Шу пуэр Лао Бан Чжан».
Сначала я толком не разобрала произнесенных ею слов, но потом с опозданием до меня все-таки дошло.
– Пуэр? Ты же сказала, что он только для особенных дней и…
– …и особенных людей, – закончила она за мной предложение. – А теперь идем смотреть фильм.
Позже я часто возвращалась мыслями к тому вечеру, потому что он до краев наполнил меня теплотой и заботой.
Доедая вполне сносный хот-дог и запивая его довольно посредственным чаем, я не могла перестать улыбаться.
– До сих пор не могу поверить, что ты напоила меня дорогущим пуэром.
– Да ладно тебе! Что такого?
– Мы же тогда едва были знакомы.
– Мне хотелось тебя порадовать.
– Тебе удалось.
Я снова широко улыбнулась, преисполненная благодарности.
– Слушай, Ада, – внезапно начала Бэль, – могу я спросить тебя об игре? Обещаю: это в первый и последний раз.
– Спроси.
Мое настроение резко переменилось, но я изо всех сил постаралась не показать ей это, чтобы она не почувствовала себя виноватой.
– Каково было находиться там и не знать, выживешь ли?
Такие вопросы определенно действуют подобно внезапной грозе и обрушившемуся на голову ледяному граду.
– Прости, Ада! – поторопилась извиниться подруга. – Можешь не отвечать. Не знаю, что на меня нашло. Проклятое любопытство! Обычно у меня получается держать его под контролем, но сегодня что-то явно пошло не так.
– Ничего страшного. Все спрашивают меня об игре. В этом нет ничего удивительного.
– Как же стыдно! Я тысячу раз говорила себе, что мне нельзя быть как все остальные!
– Не нужно этого стыдиться. Любопытство у нас в крови. Иначе я бы не отправилась на игру.
– Ты пошла туда из любопытства?
– Ну да. Меня заинтриговало приглашение. Хотелось узнать, как и где это будет происходить, какие люди туда придут.
На мгновение я задумалась, пытаясь откопать глубоко внутри себя нужные чувства.
– Если честно, то я буквально сгорала от любопытства… Что до твоего вопроса, то я с самого начала ждала смерти. Каждую игровую ночь смотрела на двери кабины и ждала, когда же они откроются. Но никто не приходил убить меня. Вместо меня умирали другие игроки, включая моих друзей. Один за другим они уходили из жизни, оставляя меня наедине с осознанием собственного сумасшествия и тотального одиночества. Не успевала я опомниться, как умирал кто-то еще. Снова и снова. Настоящий замкнутый круг. И я лишь напрасно ждала, что этот круг оборвется. Боялась ли я умереть? Да. Но оставаться в живых было гораздо хуже. А жить с последствиями произошедшего на игре практически невозможно. Хотя, как видишь, я стараюсь.
Договорив, я заметила на глазах Бэль слезы.
– Я так рада, что ты согласилась на эту поездку! Очень-очень рада!
– Я тоже. Спасибо, что позвала.
– Ну, наверное, нам пора выдвигаться…
– Уже? А как же разговор об игре?
Меня искренне удивило, что она решила остановиться и не продолжать допрос.
– Мы ведь едем отдыхать – нельзя задавать грустный тон нашей поездке. Зря я вообще затеяла этот разговор. Но зато теперь я точно знаю, что делаю все правильно, не говоря с тобой об этом.
– Бэль, я правда не против. Если захочешь что-нибудь узнать, просто спроси.
– Хорошо. Но это вряд ли.
– Ладно.
Когда наша машина вновь выехала на трассу, я заметила на лице подруги обеспокоенность. Ей определенно было интересно, через что мне пришлось пройти, но, узнав лишь крохотную часть правды, она, кажется, пришла в настоящий ужас.
18 глава
Следующее убийство произошло сразу после казни Анжелики.
Когда мы только оказались в подвале, я помнила собственное имя и продолжала ощущать себя человеком, но к четвертой игровой ночи все изменилось. Из головы не выходили образы убитых подруг, а я сама превратилась в бледную тень живого существа, у которого ничего, кроме желания умереть, не осталось.
На следующей записи хорошо видно, как я неподвижно лежу на полу и смотрю в одну точку – ящик с окровавленным ножом внутри. В тот момент мое сознание пыталось принять то, что уже не исправить: смерть подруг, потерю контроля над телом и разумом, трупы, остающиеся после каждой игровой ночи.
– Помнишь этого парня? – спрашивает Антон.
– Лучше других, – признаюсь я, разглядывая темноволосого парня, появившегося на экране ноутбука.
– Почему?
– Потому что я видела, что с ним сделала эта проклятая игра.
– В каком смысле?
– После казни Анжелики он впал в настоящий ступор.
Увидев его реакцию на смерть моей подруги, мне захотелось закричать: «Это не тебе здесь плохо! Это мне, мне здесь плохо!» Как он может быть таким разбитым, если даже не знаком с той, кого только что поджарили на электрическом стуле? Это казалось в корне неправильным и даже чем-то преступным. Но позже моя злость утихла, а затем и вовсе сошла на нет. И тогда я узнала в нем себя.
– Насколько я знаю, ты встречалась с его родителями?
– Так и есть. Они единственные, кто согласился встретиться со мной и поговорить.
– Поговорить о чем?
– О том, что пережил их сын перед смертью. Им было важно это знать.
– Но ведь они знают, что формально его убила именно ты.
– Они так не считают.
– Хорошо, что есть такие понимающие люди, – одобрительно кивает Антон.
Он тянется к кнопке воспроизведения, но я его останавливаю.
– Скажи честно, что ты обо всем этом думаешь?
– О чем именно?
– Об этих видео. От них есть хоть какой-то толк?
– Ада, мы лишь надеемся, что ты вспомнишь что-нибудь важное.
– Ладно, пусть будет по-вашему. Включай.
– Я знаю, что «она» – не ты, – напоминает он, и я слегка улыбаюсь.
«Она» не я, но «ее» состояние очень похоже на мое собственное в тот момент.
– «Она» выглядит подавленной, – подмечает Антон.
Я оставляю его комментарий без ответа.
Гарик – так звали этого парня – сидит на полу и качается словно маятник. Его губы то сжимаются, то искривляются в истеричной улыбке, а руки обхватывают прижатые к груди колени. Заметив вошедшего в кабину человека, он, будто в бреду, жалобно зовет маму. Охранники тут же поднимают его и обез-движивают. Он смотрит на происходящее сверкающими от слез ореховыми глазами. Его мальчишеский невинный взгляд заставляет меня проникнуться к нему всем сердцем. «Она» просит охранников отпустить его.
– Сделайте, как она сказала, – раздается голос Софии.
Освободившись от хватки двух мужчин, Гарик быстро оседает на пол, и «она» устраивается рядом с ним, обняв его правой рукой. Вместо того чтобы остановить его возобновившиеся покачивания, «она» начинает качаться вместе с ним – вправо-влево, вправо-влево. Гарик склоняет голову на «ее» плечо, и «она» взъерошивает его лаково-черные волосы.
– Мама никогда не простит меня, – говорит он почти шепотом.
«Она» не прекращает успокаивающе поглаживать его по голове.
– Почему?
Его голос начинает дрожать.
– Она такая набожная… Как ей жить, зная, что ее сын – убийца?
Неожиданно Гарик разворачивается всем телом и впивается пальцами в «ее» плечи.
– Если выберешься отсюда, пообещай, что она ничего не узнает!
Он давит с такой силой, что на его руках проступают вены.
– Если убийца забирает грехи убиенного, то тебе будет все прощено, – обещает «она» ему.
Не понимаю, какая разница, куда мы попадем после смерти, если уже при жизни нам довелось побывать в аду.
«Она» наклоняется, и их лбы соприкасаются.
«Она» убивает его тихо и без лишних движений, и его смерть кажется мне самой мирной из всех.
По возвращении в кабину по «ее» щекам струятся слезы. «Она» опускается на колени и кладет перед собой нож. Рядом появляется уже знакомый силуэт.
– Что тебя так расстроило, дорогая? – заискивающе интересуется София.
Наскоро обтерев лицо и схватив нож, «она» поднимается и вплотную подходит к ведущей. Рядом тут же материализовывается охранник с пистолетом наготове.
– Меня расстраивает только одно.
– И что же это?
– Что рядом с тобой стоит эта шавка. А то бы зарезала тебя прямо тут.
– Ух ты! Какой настрой! Мне нравится! – одобрительно восклицает София.
– Обещаю, твоя очередь подойдет уже очень скоро.
Демонстративно отвернувшись, «она» наклоняется и убирает нож в ящик. На этом запись заканчивается.
– «Она» сдержала свое обещание, убив ее в конце игры, – говорит Антон.
– Да уж.
Я опускаю взгляд, не желая говорить о Софии.
– А что насчет обещания, которое «она» дала Гарику? Его родители ведь в курсе, что он играл за Мафиози. Как они это перенесли?
– Да, благодаря полиции они в курсе. Но им известно, что он жертва и ни в чем не виноват. Так же, как и я.
– Жаль, что родственники других погибших ополчились против тебя.
– Их право, – пожимаю я плечами, не желая рассказывать, как сильно они меня ранили своим отношением.
Хуже всего прошла встреча с мамой Анны, с которой я всегда состояла в хороших отношениях. Мы с ее дочерью дружили с самого детства, ходили в одну школу, приглашали друг друга на ночевки, вместе гуляли по улицам города жаркими летними днями во время каникул и даже поступили в один университет.
Дороги, которые ведут к домам любимых людей, – это родные тропинки, каждый метр которых несет в себе бесценные воспоминания. Долгий этот путь или короткий, прямой или извилистый – он все равно особенный, не похожий на все остальные. По дороге к дому Анны мне встретился куст черноплодной рябины, с которого в детстве мы обрывали листья – денежную валюту в воображаемом магазине, – а еще наши любимые качели и небольшая горка, с которой я упала, решив скатиться по ней на роликах. Проходя мимо таких важных моему сердцу мест, я внезапно поняла, что дорога, ведущая к дому человека, который уже мертв, стала невыносимой пыткой.