Сложно признаться в том, насколько мне важно заслужить прощение. Не чье-то, а свое собственное. Чтобы не жить, терзаясь вопросом, правильно ли я сделала, решив не сдаваться.
В институте на занятии по психологии мы не раз обсуждали эту тему. Преподаватель объяснял нам, что такое чувство вины.
Чувство вины – сложное и довольно опасное явление. По сути, оно представляет собой аутоагрессию – наказание человеком самого себя. Мы не рождаемся с этим, а приобретаем, находясь в социуме. Это абсолютно естественный процесс, а его отсутствие порождает появление серьезных психических отклонений. Такое встречается, например, у людей с садистическим расстройством личности. Они получают удовольствие от страданий подобных себе и совершенно не способны на раскаяние. Не забывайте про понятие совести. Она помогает нам принимать верные решения и достойно вести себя в трудных ситуациях. Когда мы, вопреки знанию о последствиях, совершаем нечто плохое, чувство вины обязательно приходит по нашу душу. Это переживание побуждает нас искупить вину, исправить случившееся. В этом случае чувство вины выступает в качестве социально полезного чувства. К сожалению, иногда можно перегнуть палку и не справиться с содеянным. Такой человек обречен быть пожираемым чувством вины до конца жизни.
Никогда не думала, что на себе испытаю всю прелесть этого явления. Но вышло так, что сейчас я именно тот человек, которому суждено провести остаток дней наедине с удушающим чувством вины.
– Когда мы раскроем это дело, тебе обязательно станет легче, – подбадривает меня Антон.
Но я не реагирую. Слишком погрузилась в себя. Конечно, меня беспокоит, что на следующем видео мы увидим смерть Стаса. Но хуже то, что я помню этот момент и без видео. И поэтому его просмотр кажется еще более тяжелым испытанием, чем непосредственное присутствие там.
– Очень… надеюсь, что… у вас все… получится, – еле-еле выговариваю я, запинаясь на каждом слове.
– У нас, Аделина. Мы вместе найдем организаторов и отправим их за решетку.
Внезапно я вспоминаю о послании, которое пришло в полицию вместе со ссылкой на трансляцию.
– Скажите честно, полиция рассматривает возможность использования меня в качестве приманки?
– Лично я – нет.
– А твои коллеги?
– Аделина, даже если кто-то рассматривает такой вариант, никто не сделает этого без твоего согласия. Но ты же не собираешься идти на это?
– Я… у меня пока нет ответа на этот вопрос.
Странно, что у меня вообще возникли сомнения по этому поводу, ведь еще в начале допроса я не собиралась рисковать своей жизнью. А теперь всерьез об этом задумываюсь.
– У нас еще полно времени. Не думай об этом.
– Постараюсь.
– Слушай, если хочешь, я могу выйти, – предлагает Антон.
– Что? Зачем? – удивляюсь я, сначала решив, что не так его расслышала.
– Все-таки на следующем видео – смерть твоего любимого человека.
– И что?
– Подумал, что в такой момент тебе захочется побыть одной.
Он виновато улыбается и пожимает плечами.
– Лучше останься.
– Я сказал что-то не то?
Очевидно, он смущен собственными словами, хотя его вины здесь нет. Просто на самом деле я никогда не любила Стаса. По крайней мере так, как этого хотели он и наши с ним семьи.
Мы познакомились еще в детстве, когда дети так легко заводят разговор и впоследствии дружбу.
Родители следовали в больничную палату к моей прабабушке, пока я, понурив голову, плелась позади с глазами на мокром месте.
– Ада! – окликнула меня мама, когда я не остановилась вместе с ними у нужной двери, а продолжила брести дальше.
Я отказывалась слушаться, а от проходящих мимо врачей вообще пыталась спрятаться под больничные кресла. Отец подошел ко мне и протянул руку.
– Ты не можешь стоять одна в коридоре. Если тебе страшно, можешь не смотреть, но придется поднять глаза, если хочешь попрощаться.
Нетрудно было протянуть руку в ответ. Намного сложнее было совладать с ногами, никак не желавшими переместить меня в больничную палату. Но любовь к умирающей прабабушке, возраст которой перевалил за девяносто лет, оказалась сильнее, и я смогла сделать шаг. А затем еще один и еще, пока не дошла до нужной двери.
В тот день я впервые столкнулась со смертью, познакомилась с ней, едва перешагнув порог палаты. Она тенью скользила по серому лицу бабули, а когда та протянула ко мне руку, подзывая к себе, я вскрикнула и попятилась назад.
– Не бойся, подойди, – успокаивающе сказала мама.
Но я ее не слышала, лишь продолжала удаляться прочь, пока не оказалась в коридоре, где на одном из больничных кресел сидел девятилетний Стас.
– Ты чего? – с нескрываемым любопытством поинтересовался он.
В отличие от меня, напуганной до чертиков, он казался совершенно спокойным.
– Тебя кто-то обидел? – задал он уже второй вопрос.
Я продолжала молчать, не в силах прийти в себя после увиденного в палате умирающего человека.
– Тебе страшно? Это ничего. Мне тоже иногда бывает страшно. Например, вчера на уроке математики меня вызвали к доске, а я ничего не понимаю в ней. А ты?
– Я люблю математику.
– Везет тебе! – воскликнул Стас.
Я пожала плечами.
– Ну и чего ты так испугалась в той палате?
Я была уверена, что он засмеется, если скажу правду. Почему-то думалось, что мальчик, боящийся математики, не сможет понять моих страхов. Страхов, которые мне и самой до того дня были чужды.
– Бабуля хотела попрощаться, а я испугалась, – начала я, шмыгая носом.
– Ты испугалась своей бабушки?
– Прабабушки, – поправила его я. – Она тянула ко мне руки, будто хотела забрать с собой! – объяснила я сквозь слезы.
– Прабабушка?
– Нет! Не она! – отрицательно замотала я головой.
– А кто?
Его интерес усилился. Он подался вперед в ожидании ответа.
– Смерть! Кто же еще! – выпалила я.
Стас заметно расслабился.
– Так ты всего лишь смерти испугалась. А я-то думал…
Казалось, от накатившей скуки он вот-вот зевнет.
– А разве не страшно, когда смерть тянет к тебе руки? – возмутилась я.
– Тебя никто не заберет. Можешь вернуться в палату.
– Откуда тебе знать?
– Потому что я уже так делал.
– Когда?
– Когда это было совсем не страшно.
– Ты врешь! Это очень-очень страшно!
– Не хочешь – не верь. Но я никогда не обманываю.
Постояв еще немного в коридоре, я все же вернулась в палату и подошла к бабуле. Несмотря на пелену слез, мешающих четко видеть, улыбка на ее измученном лице смогла отпечататься в моей памяти на долгие годы. Взяв мою руку, она положила ее себе на живот.
– Постой со мной минутку, солнышко.
Я снова опустила глаза, из которых неспешными струйками текли слезы скорой утраты.
Уже и не помню, как мама вывела меня после этого в коридор.
– Ты был прав. Это не страшно, – тихо сообщила я Стасу, вытирая мокрые щеки рукавом шерстяного свитера.
В ответ он лишь грустно улыбнулся.
– Математика куда страшнее.
В следующий раз я встретила Стаса в школе. Наверное, если бы не случай в больнице, мы бы и не заметили друг друга, ведь он учился на два класса старше, а я редко заводила новые знакомства. Но эта случайность привела к истории длиной в двадцать лет.
– Ты не любишь о нем говорить, да? – спрашивает Антон, так и не дождавшись ответа на предыдущий вопрос.
– У нас со Стасом были непростые отношения, – признаюсь я, хотя раньше даже не заикалась об этом на допросах.
– Почему?
– Мы много раз пытались расстаться, но просто не понимали, как жить друг без друга, и сходились снова.
– А что было не так в ваших отношениях?
– Все было не так с самого начала, – объясняю я, пока меня охватывают сильные эмоции. – Мы начали общаться, когда мне только исполнилось семь. Я еще не обзавелась друзьями и поэтому все свободное время проводила с ним. Наши родители очень быстро нашли общий язык, и мы стали каждые выходные ходить друг к другу в гости. Уже тогда они начали заниматься нашим сводничеством. Я то и дело слышала их разговоры о нашем со Стасом совместном будущем. И чем старше мы становились, тем сложнее было игнорировать их слова. В подростковом возрасте мы начали отдаляться, потому что зависали в разных компаниях, но постоянные встречи наших родителей регулярно сталкивали нас друг с другом. Когда мне исполнилось пятнадцать, Стас начал ухаживать за мной: дарил небольшие подарки, приглашал на свидания, говорил комплименты. Никто другой не обращал на меня внимания, поэтому я, несмотря на отсутствие чувств, ответила ему взаимностью, убежденная, что это правильно.
– Ты насильно заставила себя с ним встречаться? – хмурится Антон.
– Я была растеряна и не понимала, чего хочу на самом деле. Подруги тоже с кем-то встречались, а родители день за днем повторяли, какая мы со Стасом прекрасная пара. Мне просто казалось, что так это и работает: ты просто находишь подходящего человека, вступаешь с ним в романтическую связь, а потом это все рано или поздно выливается в любовь, семью и детей.
– И когда ты поняла, что на самом деле это работает совсем не так?
– Когда влюбилась по-настоящему.
– И кто он? Если это не секрет, конечно.
– Вряд ли свидетель по моему делу для тебя секрет.
На место смятения приходит понимание, и Антон опускает взгляд.
– Прости. Можешь не продолжать. Это слишком тяжелая тема.
Его реакция напоминает мне мою собственную, когда я полностью осознала, как со мной поступил человек, пробудивший в сердце такие светлые и прекрасные чувства.
– Представить не могу, что ты испытала, когда он появился в суде, – шепотом говорит Антон.
– Он сделал это в обмен на гарантии, что я никогда не заявлю на него. Поэтому ничего, кроме отвращения, он к тому моменту уже не вызывал.
Совсем не хочется вспоминать его разговор с моим адвокатом, но услышанные тогда на записи слова до сих пор имеют надо мной власть.
– Просто скажите, как вы оцениваете произошедшее, – попросил адвокат человека, который даже не заслуживает носить хоть какое-то имя.