В течение полугода, не без помех со стороны октябристов, Балашов готовил заветный проект к финальному голосованию. Сначала в своей комиссии, где, по свидетельству Шульгина, 27 марта товарищи Гучкова добились отклонения правительственной версии, потом на пленарных заседаниях. В конце концов 1 июня 1910 года отредактированный закон заручился думским одобрением и устремился в Госсовет, зону ответственности премьера. А там 4 марта 1911 года разразилась катастрофа: 92 советника отвергли принцип двух курий (русской и польской); позицию премьера приняли всего 68. Без курий земства практически теряли значение, ибо польские землевладельцы в Западном крае определенно преобладали над русскими.
Напомню, что закон о землеустройстве на тот момент обсуждался в согласительной комиссии, и Думе предстояло по нему голосовать в скором времени. Крах эпопеи с земством для шести западных губерний (Литву в качестве отступного пожертвовали полякам) сулил неминуемый провал второму аграрному закону. Фракция Балашова, несомненно, предпочтет воздержаться… Если не учитывать данного обстоятельства, то заявление об отставке Столыпина 5 марта 1911 года не подается логическому объяснению. Для правительства наличие или отсутствие земства в Западном крае не играло существенной роли. Жили без них пятьдесят лет, прожили бы и дальше. А вот без закона о землеустройстве аграрная реформа обойтись никак не могла. И фронду Госсовета, 4 февраля утвердившего закон в первом чтении (103 «за»; 56 «против»), Петру Аркадьевичу следовало преодолеть любой ценой, в том числе рискуя собственной карьерой, ибо единственный шанс исправить ситуацию подразумевал использование одиозной 87-й статьи Основных законов: издание царем законодательных актов в перерыве парламентских сессий. А сессии обеих палат, не считая коротких пасхальных каникул в апреле, завершались ориентировочно в июне.
Нарушить заведенный порядок мог опять же император, по 99-й статье тех же законов. Но захочет ли монарх вмешиваться? Коли нет, то придется заставить, что «хозяину земли Русской», конечно же, не понравится, и он запомнит «обиду», чтобы при первом удобном случае избавиться от «обидчика». Все это Столыпин хорошо понимал, однако обременил государя ультиматумом: трехдневный роспуск парламента; увольнение из Госсовета лидеров мятежа – П.Н. Дурново и В.Ф. Трепова; право на ротацию в новом году тридцати членов Совета по выбору премьера. Либо Николай II берет ответственность за реализацию аграрной программы на себя.
Возмущенный царь намеревался тут же прогнать дерзкого министра и доверить кабинет давнему любимцу – Б.В. Штюрмеру. Но по зрелому размышлению, не без влияния матери и дядюшек, решил отложить возмездие и 11 марта уступил: подписал указ о роспуске палат на три дня – с 12 по 15 марта, а 14 марта – несчастный закон. Между прочим, император негодовал не в одиночестве. Столыпина осудили и левые партии, и правые. Госсовет демонстративно 11 марта отклонил «шовинистический» закон целиком (23 «за»; 134 «против»). Даже октябристы не промолчали, а Гучков 15 марта покинул пост председателя Думы. Защищали премьера разве что «националисты» Балашова. Впрочем, их голос тонул в хоре всеобщего неприятия действий еще вчера популярного главы правительства. Возможно, Балашов, увидев, чем все обернулось, и освободил премьера от рокового обязательства. Да, Столыпин, будучи человеком слова, счел позорным для себя ретираду и ринулся ва-банк…
В общем, никто так и не понял, зачем Петр Аркадьевич подставился под удар. Подоплека «упрямства» не раскрывалась. Тем не менее бунт на «корабле» вспыхнул не стихийно. Его организовал человек, прознавший про секрет премьера и точно рассчитавший реакцию и первого министра, и государя. Ищи, кому выгодно! А выгодно оказалось… скромному министру финансов В.Н. Коковцову. Падение Столыпина расчищало ему путь к премьерству. И призыв Штюрмера нисколько не препятствовал сему. Слишком разным политическим весом обладали оба. Министр финансов де-факто и по должности, и по степени царского расположения сосредоточил бы бразды правления в своих руках. Механизм же интриги бесхитростен: старому недругу и сопернику премьера – Дурново – намекнули на подноготную комбинацию с куриальным земством, и полный тезка Балашова, предводитель группы правых в Госсовете, без промедления бросился в атаку. Закулисный игрок ошибся в одном: Николай II искренне переживал за судьбу аграрной реформы и не отважился обезглавить ее в самый разгар проведения. Прежде чем снять Столыпина, царь пожелал найти опальному сановнику достойного преемника.
Что касается закона о земствах в губерниях Западного края, то по окончании 13 мая думской сессии Петр Аркадьевич, как и полагалось 87-й статьей конституции (два месяца истекали 14 мая), отправил его в Думу. При открытии пятой сессии, 15 октября 1911-го, скандальный документ автоматически попал в комиссию по местному самоуправлению, где Балашов позаботился о том, чтобы тот лег под сукно и более не рассматривался. Он и не рассматривался вплоть до революции 1917 года. Но в жизнь воплощался исправно…
А колебания монарха прекратились сами собой 1 сентября 1911 года. Выстрел Богрова избавил Романова от мучительной дилеммы. Смерть Столыпина тотчас вывела на первый план двух естественных наследников – Коковцова на пост премьер-министра, Кривошеина на место исполнителя крестьянской реформы. В итоге возник дуумвират. Коковцов управлял… с оглядкой на Кривошеина. Ведь Александр Васильевич мог посредством обращения к царю заблокировать любую инициативу, будь та, по мнению главы ГУЗиЗа, вредной для успешного преобразования села. А император внимательно прислушивался к тому, кто три года изо дня в день занимался коренной перестройкой крестьянского землевладения.
Вообще-то статус, близкий к «серому кардиналу» или фактического премьер-министра, Кривошеин считал наиболее оптимальным. И, похоже, Столыпин, во-первых, ожидая скорую опалу, во-вторых, чувствуя усиление собственного нездоровья после пережитого в марте стресса, предпочел пропустить вперед младшего товарища. План разработали следующий: монарху предлагается обновить руководство двух ключевых министерств – внутренних дел и финансов. Первое возглавляет человек Столыпина (нижегородский губернатор А.Н. Хвостов), второе – Кривошеина (директор Волжско-Камского банка П.Л. Барк). Столыпин становится номинальным премьером, Коковцов уходит совсем. Подлинным лидером будет Кривошеин. С такой конфигурацией Николай II, безусловно, согласится, ибо нужда крутой кадровой перетряски разом отпадет.
До трагедии в Киеве тандем успел немало: заручился одобрением монарха; организовал смотрины Хвостова (удачные, хотя в Нижний ездил взбалмошный Распутин); 10 августа назначил Барка заместителем министра торговли и промышленности, обещая осенью еще более завидное возвышение. Для Коковцова приготовления противной стороны тайной не являлись. Не потому ли и прозвучал в киевском театре спасительный для него выстрел?
Почему реформаторы ополчились на оппонента именно в 1911 году? Причина – все та же, финансовая. Скупой министр тормозил ассигнование нужных сумм на преобразование деревни. Воспрепятствовал переводу Крестьянского поземельного банка (посредника на рынке земли) под крыло ГУЗиЗа, сорвал учреждение Хлебного (под госзакупки зерна) и Сельскохозяйственного банков. Если первое и второе не было критичным, то фиаско третьего проекта, должного обеспечить мужиков ссудами на приобретение нового, современного инвентаря и иные способы улучшения производства, серьезно влияло на темп реформы. Осознав и неприемлемость межведомственного разделения государственного кредита, и тщетность в достижении компромисса с Коковцовым, Столыпин с Кривошеиным взяли курс на изгнание того из правительства.
Странная гибель Петра Аркадьевича не отвратила оставшегося в одиночестве Кривошеина от опасной затеи. Правда, исполнялась она им с куда большей изощренностью, чем при прямолинейном премьере-реформаторе. Александр Васильевич старался выстраивать тонкую интригу, чтобы враг не сразу догадался, откуда дует «ветер». Дебютную партию разыграл летом 1912 года. Воспользовался смертью 9 мая русского посла в Германии графа Н.Д. Остен-Сакена, а также хорошими отношениями с В.П. Мещерским. Князь помог донести до императора идею замены «либерального» главы МВД А.А. Макарова, выдвиженца и преемника Столыпина, правым консерватором Н.А. Маклаковым, черниговским губернатором. Заодно царю внушалось, что Коковцов подобную рокировку расценит крайне отрицательно и, скорее всего, уйдет в отставку. Почему бы государю ее не принять, в качестве компенсации отослав сановника на вакантное место в Берлин?
Николай II прощание с прижимистым финансистом ради крутого жандарма счел приемлемым накануне отлучки в Москву на торжества по случаю открытия 30 мая памятника Александру III у храма Христа Спасителя, а 31-го числа – музея, названного в его же честь. В Первопрестольной С.Д. Сазонов, шеф МИД, рекомендовал откомандировать к кайзеру Вильгельму II посланника в Греции С.Н. Свербеева. Однако император признался, что думает о другой персоне. Вернувшись в Царское Село, он встретился 8 июня 1912 года с премьер-министром, которому сообщил о намерении избавиться от Макарова, и, полагая, что собеседник с этим не смирится, предложил ему службу послом в Германии. Коковцов, впрочем, на провокацию не поддался. От сотрудничества с креатурой Мещерского Маклаковым не уклонился, но раскритиковал кандидата и попросил отложить увольнение нынешнего министра до завершения выборной кампании новой, четвертой Думы. Романов не возражал. И уже 13 июня 1912 года газеты запестрели утечками из информированных источников о решении отправить в Берлин Свербеева.
Пусть кавалерийский наскок с германским посольством не убрал с властного Олимпа неудобную фигуру, зато монарх отныне не исключал расставание с Коковцовым. Тенденцию стоило подстегнуть, опираясь, в том числе, на вновь избранный депутатский корпус, в котором по-прежнему доминировал союз октябристов с националистами, правда, несколько ослабленный в сравнении с прошлым созывом (98 и 120 мандатов).