Нет, сам в президенты России Некрасов не метил. В управленческий талант Милюкова, Львова, Гучкова, и даже Керенского, неплохо изучив каждого за годы общения в Думе, нисколько не верил. Зато вариант с уважаемым в обществе генералом считал вполне перспективным. Кандидата приглядел заранее. Маниковского Алексея Алексеевича, генерала артиллерии, коменданта Кронштадта, с мая 1915-го начальника Главного артиллерийского управления. Удивительно, современники отзываются о нем практически единодушно: «идеальный начальник» (конструктор В.Г. Федоров), «блестящий выбор» (земской гласный Н.В. Савич), «запорожская голова» (журналист В.В. Шульгин). Человек, в кратчайшие сроки наладивший массовый выпуск снарядов и прочего боезапаса для «голодавшей» в первый год Великой войны русской армии. Честный, умный, смелый, сердечный, прекрасный управленец. Судя по всему, Некрасов не ошибался, Маниковский вполне соответствовал роли Спасителя России. Однако тем же интеллектуалам-современникам сделать аналогичный вывод, увы, духу не хватило.
Они и помыслить не смели о жизни без овеянной традицией и привычкой династии. Отсюда и все метания, шараханья и колебания семнадцатого года. Неслучайно Россию провозгласили республикой не 3 марта, а 1 сентября, и правительство трудилось не на постоянной основе, а на временной. У многих героев Февраля долго еще теплилась надежда на возвращение через Учредительное собрание к желанной модели – ответственному министерству при декоративном императоре из Романовых. Оттого все они очень долго сокрушались и сожалели о революции, совершенной «чернью, а не интеллигенцией», что опередила благородный дворцовый переворот примерно «на две недели».
Любопытен пассаж о «черни», под которой следует понимать вовсе не рабочий класс или мужиков-крестьян, а… солдатню. Ведь именно она помешала «прогрессивной» «интеллигенции» произвести тихо, без особого шума заветную рокировку августейших персон на троне. Кстати, о солдатне, то есть солдатах. Для рабочего или крестьянина судьба Романовых после лишения власти – вопрос не принципиальный. Продолжат жить в шикарных резиденциях и давать роскошные приемы и балы. Ну и ладно. Позиция, обусловленная тем, что стачка не является нарушением присяги. В отличие от военного бунта. Восставший рядовой или унтер автоматически ставит себя вне закона существующего режима. Подняв оружие против старой системы, обрести защиту от наказания он способен уже в рамках системы новой.
И тут имеется один нюанс. Для не «интеллигента» Романовы даже без полномочий все равно Романовы, царствующая династия. Продолжение службы под ними, вернее, под ответственным правительством при них небезопасно. Страшно! А вдруг со временем монархисты возродятся и отомстят всем вчерашним мятежникам. Единственный наиболее надежный щит от этого – республика. Потому изменившие раз присяге солдаты будут вынуждены выступить в ее поддержку и сражаться за нее до окончательной победы.
Итак, осталось понять, как добиться от нижних чинов петроградского гарнизона того самого разового неповиновения своим командирам. Решить проблему помогла всеобщая усталость от мировой войны, поражения на фронтах, неразбериха в тылу. Людям надоело воевать «за Дарданеллы» или за Сербию. Особенно после полной оккупации православного королевства австрийцами в декабре 1915-го. Разочарование становилось массовым, почти поголовным. Солдатская вера в правоту отцов-командиров и их главнокомандующего таяла день ото дня и зимой 1917-го достигла критической отметки. Переполнить чашу терпения могла любая… случайность. Например, общение с близкими по духу товарищами – питерскими рабочими.
Агитационный нажим на рядовой состав столичного гарнизона! Вот что выведет из равновесия солдатский строй. Обе силы встретятся прямо в центре Петрограда. Рабочие двинутся с окраин на Невский проспект, на что власть отреагирует по шаблону: солдатскими заслонами. Пересечение одних с другими неминуемо, и диалог между ними непременно начнется. Если в итоге монархия рискнет разогнать народ расстрелами, тем лучше. Процесс обработки серых шинелей тогда ускорится. Так или иначе, армейцы не выдержат и обратят штыки против генералов и правительства, примкнув к митингующим рабочим. Сообща они потребуют республику, после чего падение династии окажется неизбежным…
Кому по плечу укротить восставших военных, превратив их в опору нового режима? Разумеется, военному, авторитетному военному, каковым и являлся А.А. Маниковский. А утвердит его в должности временного или постоянного главы государства представительный орган империи, Государственная Дума. Такую диспозицию рассчитал наш герой в преддверии кульминационных событий. Видел ли он в ней самое слабое звено – предубеждение коллег по парламенту против формального провозглашения республики? Скорее всего, видел. Однако из двух зол – делать что-либо или ничего не делать – приходилось выбирать наименьшее. Некрасов и выбрал… действие.
22 февраля 1917 года по распоряжению администрации закрылся Путиловский завод. На улицу выбросили сразу около тридцати тысяч человек. Локаут спровоцировали несколько дней споров между рабочими и дирекцией о размере зарплаты. Возмущенные мастеровые тут же учредили стачком и отправили делегатов к думским депутатам Керенскому и Чхеидзе. Судя по воспоминаниям В.М. Зензинова, путиловцам требовались указания. Недаром они настойчиво твердили «о серьезности создавшегося положения» и сложении с себя ответственности за будущие эксцессы. Несомненно, движение возникло стихийно. Рабочие, настроившись на длительную забастовку, желали получить поддержку от своих собратьев, а от политиков – надлежащие инструкции. На горизонте замаячила перспектива по-настоящему всеобщей стачки.
Общение рабочих с «депутатом Керенским» состоялось в семь часов вечера. Александр Федорович пообещал донести чаяния делегатов до всей Госдумы, и на другой день в шестом часу вечера обещание исполнил. Впрочем, страстные речи в Таврическом дворце забастовку на предприятиях за Нарвской заставой не отменили. Путиловцы, так и не обретя координирующее ядро, самостоятельно принялись «снимать» рабочие коллективы с близлежащих фабрик… Между тем в северной части столицы, на Выборгской стороне, наблюдалась иная картина. Женщины, главным образом ткачихи, покидали цеха и выходили на демонстрации под лозунгами: «Хлеба!», «Долой войну!» и… «На Невский!» По признанию А.Г. Шляпникова, работницы озвучивали идеи, внушенные местными активистами большевиков. Довольно быстро возникали смешанные толпы разного пола, которые устремлялись к мостам через Неву, чтобы проникнуть в центр. Кордоны полиции, как могли, пресекали попытки перейти реку. Но лед мешал им в этом, почему люди поодиночке и мелкими группами перебирались на левый берег, где до вечера митинговали, преодолевая сопротивление стражей порядка.
Пока Керенский выступал с думской трибуны, новость о прорывах выборгцев достигла Нарвской заставы, пролетариат которой тщетно ожидал от своих представителей ответа на вопрос, что же делать. И вот он услышал о достойном подражания примере и последовал ему. Теперь уже Невский атаковали и с севера, из-за Невы, и с юго-запада, из промышленных предместий, увлекая за собой собратьев по классу и сочувствующих из прочих сословий. Важная особенность первого дня протеста: защищала от народа сердце города пока лишь полиция и конные отряды, в основном, казачьи. Оттого быстрый численный рост демонстрантов имел огромное значение. Массовость движения вынуждала рано или поздно вывести на мороз и запасные батальоны полевых полков.
Власть явно не понимала смысл происходящего, ибо первые заградительные ряды из пехоты на улицах и у мостов Петрограда появились уже днем 24 февраля. К великой радости рабочих трибунов, безуспешно дежуривших у полковых казарм с утра того дня в надежде проникнуть внутрь для беседы с солдатами. 25 февраля вывод армии на Невский и прилегающие площади стал массированным, что в разы облегчало рабочим и партийным вожакам процесс агитации. Вечером собственную лепту в разложение войск внес и Николай II, предписав командующему петроградским округом «завтра же прекратить в столице беспорядки». 26 февраля во исполнение высочайшего повеления солдаты открыли огонь по людям. Утром 27 февраля волынцы, литовцы, преображенцы, а за ними и все полки гарнизона взбунтовались…
Примечательно, что хотя большевики и позвали рабочих с Выборгской стороны на Невский проспект, придумали исторический клич вовсе не они. Иначе бы не возник тот странный казус, который наблюдался поутру 23 февраля на Выборгской стороне. Местный райком большевиков во главе с рабочим И.Д. Чугуриным (представлявшим район в Петербургском комитете РСДРП(б) накануне постановил забастовку не начинать, а провести на фабриках митинги, посвященные Международному женскому дню. Однако она началась, о чем райкомовцы – те же обычные рабочие, делегированные в комитет родными коллективами – узнавали случайно от друзей и коллег на дому или по прибытии на предприятия. Второпях, в течение дня они связывались друг с другом и пытались как-то подстроиться под вроде бы стихийный народный подъем. Лишь поздним вечером на общем собрании членов райкома, горкома и Бюро ЦК партийцы сумели сформулировать новую повестку дня: всеобщая стачка, агитация среди солдат, демонстрации на Невском проспекте. От ЦК на заседание пришел П.А. Залуцкий. Можно не сомневаться, именно он и проинформировал младших товарищей о неожиданном отказе от прежнего курса на постепенную подготовку всеобщей забастовки 1 мая 1917 года.
Стоит обратить внимание на мемуары А.Г. Шляпникова, одного из трех членов русского Бюро ЦК в Петрограде (третий – В.М. Молотов). Для него, в отличие от лидеров выборгских рабочих, забастовка и лозунг «На Невский!» сюрпризом не являлись. Более того, автор подчеркивает, что и лозунг, и стачка – инициатива «наша», то есть большевиков. Но если большевики Выборгской стороны с коллегами из других районов о том понятия не имели, то выходит, идея о манифестациях и братании с солдатами принадлежала не низам, а верхам партии. Ее выдвинул триумвират Бюро ЦК. Причем внезапно, в ночь на 23-е, и в крайней спешке, еще до рассвета, принялся за реализацию. Создается впечатление, что трио дорожило каждым часом, раз предпочло пренебречь предварительным обсуждением замысла на уровне города и особенно района… Выборгского.