…
Тишина нарушилась после часа молчания. Ларинцев снова начал дремать, когда лязг засова на двери снаружи оповестил сокамерников, что к ним идут. В комнату вошли все те же четыре охранника в сопровождении разносчика-старика, только теперь последний был одет при халате, а на носу блестело дорогое пенсне.
– Ну, как вы тут? – с улыбкой спросил вошедший у незаконно запертых.
– Жрать хотим, – огрызнулся Коля, бросив красноречивый взгляд на запертую дверь, за которой должен был находиться его брат, пристегнутый к креслу.
– Вот и хорошо, – обрадовался старик, – повидаешься с братом, а там и покормим. Там же брат твой, я правильно понял?
Стриженный ежиком ничего не ответил, но и сопротивляться не стал, когда его повели по направлению к запертой комнате, его желание увидеться с братом для Николая Васильевича было очевидным, – «вот только что теперь с его братом?».
– Когда тяжелая дверь остановилась и в тесном пространстве вновь загорелась лампочка, профессор Ларинцев несколько удивился, увидев пустующее одинокое кресло.
– А где Андрюха? Куда его дели? Ах вы ж суки! – выдохнул Коля на одном дыхании, когда вместо ответа ему в шею вонзился шприц.
Обмяк Коля быстро, а уже через несколько минут толстая дверь начала закрываться, отгородив одинокого, пристегнутого к креслу человека на пребывание в темноте.
– Вот-вот, только во сне и ни в коем случае в бодрствовании! – весело произнес разносчик еды, обращаясь к себе, нежели к окружающим.
Впрочем, разносчиком еды он больше не был, вместо него утром еду принес один из охранников – все ту же похлёбку и черствый хлеб. Николай Васильевич отчетливо понял, что эту баланду он ест в последний раз, но, вопреки ожиданиям, его организм принялся за еду, – «даже если и так, какой смысл подыхать мне голодным?», – спросил себя профессор и снова подивился случившейся в нем перемене.
…
С обеда прошло три часа, прежде чем дверь снова открылась. Профессор боялся, ну просто до паники. Страх ледяной волной накатывал на него от ушей и до пяток, от волнения начала сильно кружиться голова, вероятней всего – поднялось и давление. Его уже не удивил тот факт, что пристегнутое кресло оказалось пустое.
«Что хуже?», – размышлял профессор, – «остаться последним в этой запертой комнате, понимая, что в следующий раз придут уже за тобой, или оказаться пристегнутым в той тесной комнате, видя, как массивная дверь закрывается, оставляя тебя наедине с темнотой?». По его размышлениям – ожидание неизбежности было хуже самой неизбежности, и все-таки, он был рад, когда к выходу потащили не его. Старик не сопротивлялся, он шептал какую-то ерунду, когда его волокли и пристегивали к креслу. Он даже не вскрикнул, когда в шею вонзился шприц. Дверь закрылась, но профессор успел встретиться взглядом, и настоящая паника захлестнула его с головой.
Николай Васильевич понял, что он не выдержит долгого плена в ожидании момента, когда охранники вернутся уже за ним. Уж лучше с бандитами, с теми гопниками, но только не одному, не так. Ему хотелось молотить в дверь, стучать, молить, звать охранников. Просить, чтобы кто-то из них остался с ним. И вот, когда моральные силы окончательно иссякли, в дверь вошел молчаливый старик.
– Бежать отсюда некуда и бессмысленно, единственный выход через ту дверь! – эти слова он произнес без эмоций, как будто просто констатировал факт.
Профессор не сомневался, что в этой фразе стопроцентная правда, навряд ли ему удастся бежать.
– Кто вы и что с нами делаете? – спросил он, понимая, что тянуть больше не к чему.
– Не могу вам ответить на этот вопрос, – старик почесал аккуратную бороду, после чего посмотрел Ларинцеву прямо в глаза.
– Охранников звать или сопротивляться не будете?
– Что там? – вместо ответа спросил профессор, кивком головы указывая на запертую дверь.
– Вы не поймете, но там новый мир! Все объясню, если пойдете со мной по-хорошему, – добавил старик и профессор пошел…
…
Дверь открылась, обнажая пустое кресло и тесные стены, и одинокую лампочку, висящую под потолком. Николай Васильевич не сопротивлялся, чувствуя, как тугие ремни фиксируют его к огромному креслу. Последнее, к слову, оказалось удобным, – «как в салоне первого класса», – пояснил старик, прочитав его мысли.
– Будет больно? – без эмоций поинтересовался профессор, наблюдая, как у его шеи замерло тонкое жало шприца.
– Не так, чтобы очень, – честно ответил старик.
Шею Николая Васильевича снова обожгло едкой волной боли, но нужно отметить, укол старик делал умело, боль быстро сменилось теплом, а тепло стало жаром. Но не мучительно-жгучим, а легким и приятным. Через пару минут профессор по психологии отошел ко сну.
…
– Николай Васильевич, вы меня слышите? – баритон слышался откуда-то сверху, но в кромешной темноте Ларинцев не мог разглядеть совершенно ничего.
– Николай Васильевич, ответьте мне, это важно! – снова повторил настойчивый баритон.
– Я слышу вас, но ни черта не вижу! – отозвался профессор, машинально нащупывая очки.
Очки оказались на месте, но толку от них не было никакого, – «темно, как у студента где?», – вспомнил Ларинцев давнишнюю шутку. Большинство студенток от этих слов краснели и закатывали глаза, но правильный ответ был – в голове!
Умственный юмор немного смягчил обстановку профессора, тот перевернулся на другой бок и понял, что тугие ремни, пристегивающие его намертво к поверхности кресла, более не удерживают его в одной позе – свободен!
– Николай Васильевич, вы еще с нами? – настырный голос не хотел отступать.
– С вами! – со злостью отозвался профессор, – если вы скажете где вы есть?
– Я далеко, – из динамика раздался смешок, теперь Николай Васильевич был уверен, что собеседник общается с ним при помощи рации, или громкоговорителя, – я далеко от вас, очень! – ответил довольный старческий голос и снова от души рассмеялся.
– Я чем-то рассмешил вас? – продолжал злиться профессор.
– Нет-нет, что вы?! – немедленно донеслось из динамика, – просто мы тут все рады, что вы там живы и здоровы, ведь вы здоровы, не так ли?
– Мы с вами виделись пол часа назад, – ответил Ларинцев, прикидывая время, – что со мной могло приключиться?
Трудно сказать, как долго после укола его организм прибывал в забытье, но навряд ли это продлилось более часа.
– Больше, Николай Васильевич, в несколько раз больше! У нас с вами время течет по-разному и приключиться могло с вами все, что угодно!
Как минимум две фразы из всего сказанного до крайности не понравились Ларинцеву.
– Что означает «у нас с вами время течет по-разному»? – переспросил удивленный профессор.
– Послушайте, мой дорогой коллега, – голос из динамика стал доверительней, – ведь вы позволите мне обращаться к вам без всяких фамильярностей?
– Да уж извольте-с, – съязвил психолог, – раз уж вы, с позволения сказать, меня похитили – так чего ж теперь фамильярничать?
– Ну что вы… – донеслось из динамика, – хотя, не буду скрывать, с вашей стороны все могло выглядеть именно таковым образом. Но для какой цели мы вас похитили!
– Не забивайте мне голову, – Николай Васильевич, понимая всю тщетность и пустоту своего гнева, перешел сразу к сути, – потрудитесь, пожалуйста, ответить на вопрос.
– Да-да, вы спросили про время… Что ж, думаю, что теперь я смогу вам все объяснить. Но для начала, поймите следующее – вы находитесь уже не на земле, а далеко за ее пределами.
После сказанного наступила тишина, его собеседник, – «коллега?» – давал Ларинцеву время понять услышанное.
– Как прикажете понимать? – спросил профессор с долей иронии.
– Натурально, коллега, прошу понимать именно так, как слышали. На самом деле мы не имеет точного представления о том месте, в котором вы теперь оказались, но со слов последних испытуемых, мы сделали вывод, что это не наша привычная планета Земля, в какой бы ни было временной рамке. Если верить хотя бы половине того, что рассказывали нам с того конца, – собеседник сделал паузу и принужденно рассмеялся, – так вот, если даже половина из всего правда, то судя по описанию местной флоры и фауны, это какое-то совершенно иное измерение. И, как вы, наверное, уже догадались, за той бронированной железной дверью находится жерло или портал, разделяющий две наши реальности.
– Вы хотите сказать, что построили портал и не представляете, куда он выводит? – с издевкой произнес профессор.
На «том конце» наступила тишина. Собеседник, или собеседники, а Ларинцев почему-то был уверен, что говоривший с ним находится не один, обдумывали свой ответ.
– Нет, коллега, совсем не мы его создали. Но, прошу более не задавать вопросы об этом – есть вещи, которые я вам не вправе рассказывать!
– И чего же вы от меня хотите? – устало и обреченно произнес Николай Васильевич. В словах собеседника сквозила небылица, но внутренний голос подсказывал Ларинцеву – все, что сказано – чистая правда.
– Информации! Информации, – повторил собеседник, – попробуйте осторожно встать и прощупать правую стену. Только прошу вас, действуйте осторожно. Понятия не имею о том, что сейчас у вас под ногами. Само здание, в котором вы сейчас оказались, по своим размерам всегда одинаково, но предметы на полу могут отличаться от тех, что видели до вас.
Николай Васильевич осторожно спустился на пол, ощутив легкость в своем теле, – видимо последствия укола не прошли даром. Он помнил, что кресло стояло в тесной комнате два на два метра, ну может быть два с половиной. Но, когда он в полной темноте, осторожно меряя шагами пространство, пробирался к боковой правой стене, даже и через десять шагов его выставленные перед собой ладони натыкались лишь в пустое пространство, – «куда делись стены?» – с изумлением подумал профессор.
И только насчитав сорок семь шагов его левая ладонь ощутил прикосновение к твердому и сухому предмету, – «деревяшка», – немедленно определил мозг.
– Вы уже нащупали стену? – послышался снова голос из динамика.