Если что и заставляет меня возвращаться в памяти к дням моей молодости, то это одно событие, которое круто переменило мою жизнь. Не будучи моралистом, искренне полагая, что человеку позволено ровно столько, сколько он сам может себе позволить, я все же не могу отделаться от посещающих меня ночами смутных и тревожных видений и просыпаюсь иногда в тисках темного ужаса. Я не пытался забыть об этом, вычеркнуть из памяти, ведь любое впечатление, каким бы сильным и отталкивающим оно ни было, бесценный дар для нашей души. Может быть, именно поэтому я и решился вновь вернуться в город моей юности, встретиться с людьми, окружавшими меня в то время. Я большой любитель ставить эксперименты, прежде всего надо самим собой.
Телефон снова зазвонил. Гарри с заискивающей улыбкой залез под кровать и подал его мне. На этот раз я снял трубку.
– Мистер Грин, – зачастил Джон, – все в порядке. Билеты заказаны на завтра, номер в гостинице «Националь». Я заеду за вами утром в девять часов.
Итак, Рубикон перейден.
Выдворив Гарри и его подручного из комнаты, я достал старинный серебряный портсигар, затем, открыв ящик стола, вытащил оттуда коричневый, пахнущий дурманом и сандаловым деревом предмет. Поставил длинную трубку на тумбочку, вынул из портсигара несколько шариков. Это был самый лучший опий, который только можно было достать: один китайский делец довольно-таки часто привозил мне его. Я раскурил трубку и не спеша прилег на кровать. Внутри разлилось тепло, стало спокойно и светло. Оставалось только одно – ждать. Я знал, что Он скоро появится.
Мерцающий сумрак клубился в углах кабинета. Темные, отделанные деревом стены мерно покачивались, расплывались в стороны, раздвигая пространство. Я видел искры, и звезды, и уходящий во тьму зеркальный коридор. Я знал, что еще секунда и Он придет ко мне – вечно юный, стройный, прекрасный, с застрявшими в золотых волосах прозрачными брызгами.
Стас вышел ко мне, спустился по уходящим в никуда ступеням. И я улыбнулся ему.
– Зачем ты едешь туда? – спросил он безо всякого энтузиазма в голосе.
– Из любопытства, – ответил я. – Разве это не единственная достойная причина для любого поступка?
– Тебе в самом деле интересны эти люди? – с сомнением покачал головой он. – Они давно чужие тебе. Они так же изменились, как и ты сам. И скорее всего, не в лучшую сторону.
– Мне все люди чужие, – возразил я. – И все одинаково любопытны. Мне хочется посмотреть, что сотворило с ними время. Ты знаешь, время – единственный бог, которого я боюсь.
– Ты боишься времени… впрочем, пока оно над тобой не властно, мой вечно юный брат, – усмехнулся Станислав. – Но ты не боишься того, что они узнают… Ты мастер фантасмагорий, и с годами этот твой талант приобрел невиданный размах. Но неужели он научил тебя, как избавиться от страха?
– Ты ошибаешься, я боюсь, очень боюсь, – сказал ему я. – Боюсь и страстно желаю. Говорят, человека всегда тянет на место преступления. Как думаешь, почему? Может быть, мы оставляем там частичку своей души? Смутное отражение, запечатлевшееся на оболочке глаз мертвеца?
– Парадоксы, – вздохнул он, – в этом ты мастер. С другой стороны, мой дорогой Вацлав, последнее мое воспоминание из жизни – это ты, красивый, как юный греческий бог. Я помню, как тучи сгустились над озером, помню, как ощутил последний порыв ветра… вот и все… Так что доля истины в твоих словах есть. Я запомнил тебя, и вот вынужден годами захаживать к тебе и выслушивать этот горячечный бред, мой дорогой, никогда не стареющий и не унывающий любитель первоклассного опия. Так, значит, ты боишься разоблачения и все равно едешь туда? Но зачем?
– Страх – всего лишь эмоция, – улыбнулся я. – Одна из самых сильных. А сильные переживания всегда меня привлекали. Их слишком мало в нашей обыденной жизни. Разоблачение, возмездие… Только ничего этого не будет. Никто ничего не узнает, раз до сих пор – за восемнадцать лет – правда не выплыла на поверхность.
Веки мои отяжелели. Я чувствовал, что скоро тяжелый, черный сон одолеет меня. И старался оттянуть это мгновение, еще немного побыть с братом, услышать его слова. Я уже не видел лица, лишь ощущал кожей его легкое дыхание.
– Они узнают, – покачал головой Станислав. – Кто-нибудь обязательно догадается, раскопает все это. Они узнают, кого ты убил…
2. Георгий
Я сразу усек, что на этом деле можно будет срубить бабла. Как только узнал его на сцене. Прямо счетчик в голове заработал. Актер я, может, и не очень, но в том, что касается прибыли, котелок у меня варит.
Да и какая теперь разница, кто из нас, из нашего багринцевского курса, стал очень, а кто не очень. Ведь восемнадцать лет прошло. А за такие годы всего себя наизнанку вывернуть можно, не то что какие-то дурацкие там приоритеты сменить. Жив, здоров, и ладно, как говорится.
Когда Ксения, вдова Багринцева, задумала всю эту сентиментальную лабудень – спектакль в память о покойном мастере и учителе, – я сразу так ей и врезал:
– Ксения Эдуардовна, дорогая вы моя, а башлять кто за все это удовольствие будет?
Она заколыхалась:
– Как ты можешь, Жорик! Есть еще люди, для которых память о Евгении Васильевиче не пустой звук! Я обращусь в Министерство культуры…
Ну ясно, бла-бла-бла на пустом месте. На спектакль придут три с половиной старухи, которых Багринцев тер по молодому делу, ну, может, еще парочка маразматиков – друзей юности. И все, на этом вливания в кассу закончатся.
Хотел, в общем, сразу ей заявить, что я благотворительностью не занимаюсь. У меня самого дела идут хреново, мечусь как белка в колесе, чтоб концы с концами сводить: все копеечные сериалы – мои, ситкомы, дрянные эпизодишки. Бывает, что и в рекламу приглашают. Но там хотя бы платят порядочно, хотя случается это, увы, нечасто.
На все приходится соглашаться, как ни крути, деньги. Можно позволить себе перебирать предложения, когда ты молодой и свободный. А когда тебе сорок два, дома трое детей, жена и теща и все жрать хотят, приходится потреблять что дают.
А тут – давай, репетируй, трать свое время из ностальгических соображений. Светлая память о Евгении Васильевиче дело, конечно, хорошее, только на хлеб ее не намажешь.
Но Ксения идеей своей загорелась всерьез. Улестила кого-то там в Министерстве культуры, подняла старые видеокассеты, где Багринцев с нами, еще студентами, «Дориана Грея» репетировал. В общем, конкретно вознамерилась на памяти о покойном муже выехать из полнейшего дерьма, в котором и пребывала последние хрен с гаком лет, служа штатным режиссером театра в Мытищах.
После смерти знаменитого супруга Ксения окончила режиссерский факультет кулька, ставила потом спектакли по провинциальным театрам. А теперь, под полтос, амбиции взыграли. Короче, как ни странно, удалось ей выбить малую сцену при Моссовете. А потом она еще и Аду Арефьеву ухитрилась в свой проект затащить. Адка из всех моих однокурсников самая успешная оказалась: в театре на первых ролях, в кино мелькает нечасто, но роли все большие, заметные. Кто бы мог подумать, на курс ее когда-то богатый папик пропихнул, все так говорили, никто ее всерьез не воспринимал, думали – очередная ловкая шлюха с ногами от ушей. Но она молодец, всем фигу показала в итоге. А может, это она сама поступила, а про папика врут все. Просто был у нее бабластый муж, вот и сочинили. Что и говорить, красотка она тогда была – все мужики шеи сворачивали: блондинка такая, глаза синие, фигура стройная. Даже когда на втором курсе беременная ходила, это ее не портило. Родила потом своему олигарху дочку, сдала ее нянькам и сразу обратно в институт. Ну а че красивой бабе дома тухнуть, когда зелени на прислугу хватает?
В общем, все думали, что учиться Адка от не фиг делать пошла, чтоб между салоном красоты и шопингом время скоротать. А она – вона че, зацепилась, даже когда папик ее выпер без денег, учебу не бросила и вот теперь пробилась в селебрити. На нас всех, бывших однокашников, может свысока смотреть.
Ксения ей, конечно, наобещала главную роль в проекте, высшую ставку и прочие плюшки. А Адка все-таки не звезда мировой величины, согласилась. Ну, раз такие дела пошли, и я Ксении отзвонил и сказал, что согласен. Тогда она и за других наших однокурсников взялась. Влада Захмылова пригласила – он, хоть и наркот бывший и дурень тот еще, все-таки серьезные роли в театре играет, ведет свой репертуар, и поклонницы на него ходят, впрочем, чего и следовало ожидать. Сам Багринцев говорил, что Влад талантливый, только силы воли в нем нет и жизненной хватки. Потому и болтался по юности как дерьмо в проруби между сценой и наркотой, пока Катька его к рукам не прибрала.
Ну, про Катерину, жену его благоверную, отдельный разговор. Она тоже из наших бывших однокурсниц, из профессии давно ушла, дома сидит, кропает сценарии ситкомов с соавтором на пару, три копейки серия. Эта, конечно, ухватилась за Ксенино предложение зубами: после стольких лет снова на сцену выйти – не хрен собачий. Одним словом, подобралась та еще компания. Сборище неудачников да мнящая себя звездой первой величины мадам Арефьева.
Ксения, собрав нас вместе, без умолку тараторила и суетилась, пытаясь слепить будущий спектакль. Конечно, железной рукой Багринцева она не обладала. Тот, при всей своей богемности, был настоящий команданте, учеников строил только так, мы ему слово поперек сказать боялись. Но, правда, и мастер был классный – все в его постановках работало как часы, все актеры являлись частями хорошо отлаженного механизма – и результат всегда впечатлял.
Ну да хрен с ним, с Багринцевым, светлая память, как говорится. Не о том щас.
Пару недель назад я впервые в жизни попал в Лондон. Да и вообще впервые оказался в приличной богатой стране, не то что там разные Болгарии-Турции.
В Лондон меня занесло совершенно случайно. Одна старая ведьма, наша бывшая речевичка, уже давно обитала в стране туманного Альбиона и была единственной из всего института, кто не отвернулся от меня в один злосчастный момент. Нынче же старуха обреталась у своих детей в самом центре Лондона, рядом с Бонд-стрит, и, по всей видимости, мучаясь от скуки и меланхолии, решила пригласить меня, своего бывшего студента, так сказать, на уик-энд. И даже выслала билет. Грех было не воспользоваться добротой старой перечницы и хотя бы немного не отдохнуть от семьи. Я, конечно, полетел.