Мерритт пристальным взглядом оглядела каждого из присутствующих мужчин.
— Ну что ж. Надо звонить. Ну а что, собственно, надо этой женщине?
— Есть люди, которые не могут удержаться, — сказал Жиётт.
— От чего? — спросил Блейн.
— От дел праведных, — скривился Жиётт.
— Позвоню сегодня поздно вечером, — сказала Мерритт и, повернувшись к Жиётту, добавила: — Сколько времени ты сможешь глушить связь?
— Четыре часа. Самое большее — восемь. Даже здешние инженеры в конце концов найдут способ обойти мои помехи.
— О том, чтобы убивать женщин, и речи не было, — вдруг, словно очнувшись, произнес врач, безмолвно сидевший все это время, обхватив себя руками.
— Нам надо ее убить, — объявил Жиётт, вынимая изо рта большой палец и заканчивая возню с ногтем; из-под ногтя сочилась кровь, но он не обращал на это внимания.
— Это пусть решает Геррин, — сказала Мерритт.
После этой ее реплики никто больше не сказал ни слова.
Жиётт ушел первым. Следом за ним ушел врач. Прежде чем Блейн взялся за ручку двери, Мерритт проговорила:
— Мейнард, задержись на минутку. Я хочу попросить тебя кое о чем.
43
После очередной продолжительной медитации в женском туалете Халли поспешила назад в свою комнату. У нее было несколько неотложных дел: надо было поговорить с Грейтером, проверить культуры, посмотреть «Вишну» и попытаться отправить пару электронных писем. Она начала с писем, но на середине первого письма заснула. Сидя на стуле перед монитором, положила голову на руки, лежавшие на клавиатуре, но скоро почувствовала, как кто-то стучит ее по голове. Проснувшись и придя в себя, она поняла, что барабанят не по ее голове, а в дверь ее комнаты. Стук прекратился, и сразу раздался крик, который был громче стука.
— Это Грейтер. Можно войти?
— Входите.
— Погода смягчилась, — сказал он, когда она открыла дверь. — Мы собираемся ехать на поиски Фиды. Я подумал, что, может быть, вы захотите поехать с нами. — Собираясь уйти, Грейтер повернулся и бросил из-за плеча: — Встречаемся через двадцать минут перед главным входом в станцию.
— А какой сегодня день?
Халли ожидала, что Зак, сделав удивленное лицо, посмотрит на нее странным взглядом, однако ни того, ни другого не произошло: должно быть, он привык к такому вопросу на полюсе.
— Среда. Время — начало одиннадцатого.
Он снова повернулся, чтобы идти.
— Мистер Грейтер, постойте.
Перед тем как заснуть, Халли хотела кое-что сказать Грейтеру. Даже много кое-чего. Сейчас она с трудом вспоминала, о чем именно. Наконец вспомнила. Итак…
— Я хочу кое-что показать вам в…
— Не сейчас. Даже если вдруг сюда заявится сам чертов папа римский, ему придется ждать. Операции по поиску и спасению являются приоритетными по отношению к любым другим.
Спустя тридцать минут Халли стояла перед желтым снегоходом Грейтера. Она прихватила свой лэзермановский универсальный набор инструментов. Дайверский нож она на этот раз не взяла. Вокруг них стояло шесть рычащих снегоходов, на каждом из которых восседал водитель; их налобные фонари прорезали яркими лучами плотную темень, окутавшую все вокруг. Мерцающие зеленые и пурпурные огни разрисовали небо.
— Я могу водить снегоход. Еще одна машина, участвующая в поисках, повысит вероятность того, что мы его найдем.
Грейтер обдумал высказанное Халли предложение и ответил:
— Дельная мысль, но «Правила внутреннего распорядка» говорят «нет». Садитесь.
Он проверил содержимое своего ящика аварийных принадлежностей, после чего сел впереди нее. Дважды поднял сжатую в кулак руку, и двигатели снегоходов взревели, когда поисковые партии разошлись в разных направлениях. Перед тем как выйти из станции, Грейтер объяснил порядок поисков.
— Для проведения такой, как эта, поисково-спасательной операции станция разделена на сектора, закрепленные за отдельными членами спасательно-поисковой команды. Мы проводим регулярные поисково-спасательные тренировки, поэтому любой участник этой операции уже знает свой сектор вдоль и поперек, как хороший патрульный коп. По крайней мере, в теории.
Халли была во всей антарктической амуниции, включая лицевую маску. Хотя тело Грейтера, сидящего на снегоходе спереди, защищало ее от встречного ветра, к тому же термометр показывал «всего» семьдесят два градуса ниже нуля, холод все-таки донимал. Она страшилась мысли о том, какова может быть величина холодоветрового коэффициента на снегоходе, идущем со скоростью тридцать миль в час.
Как руководитель спасательно-разыскной операции, Грейтер не имел конкретного сектора поиска. Он остановился в конце ледовой дороги, откуда они могли видеть большую часть станции и прилегающей к ней зоны. В течение часа они наблюдали, как световые лучи налобных фонарей водителей снегоходов прорезают тьму, останавливаются или гаснут в те минуты, когда водители осматривают сооружения или открытые пространства. Один за другим операторы начали посылать радиосообщения: «Блок два осмотрен. Ничего не обнаружено». Когда закончилась передача последнего сообщения, Грейтер был вне себя.
— Черт побери, — в сердцах произнес он и пошел прочь, повернувшись спиной к Халли и к станции.
— Мистер Грейтер! — Она поспешила за ним, догнала его, схватила за плечо.
Он обернулся. Халли могла видеть только его глаза. Приобретенный опыт работы под водой укрепил ее во мнении, что глаза являются не только окнами души. Кроме этого, они могут считаться абсолютно надежными индикаторами умственного настроя человека. Глаза свидетельствуют о паническом состоянии еще до того, как сама жертва чувствует его наступление, а после того, как оно наступило, они напоминают тонкое стекло, форма которого изменилась под воздействием сильного ветра. Глаза Грейтера выглядели не так. Они выглядели безмерно печальными.
— Отгони эту машину назад. Мне нужно немного времени, — попросил он.
— Конечно.
Но сразу Халли не поехала, а, сев на снегоход, наблюдала за Грейтером; фраза «поймал пингвина» стучала у нее в голове. Грейтер стоял неподалеку, пристально вглядываясь в заснеженную равнину. Так он простоял довольно долго, а потом направился к спутнице. А она пыталась решить, о чем рассказать ему в первую очередь: об убийстве Эмили, о бактериальных культурах или об откровениях Мейнарда. На полпути обратно, Зак споткнулся о гребень заструги и чуть не упал, чем немало удивил Халли, поскольку до этого всегда был довольно ловким. Видя это, она решила, что ее дела могут и подождать. У Грейтера и здесь дел по горло. В конце концов ни Мейнард, ни бактерии никуда не денутся.
Он стоял рядом со снегоходом, глядя то в сторону, то вдаль.
— Поезжайте, отгоните его на место, — снова попросил он. — Я пройдусь до станции.
Халли стояла рядом с Грейтером, такая же высокая, как и он, и смотрела ему прямо в глаза.
— Ведь вы же не несете ответственности за смерть Фиды, если он умер. Ни за смерть Эмили, ни за смерти остальных трех женщин. Ведь если бы не вы и ваши «Правила внутреннего распорядка», здесь все могло бы быть намного хуже.
Когда он заговорил, в его голосе было меньше хрипоты и скрежета, чем раньше.
— Я несу ответственность за все, Лиленд. За каждую протечку в трубе, за проржавевшую балку, нехватку топлива, боль в горле, засорившийся туалет, перегоревший свет, лопнувшие покрышки, скачки напряжения. Когда я ложусь ночью спать, у меня в ушах звучат капель из старых смесителей и плач печальных людей.
Его речь звучала все быстрее, пока слова не иссякли, и Халли поняла, что такие дела и сотни им подобных дел, должно быть, грызут мозг Грейтера каждую минуту, когда он бодрствует, и бесцеремонно вторгаются в сознание, когда он спит. Сейчас она впервые видела, как они навалились на него и почти погребли под собой. Он едва не сорвался, но сумел восстановить контроль над собой.
Начальник станции поднял руку, возможно, намереваясь дотронуться до ее плеча. Девушка вздрогнула, а может, Зак получше обдумал свои намерения, но рука его опустилась.
— Поезжайте и оставьте снегоход на стоянке, — сказал он. — Со мной все будет в порядке.
44
— Дэвид, сейчас ведь в Вашингтоне, должно быть, рань несусветная, — сказал Йэн Кендалл.
— Немного за полночь, — ответил Геррин, сидевший за письменным столом в своем скромном доме, расположенном в Вене, одном из пригородов Вирджинии.
Он никогда не был женат и жил один — не потому, что избегал женщин, просто не хотел усложнять свою жизнь супружескими отношениями.
— Чуть больше половины десятого в Нью-Дели, — заметил Жан-Клод Бельво. — Значит, что-то важное.
— Есть кое-какие осложнения, — подтвердил Геррин.
Он рассказал о смерти Ланеэн, Монталбан и Бейкон. Мерритт сообщила ему и о сложностях, возникших в связи с прибытием Лиленд, но о них сейчас он предпочел не упоминать.
— Есть какая-либо причина предположить, что они были как-то связаны с «Триажем»? — спросил Кендалл.
— Исключить эту вероятность нельзя, — ответил Геррин.
— Это уже хуже, — мрачным голосом произнес Кендалл. — Когда последний полет перед перерывом на зимний период?
— Завтра, — сказал Геррин. — Если позволит температура.
— Безобразие, — покачал головой Бельво. — А что об этих смертях думает Орсон?
Геррин вздохнул и после недолгой паузы ответил:
— Он боится. А это заставляет и меня бояться. Морбелл с самого начала внушал мне беспокойство.
— Это было нелегко — найти врача, симпатизирующего нашему делу и готового провести год на Южном полюсе, — напомнил Бельво.
— У него есть веские причины, чтобы бояться, — сказал Кендалл. — Вся работа сделана его тампонами и иглами, не так ли?
Бельво что-то невнятно произнес по-французски. Потом снова перешел на английский.
— Как это все могло случиться?
— Скрещивать пикорнавирус и стрептококк — не детская игра, Жан-Клод, — назидательно заметил Геррин.
Кендалл пренебрежительно махнул рукой. Как и большинство англичан, его трудно было разозлить, но если это все-таки удавалось, то он просто свирепел от злости. Похоже, это начиналось.