— Ты не рада видеть меня?
Лиля положила нож, посмотрела на него и тихо сказала:
— Рада, конечно, но ведь столько лет прошло…
Голос ее дрогнул, и он поспешил перевести разговор:
— Как там наши поживают?
— Наши? Да ведь только и слово осталось, что «наши». Люся Белякова в Ленинграде, Слава Костырев где-то на Севере, летает, Валера, как сам знаешь, в Москве, остальные почти все здесь. Но видимся редко, а если и встретимся — перекинемся на бегу несколькими словами, поговорим о том, что надо бы собраться всем, но дальше разговоров дело не идет. У всех свои заботы. Большинство так и остались на заводах, нарожали детей, — в общем, все очень обыкновенно, буднично. Один ты у нас… далеко пошел.
— Как странно ты говоришь…
— Почему странно? Так оно и есть. Согласись, дистанция от слесаря до кандидата наук немалая. И знаешь, тобой гордятся. Зайди в школу — увидишь, твой портрет висит на самом почетном месте. А в библиотеке есть почти все номера журналов с твоими статьями — уж и не знаю, где Клавдия Андреевна достает их.
— Даже так? — удивился Александр.
— Да. И ты неплохо сделаешь, если пришлешь ей несколько работ со своими автографами.
— Хорошо, пришлю… А как твоя работа?
— Ну, что моя работа? — Лиля равнодушно пожала плечами. — Самый что ни на есть обыкновенный врач.
— А тебе это не нравится?
Лиля как-то странно посмотрела на него и с незнакомой ему решительностью сказала:
— Вопрос не из той категории, Саша. Нравится или не нравится — значения почти не имеет, потому что ничего другого у меня нет и, разумеется, не будет…
Она особенно энергично подчеркнула слово «разумеется», словно заранее не принимая его возражений на этот счет, и продолжала:
— А раз так — нетрудно убедить себя в чем угодно. Можно как дважды два доказать себе, что все это стандарт, рутина, текучка, — и на многие годы испортить себе жизнь. Можно и по-другому — решить, что ты делаешь что-то полезное, необходимое, — и на этом более или менее успокоиться. Я предпочитаю второй вариант.
Заметив на его лице удивление, которое он не сумел скрыть, Лиля усмехнулась:
— Что, удивлен такой приземленной философией? Но ведь такую проблему рано или поздно приходится решать едва ли не каждому. Творчество — удел немногих, и ты просто счастливец, что принадлежишь к этим немногим.
Она сказала это с такой убежденностью, что он не решился возразить ей, — да и что он мог бы сказать? Что его «творчество» тоже кажется ему в какой-то мере стандартным? Но Александр и сам знал, что эта стандартность — нечто совсем иное, чем то, что она подразумевает под этим словом, а значит, уже не является стандартным. А Лиля спокойно продолжала:
— Видишь ли, уже одно то, что ты можешь в любое время уйти с работы или вовсе не приезжать в институт, в любой день поехать в Москву или куда тебе угодно, — вообще, твоя личная свобода, которая просто несовместима с жесткой производственной дисциплиной, с необходимостью работать от звонка до звонка, — уже одно это делает твою жизнь совершенно иной.
Он озадаченно посмотрел на нее.
— В общем-то верно… Но откуда ты все это знаешь?
Лиля улыбнулась.
— Земля слухом полнится…
— И какие же еще слухи ходят?
— Что у тебя великолепная квартира рядом с лесом, очень милая жена и очаровательный сын… И что ты счастлив, — добавила она невнятно, отворачиваясь к плите.
— А-а, — протянул Александр. — Это все россказни Валерки…
— Конечно, — спокойно сказала Лиля, поворачиваясь к нему. — Только почему же «россказни»? Просто он по-хорошему завидует тебе.
— Часто он здесь бывает?
— Почти каждый год. Говорит, что очень тянет сюда. Часто заходит ко мне, и тогда почти все разговоры ведутся о тебе.
— Странно… Мне он почему-то ничего не говорил об этом.
— Наверно, видит, что тебя-то сюда не тянет. Да и ты, как я поняла из его слов, не очень-то внимателен к нему.
— Это правда, — признался Александр. — Видимся мы не очень часто. Он несколько раз приезжал ко мне в Долинск, но все как-то получалось, что я был занят.
— Да, он говорил, что ты очень много работаешь. Зато от твоей жены он просто в восторге.
— Может быть, потому, что самому не повезло с женитьбой?
— Может быть, — спокойно согласилась Лиля. А он закурил и с насмешливой улыбкой сказал:
— Как, оказывается, все ясно и просто выглядит со стороны…
Лиля промолчала, и это заставило его спросить:
— И ты веришь ему?
— Почему же нет? Разве это так невероятно — счастливая семья, любимая работа?
И теперь уже ему пришлось промолчать. В поезде он готовился к долгому разговору, но казалось просто невозможным начинать этот разговор сейчас, надо было сначала пробить броню ее спокойствия, — а он уже сомневался, что ему удастся сделать это, — и он ничего не сказал. А ее, казалось, ничуть не интересовало, что он ответит на ее вопрос, и не удивляло его молчание. Она продолжала спокойно возиться у плиты и непостижимо будничным тоном сказала:
— Если ты очень голоден — могу накормить сейчас. Но лучше подожди полчаса.
Александр подавленно сказал:
— Я не хочу есть.
Лиля внимательно посмотрела на него — и спросила с невеселой усмешкой:
— Что, немного осталось от той Лильки, которую ты знал?
— Почему? — растерянно сказал Александр, а она, не обращая внимания на его вопрос, продолжала:
— Что делать, Саша, мне и самой не нравится мое настроение. Да ведь десять этих лет были для меня не очень-то легкими. Долго и тяжело расходилась с Володей, да и потом не слишком-то весело было. Приходилось ко многому привыкать, со многим мириться. Сейчас как-то надежнее, спокойнее стало, — даже к своему одиночеству привыкла…
Она сделала небольшую паузу и посмотрела на него, и он поразился: неужели она так хорошо понимает его? У него уже мелькнула мысль, — даже только подобие мысли, — что ее скованность, сдержанный тон объясняются самыми элементарными причинами: у нее есть кто-то, — да и почему бы не быть? И вот она прямо заявила о своем одиночестве и продолжала прежним спокойным тоном:
— Да и дел много. Пока мама была жива, работала на полторы ставки, все хотелось покрепче устроиться, не зависеть ни от кого. А сейчас много с Надей вожусь, наверстываю упущенное.
— Хорошая она у тебя.
— Да, я довольна ею, — просто сказала Лиля.
— А что же… Владимир? — Александр невольно запнулся об это имя, не зная, как называть ее бывшего мужа.
— Да ничего, — пожала она плечами, пробуя суп. — Бывает, но довольно редко, живет далеко отсюда. Три года назад защитился, теперь заведует отделением. Он отличный хирург и чем-то напоминает тебя, — наверно, такой же жаждой к работе. Надя стала уже совсем равнодушна к нему, он, разумеется, упрекает меня в том, что я настраиваю ее против него, — но я тут ни при чем. Наоборот, мне иногда приходится уговаривать ее, чтобы она побыла с ним. Умные люди часто не понимают самых элементарных вещей. Володя, например, никак не может поверить тому, что Надя легко мирится с его отсутствием, и считает это чем-то неестественным…
— А разве это в самом деле естественно? — необдуманно спросил Александр. Лиля помолчала и сдержанно сказала:
— Но ведь она же ребенок… Ей было всего два года, когда мы разошлись.
— Он очень любит ее?
— Да… Ну, сейчас покормлю Надю, а потом уж и сами основательно сядем.
Надя на зов Лили отозвалась тут же, и через минуту веселый топот ее ног уже слышался на лестнице.
— Послушная она у тебя, — сказал Александр.
— Ну, не всегда, — возразила Лиля и пошла открывать дверь.
— Мамочка, — сразу заговорила Наденька, — я только поем и снова пойду играть, ага?
— Надо говорить не «ага», а «хорошо», сколько раз тебе нужно напоминать об этом?
— Ага, — охотно согласилась Наденька.
— Опять «ага»?
— Я в следующий раз скажу «хорошо», — пообещала Наденька.
— А ты опять ходила по лужам. И пальто забрызгала.
— Это я нечаянно, — беспечно сообщила Наденька. — Мы играли в пятнашки, а Витька нечаянно побежал по луже, а я нечаянно за ним.
— Все у тебя нечаянно, — ласково проворчала Лиля. — Иди мой руки и садись за стол.
Наденька вымыла руки и чинно уселась рядом с Александром, стрельнув в него любопытными глазами.
— Дядь Саш, а вы откуда?
— Из Москвы.
— Откуда дядя Валера, да?
— Примерно.
— А я вспомнила вас, — вдруг заявила Наденька. — У мамы есть фотографии, где вы сняты вдвоем, только вы тогда совсем молодой были.
Лиля слегка покраснела и строго сказала:
— Ешь и не разговаривай.
Наденька принялась есть, Александр не удержался и спросил, улыбаясь:
— А разве сейчас я старый?
Наденька критически оглядела его и объявила:
— Нет, вы еще не очень старый. Но и не совсем молодой. Вы как моя мама. Вы вместе в школе учились, да?
— Да, — сказал Александр. — Но ты ешь, а то мама опять рассердится. Мы потом поговорим.
— Ага, — сказала Наденька.
— Опять «ага»?
Наденька ойкнула и пожаловалась:
— Я все время помню, что надо говорить «хорошо», а когда начинаю говорить, почему-то получается «ага». Ну ладно, я больше не буду.
Лиля не выдержала и засмеялась, Надя от восторга заболтала ногами, но тут кто-то позвал ее с улицы, и она, вспомнив о своих ребячьих обязанностях, усиленно заработала ложкой.
— А уроки ты все сделала? — спросила Лиля.
— Да, мама.
И, доев суп, Наденька вскочила из-за стола и побежала одеваться, крикнув уже с порога:
— Спасибо, мама!
Лиля проводила ее и сказала:
— Теперь наша очередь.
— Тебе помочь?
— Да, сейчас будешь носить тарелки.
И вдруг она села, сложив руки на коленях, и сказала:
— Сашенька, а я ведь и впрямь рада, что ты приехал. Очень рада.
От неожиданных ее слов Александр заволновался и почувствовал, что бледнеет, — а Лиля отвела глаза, полезла зачем-то в шкаф. Оказалось, что за рюмками, и одну уронила — рюмка разбилась с протяжным тонким звоном, и Лиля весело сказала: