— Что ты любишь не меня, а наше прошлое, нашу любовь…
— Нет!
— А какая я нынешняя — знаешь ты это? Разве то, что я рассказывала о себе — это я? Это же слова, оболочка. А какой ты — разве я знаю? Разве можно сбрасывать со счета годы нашей разлуки? Ты говоришь — надо попытаться вернуть хоть часть того, что было у нас… Да разве это возможно, Саша? И какая была бы эта часть? Разве мы примирились бы с этой частью?
— Но почему же все-таки не попытаться?
— Попытаться? А тебе не кажется, что это был бы слишком жестокий эксперимент? И не только по отношению к твоей жене и твоему сыну — но и по отношению к нам, к нашему прошлому? Если мы сами… изгадим то, что было у нас, — что же еще останется нам? Чем мы жить-то будем? Сашенька, родной мой, подумай ты об этом как следует. Я понимаю, что сейчас тебе это действительно кажется единственным выходом из положения, но только кажется, пройдет немного времени, и ты сам поймешь, что я права…
— А зачем же ты тогда ждала меня? — с горечью спросил Александр. — Зачем сама хотела ехать ко мне?
Он увидел, как задрожали ее губы и на глаза навернулись слезы.
— Да как же мне было не ждать тебя, не хотеть видеть. Разве в тебе не осталось хоть частички моей души, хоть немного из того, что я отдала тогда тебе? Разве не это заставило тебя сейчас приехать ко мне?
Он опустил голову, помолчал.
— Хорошо, — наконец сказал он. — Я перееду в гостиницу.
Лиля покачала головой.
— Нет. Поезжай домой.
— Не бойся, — угрюмо сказал Александр. — Я не буду больше ни на чем настаивать. Но видеть тебя я должен — хоть полчаса в день, хоть несколько минут.
Он и сам не верил в эти «несколько минут» — но продолжал говорить с прежней угрюмой покорностью:
— Уж это-то ты мне можешь позволить. Даю тебе слово — как только ты захочешь, я тут же уйду.
Она с нежностью провела ладонями по его щекам.
— Сашенька, глупыш ты мой… Да разве я захочу, чтобы ты уходил? Неужели ты не видишь, как мне хочется быть с тобой? Но я уже измучилась. Я устала повторять себе, что так больше нельзя и тебе надо уезжать. Я уже не могу притворяться спящей и знать, что ты часами простаиваешь на кухне и смотришь в окно. Я не могу больше сдерживать себя, притворяться спокойной и следить за каждым своим словом, каждым движением… Тебя все время удивляет мое спокойствие, но если бы ты знал, как часто мне хочется подойти к тебе, обнять, поцеловать, просто дотронуться до тебя, увидеть твою улыбку… Ведь я женщина, самая обыкновенная, и мне так же, как и всем, хочется счастья, хочется любви… Ты думаешь, мне нравится мое одиночество или я не думаю о том, что мои годы уходят, что я старею? И ничего другого я не хотела бы, как быть с тобой… Но что же делать, если это невозможно? Прошу тебя — уезжай сегодня же, сейчас же…
Лиля заплакала, и Александр тронул ее за плечо, хотел привлечь к себе, но она отшатнулась и умоляющим тоном сказала:
— Пожалуйста, не трогай меня… И еще раз прошу тебя — уезжай.
Александра больно поразили и этот жалобный тон, и ее беспомощность, некрасивое заплаканное лицо, и он растерянно пробормотал:
— Прости меня… Я сейчас уйду.
И пошел собирать свой чемодан, и все ждал — может быть, Лиля позовет его, что-то скажет, — но она молчала, стояла у окна, вцепившись левой рукой в штору, словно хотела оборвать ее. А его движения становились все медленнее, и когда совсем уже ничего не оставалось делать, он щелкнул замками чемодана, решительно вышел на середину комнаты и сказал:
— Но я действительно не могу сейчас ехать домой… Просто не могу, понимаешь… — И, увидев, как сжались ее плечи, Александр торопливо добавил: — Нет-нет, я уеду, если ты настаиваешь, но не домой…
Он назвал небольшой город в трех часах езды отсюда и помолчал, давая ей время вспомнить. В этот город они собирались поехать в одно из жарких воскресений, незадолго до их отъезда в Москву. Они встретились как обычно, утром, и собрались идти в лес, а потом купаться, — но вдруг им стало скучно здесь и не хотелось идти на реку, где они наверняка встретили бы множество знакомых… И тогда он предложил:
— Давай поедем в …
И сказал название города.
— Поехали, — сразу согласилась Лиля, не спрашивая, зачем им нужно куда-то ехать и почему именно в этот город. — А денег у нас хватит?
— Найдем.
И оба сразу повеселели, заторопились на вокзал, но когда узнали расписание поездов и стали прикидывать, когда они смогут вернуться домой, получалось, что им удастся сделать это только под утро. Лиля помрачнела, — так не хотелось ей оставаться здесь, — потом тряхнула головой и решила:
— А, была не была… Поехали.
Но он знал, что вчера она поссорилась с матерью — и после этой поездки не миновать ей жестокого скандала. Он отговорил ее — и потом они долго ехали в раскаленном трамвае через весь город, сошли на конечной остановке и пошли куда глаза глядят — лишь бы подальше от людей… А сейчас — помнит ли она об этом?
Лиля молчала, и он сказал:
— Отпуска у меня еще три недели, и если ты захочешь, чтобы я приехал — напишешь или дашь телеграмму, адрес я тебе сразу сообщу.
— Хорошо, — покорно согласилась она, не оборачиваясь, и он быстро подошел к ней.
— Да посмотри же ты на меня!
Лиля повернулась — глаза у нее были сухие, печальные, она виновато улыбнулась ему:
— Ты уже собрался?
— Да, — сказал он, все еще надеясь, на что-то. Но она вздохнула и предложила:
— Присядем на дорогу.
Сели, как и прежде, на диване, но поодаль, молчали. Лиля не смотрела на него — а он не сводил с нее глаз, молил про себя: «Да посмотри же ты на меня, не молчи, скажи, что мне не надо уезжать!» Но она молчала. А когда он встал и шагнул к двери, тихо сказала, не поднимая глаз:
— Извини, я не буду тебя провожать…
Когда он вышел из подъезда и зажмурился от боли в глазах, — таким ярким было солнце, обрушившееся на него, — его оглушил детский гомон, заполнявший двор. Он постоял, высматривая Наденьку, — а она уже сама бежала к нему, словно ждала его все это время, пока он разговаривал с Лилей. Увидев его чемодан, она сразу остановилась, не доходя до него, и медленно прошла оставшиеся десять шагов.
— Вы уезжаете, дядя Саша? — серьезно и, как показалось ему, печально спросила Наденька, глядя на него большими круглыми глазами.
— Да.
— Почему так скоро?
Нет, ему не показалось, — Наденька действительно была опечалена его отъездом, и Александр почему-то растерялся, сказал, оглядывая двор:
— Нужно, Наденька… — И вдруг попросил: — Ты проводи меня немного, хорошо?
Наденька молча кивнула, не сводя с него глаз, и пошла рядом. Зайдя за угол дома, он остановился, поставил чемодан на землю. Наденька с беспокойством спросила:
— А вы приедете еще?
— А ты хочешь, чтобы я приехал?
Наденька потупилась.
— Хочу…
Александр присел на корточки, взял ее маленькие горячие руки и сказал, заглядывая ей в глаза:
— Я приеду, обязательно приеду. И привезу тебе еще одну куклу — еще больше и красивее, чем эта.
— Не надо мне куклу, — сказала Наденька.
— Почему?
— Вы просто так приезжайте.
Он порывисто прижал ее к себе и сказал:
— Я обязательно приеду… А теперь беги, играй.
Но она не уходила — когда Александр оглянулся, Наденька стояла на том же месте и смотрела ему вслед. Он помахал ей — Наденька слабо махнула в ответ, повернулась и медленно пошла вдоль светлой кирпичной стены, и прежде чем повернуть за угол, остановилась и взглянула на него. Александр еще раз махнул ей рукой и зашагал по улице.
Потом были долгие часы ожидания на вокзале, серое, медленно темнеющее небо за высокими окнами — откуда-то неожиданно накатились тучи, низко повисли над городом, и стало по-осеннему неуютно и холодно. Наконец к платформе медленно подошел поезд из шести старых скрипучих вагонов, прицепленных к маленькому, часто дышащему черному паровозу. Устроившись в темном пустом вагоне, пахнущем углём и старым кислым железом, Александр невесело усмехнулся, подумав о том, что, наверно, этот же самый паровоз таскал эти же самые вагоны и двенадцать лет назад, когда они собирались ехать в этот город…
Когда поезд тронулся, Александр прислонился виском к влажному холодному дереву рамы и стал смотреть в окно, через косую решетку следов, оставляемых дождем на грязном стекле. Там, за окном, еще долго видны были большие и маленькие огни города, а когда город кончился, осталась только густая черная пустота апрельской ночи.
5
Он приехал в этот город ночью. Был сильный дождь, когда он вышел на перрон и направился к грязному, плохо освещенному зданию вокзала. И внутри вокзал был очень грязным и казался совсем маленьким. Всюду на скамьях спали люди, и лица у них были очень усталые и тоже казались грязными. Александр с недоумением подумал: что понадобилось этим людям здесь, в маленьком захудалом городишке, почему их так много на вокзале?
Он сдал чемодан в камеру хранения и спросил у дежурной, далеко ли до гостиницы.
— Нет, — сказала она, — совсем близко.
Дежурная объяснила, как дойти до гостиницы, и добавила:
— Только сейчас вы не попадете туда. Ночью там никого не пускают.
— Ну конечно, — с усмешкой сказал Александр. — Было бы довольно странно, если бы столь почтенный город еще и заботился о своих гостях… Не правда ли?
Дежурная с боязливым недоумением взглянула на него и отвернулась, явно не зная, что ответить. «Она думает, что я выпил, — догадался Александр. — Наверно, здесь довольно часто скандалят».
— Извините, — сказал он.
— Ничего, ничего, — торопливо сказала дежурная, и Александр понял: она хочет, чтобы он поскорее отошел от нее.
Он вышел на истертые каменные ступени крыльца и прижался к стене, чтобы на него не попадал дождь, и долго стоял так, курил и смотрел, как идет дождь.
На привокзальной площади было пусто и темно и все время шел дождь, то стихая, то вновь усиливаясь, однообразно шумел, ударяясь о камни мостовой и крыши невидимых домов.