— Я не понимаю вас, мистер Гибсон. Неужели сюда могут прийти немцы?
Гибсон рассмеялся.
— Вы говорите смешные вещи. Немецкая опасность осталась мёрзнуть в Сталинграде. Я говорю о другом.
— Но о чём же, мистер Гибсон?
— Я говорю об этой девушке, об этой русской, которую вы так неосторожно ввели в ваш дом.
— Ну что вы, для кого может быть опасной Таня? — усмехнулась Джен. — Вы шутите, мистер Гибсон.
— И всё-таки Таня — это большая опасность, — повторил Гибсон серьёзно.
— Не понимаю…
— Сейчас я вам всё объясню. Представьте себе: завтра к Тане приедет в гости кто-либо из советских людей, наконец, представитель посольства…
— Он уже был здесь.
— Вот видите… И Таня расскажет ему всю историю с заводами в Ригене. Что тогда станет с нами? Русские моментально поднимут шум, и тогда хочешь — не хочешь придётся посылать туда самолёты. В таких случаях президент Рузвельт непреклонен. Я бы не хотел попасть под его руку. Заводы будут уничтожены. А вместе с ними — и ваше будущее.
— Я попрошу Таню никому ничего не говорить.
— А вы уверены, что она согласится? Я сомневаюсь. Она представит себе, что танки из Ригена выходят на русских или англичан, и плюнет на всё ваше будущее, чтобы только спасти несколько солдатских голов.
Мысли Джен смешались. Гибсон говорил так убедительно, что у неё не оставалось сомнений в его правоте. Но она не знала, что делать.
— Подскажите мне, мистер Гибсон, я не знаю, как быть, — сказала она. — Я сделаю всё, что будет в моих силах.
— Таню надо убрать, — взглянув в сторону Крауфорда, сказал Гибсон. — И вы должны помочь мне, Джен.
— Как убрать? — чуть слышно спросила девушка. Ей стало страшно.
— Очень просто, — быстро заговорил Гибсон. — Сейчас в Англии уже организованы американские концлагери для немецких военнопленных. Сегодня, немного позднее, вы предложите Тане прогуляться. Вы пойдёте вдвоём, а вернётесь одна. Я уже всё подготовил.
Джен с возмущением поднялась.
— Вы знаете, что Таня спасла мне жизнь? — громко сказала она.
— Во-первых, не кричите, во-вторых, я всё это знаю. И это значит, что она не так уж дорожит своей жизнью. Кстати, речь здесь идёт совсем не о жизни, ей всего год-полтора придётся посидеть в концлагере. Когда война кончится и никакая опасность уже не будет угрожать вашим заводам, можно будет извиниться перед ней и выпустить её.
— Я никогда не сделаю этого, мистер Гибсон.
— Жаль. А я думал, что вы умнее, моя девочка. Каждый должен бороться за своё счастье, а для этого все пути хороши…
Джен провела рукой по лбу. Где она слышала эти слова? Ах да, это говорила Мари-Клэр!
— Нет, я не могу на это согласиться, — ответила Джен. — Вы понимаете, — не могу.
— В природе не существует «не могу», это — пустой звук, глупости. Я знаю, что бывает «не хочу».
— Это будет настоящим предательством.
— Ну вот, опять пошли громкие слова. Ведь вы так хотели иметь после войны хороший дом, хорошего мужа, большую семью, роскошную машину… Теперь ничего этого не будет. Ни дома, ни семьи, ни машины. Я не понимаю такой логики. Вы можете мне не отвечать сейчас. У вас впереди почти два часа. Я уверен, что вы согласитесь со мной. Подумайте как следует. Идите по дороге к лесу, патруль будет ждать, ему даны все инструкции. Постарайтесь исчезнуть куда-нибудь, когда увидите солдат. Хотелось бы, чтобы Таня не знала о вашем участии в этом деле, хотя, в конце концов, это не так уж важно.
— Вы говорите так, словно я уже согласилась.
— Я в этом уверен. Вы ещё противитесь, но внутренне уже понимаете, что я прав. В конце концов, Таня молода и даже не заметит, как пролетят полтора года в лагере.
Джен припомнила своё собственное пребывание в лагере. Нет, она не предаст свою подругу.
— Не рассчитывайте на мою помощь, мистер Гибсон, — твёрдо сказала она.
— Глупости, моя девочка. На карте стоит ваше будущее. Действуйте спокойно, не раздумывая. Жениху ничего не говорите, ему не надо знать об этом…
В эту минуту Крауфорд приподнял голову и посмотрел на Джен мутными глазами — казалось, что он ещё спит.
Сэм Гибсон мгновенно исчез.
— Значит, ты, действительно, здесь, Джен? — хриплым голосом спросил Крауфорд. — А я думал, что всё это мне приснилось.
— Что тебе приснилось, Ральф? — Джен подошла к дивану, присела рядом с лётчиком и ласково заглянула ему в глаза.
— Здесь был Гибсон? — спросил Крауфорд.
— Да, был, — спокойно ответила Джен. — Мы с ним здесь разговаривали…
— О том, как посадить Таню в концентрационный лагерь?
— Что такое? — на лице Джен отразилось искреннее удивление. — Ты понимаешь, что говоришь?
— Да, понимаю. Я слышал, как вы с Гибсоном договорились о том, чтобы посадить Таню в концентрационный лагерь.
— Но для чего?
— Для того, чтобы она никому не могла рассказать о заводах в Ригене.
— Мы ни о чём подобном не говорили и не могли говорить, — сказала Джен. — Таня — моя подруга, она спасла мне жизнь. Тебе приснился дурной сон. Но сейчас, когда ты всё сказал, мне кажется, что это просто твоя собственная мысль, твоё предложение, Ральф.
— Ты думаешь, что я… — начал ошеломлённый Крауфорд.
— Да, думаю. И только любовь к Тане мешает мне осуществить твоё предложение. Всё-таки как страшно — она совсем чужая в нашем доме, а от неё, от одного её слова зависит наше будущее. За счастье надо бороться, Ральф…
— Ты можешь думать обо мне что угодно, Джен, но я не Допущу, чтобы с этой девушкой что-нибудь случилось.
Джен удивлённо пожала плечами.
— Но, собственно говоря, что ей угрожает? Ты сам выдумал какое-то покушение на Таню, а сейчас упрекаешь меня. Я думаю, тебе не следует так много пить перед обедом… И всё-таки наше счастье зависит сейчас только от неё. Как это страшно. Как это страшно, Ральф!
Не зная, что ответить Джен, он притянул её к себе, обнял и поцеловал в губы. Джен не сопротивлялась, но губы её не ответили на поцелуй.
У двери послышались шаги, и миссис Кросби вошла в сад. Увидев Джен с Ральфом, она резко сказала:
— Джен, ты ведёшь себя непристойно. Немедленно встань. Ральф, вытрите лицо, оно у вас в губной помаде.
Джен послушно встала, Ральф вытер губы. Энн осмотрела обоих и осталась довольна — порядок был восстановлен.
— Мистер Кросби у себя в кабинете? — неожиданно официальным тоном спросила она.
— Да, отец в кабинете, — Джен чуть заметно улыбнулась и сказала Ральфу, увидев, что мать стучит в дверь кабинета — Должно быть, случилось что-то чрезвычайное, если мама называет папу «мистер Кросби» и стучит в дверь, прежде чем войти. Не завидую я сейчас папе!
Разговаривать не хотелось. Джен думала о том, что опасения Гибсона напрасны. Но покой не приходил, и предчувствие каких-то решающих событий не покидало её.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
При появлении миссис Энн в кабинете Артур Кросби невольно поднялся со своего кресла. Стук в дверь, предупреждавший о появлении хозяйки дома, не предвещал ничего хорошего. Артур Кросби хорошо знал это.
Миссис Энн несколько раз молча прошлась из угла в угол по кабинету. Кросби из-за стола внимательно следил за каждым движением супруги. Наконец, она остановилась и, чётко произнося каждое слово, сказала:
— Я хочу знать, долго ли это будет продолжаться, Артур?
Мистер Кросби вздрогнул: подчёркнутое спокойствие жены означало, что миссис Энн разгневана до предела.
— О чём именно ты говоришь? — спросила он осторожно.
— Ты прекрасно знаешь, о чём я говорю.
— Очень сожалею, но я и в самом деле не понимаю тебя.
— Действительно обидно, что ты перестал даже понимать, о чём я говорю. У тебя совсем атрофировалось чувство собственного достоинства.
— Но, дорогая моя, я не догадываюсь…
Миссис Энн некоторое время молча смотрела на мужа, будто проверяя, говорит он правду или притворяется непонимающим.
— Я хочу знать, с каких это пор всякий американец, появившись в нашем доме, становится в нём хозяином?
— Боже мой, тише, ради всего святого, тише! — в ужасе воскликнул Кросби.
— В своём доме, — сказала миссис Энн, не понижая голоса, — я имею право говорить так, как хочу: тихо или громко, — никто не может указывать мне.
— Да, но мистер Гибсон может услышать. Это невежливо.
— А приезжать к нам и переворачивать весь дом вверх ногами — вежливо? Сегодня он начал требовать, чтобы мы раньше обедали. Видите ли, американцы не привыкли обедать так поздно. Но самое страшное, что ты соглашаешься с ним, будто он имеет право тебе приказывать.
— Но, милая моя, ведь он наш гость, — привёл мистер Кросби самый убедительный, как ему казалось, довод.
— Я знаю это не хуже, чем ты. И всё же гости, приезжавшие к нам раньше, обедали в наше время. Из-за какого-то американца переносить время обеда! Это неслыханно…
— Я очень прошу тебя, Энн, ничего не говорить мистеру Гибсону и не ссориться с ним. Сейчас мы целиком зависим от него. Всё висит буквально на волоске.
— Наконец, — переходя на шёпот, сказала миссис Энн, — наконец мы дошли до истинной причины. С этого надо было начинать, мой дорогой. Они влезли своими волосатыми ручищами прямо в сердце Англии, купили за свои доллары всё, что только можно было купить. Даже сыновей наших купили, даже кровь англичан, которые дерутся на континенте. Но им и этого мало. Они забираются в каждый дом, и мы уже вынуждены из-за них переносить время обеда. Позор! Раньше дом англичанина был крепостью, храмом, неприступной святыней. А сейчас дом англичанина — гостиница для богатых американцев, где каждый нахал может устанавливать свои порядки…
Впервые за всю их многолетнюю совместную жизнь миссис Энн говорила так резко, даже грубо. Это было похоже на взрыв.
— Замолчи, Энн, ради бога, замолчи. Когда ты так говоришь, ты напоминаешь мне эту советскую Таню. Я не узнаю тебя Энн…
— А я не узнаю свой дом. Я не узнаю Англию. Мне совершенно безразлично, кого я тебе сейчас напоминаю. Могу сказать только одно — ничего в нашем доме в угоду мистеру Гибсону я изменять не буду. В России обедают в три часа, но Таня и не подумала сказать, что наш обед надо перенести. А она для нас куда более дорогой гость, чем мистер Гибсон. Она спасла жизнь Джен…